Ярмарка любовников, стр. 34

Опершись на руку молодого человека, она кивком головы указала на порт и тихо произнесла:

– Вот что наша Магда зовет своим раем… Ты скажешь, что я выражаюсь, как автор ревю, но ты должен со мной согласиться, что это фальшивый рай. Фальшивка для фальсификаторов.

XVII

У компании вошло в привычку заезжать в Ламалук хотя бы на утреннее купание. Это место нравилось всем, и Альберт едва успевал готовить коктейли. И что самое главное, Эме разрешила молодым людям купаться и загорать совершенно голыми. Она поставила им только два условия:

– Не подходите в таком виде к ограде моего соседа, привыкшего к колониальным порядкам. И обещайте, что на ваши сеансы нудизма вы не будете никого приглашать. Если вам непременно хочется продемонстрировать публике ваши прекрасные формы, вы можете это сделать в Сен-Руффине.

– Вы слышите? – добавила Магда.– Пожалуйста, пять ваших прекрасных задниц, но ни одного нового лица!

И почти что ежедневно после полуденного душа Реми и Эме отправлялись вместе с ними завтракать на виллу Шомберг.

Так кончилась для них спокойная жизнь в Ламалуке. Реми не показывал вида, что огорчен. И не только потому, что ему не всегда удавалось найти укромное место, чтобы поработать в одиночестве или почитать книгу, но ему не хотелось лишать подругу общества, к которому она привыкла. С некоторых пор ее настроение ухудшилось, хотя она это и скрывала. Реми считал, что ей необходимо развлечься. Он понимал, что после первой встречи с парижскими знакомыми Эме снова будет вовлечена в круг людей, с которыми она раньше общалась.

На самом же деле в обществе Магды, мадам Тоннель, Ровлинсон и их приятелей она не находила лекарства от своей тоски. Напротив, все их разговоры вернули ее к прошлому, которое она стремилась забыть. Она уже решила, что распрощалась с ним навсегда, когда оно снова встало перед ней, как навязчивый бродячий попрошайка. Сплетни и разговоры обо всех любовных приключениях, даже самых недостойных и мимолетных, разбередили ее душу. Да и все молодые люди в их компании были приятелями Лулу. Они, случалось, упоминали о нем в разговоре, произносили нечаянно в ее присутствии его имя. Она старалась не показывать вида и не спрашивать о нем.

Что же касалось Магды, то она однажды все-таки настояла на своем, чтобы наконец объясниться с Эме. И проявила столько прямоты и такта, что поразила Эме. Когда Шомберг не находила нужным поддерживать перед мальчиками свой престиж женщины, которая удивляет и с которой весело, невольно создавалось впечатление, что она бережно относится к чувствам других женщин. Возможно, она понимала, что ее соперницы обладали способностью любить дольше ее, на что она в силу своей исключительной распущенности была не способна. Ей ничего не оставалось, как смеяться над ними, но на самом деле она им завидовала.

Чтобы ничто не заслоняло вид на море, Меме распорядилась вырубить несколько дубов, росших в узкой ложбине, пролегавшей от берега к ее дому. Перед домом она устроила три клумбы с цветами, а ниже, на участке величиной с акр, развела виноградник. С двух сторон к участку спускалась сосновая роща, которая скрывала слева дом старого колониального служаки. В особом восторге Реми был от виноградника. Он простирался до самого прибрежного песка, и темная густая зелень, переливаясь всеми оттенками, заполнила ложбину и выходила дугой на безбрежное морское и воздушное пространство, создавая как бы опору небесному куполу. И их подвижную, менявшуюся каждый час синюю глубину оттенял виноградник, служа для нее как бы основой фундамента, исчезавшего с наступлением осенних дней.

– Меме, – часто говорил Реми, – твой виноградник – настоящее произведение искусства, гениальная находка. Ты можешь мне поверить – он твое лучшее творение. Когда ты предстанешь перед небесными вратами, я тебе не советую говорить святому Петру: «Я очень талантливая актриса» или же «Я всегда была доброй женщиной», что и в самом деле чистая правда, тебе достаточно будет сказать: «Я развела виноградник в Ламалуке».

Когда солнце стояло в зените, Реми любил отдыхать в винограднике. Он выбирал себе место между двумя рядами виноградных лоз и почти без одежды ложился наискосок прямо на рыхлую красноватую землю, покрытую тысячами чешуек слюды. Не скрывая тело от прямых лучей полуденного солнца, он прятал голову под густой листвой. Он приходил сюда всякий раз, когда бежал от общества приятелей и ему не хотелось запираться в своей комнате. Порой он лежал здесь часами, держа голову в холодке и грея тело на солнце. До него доносились крики звавших его приятелей. Зная, что здесь его никто не найдет, он не шевелился. А потом он говорил им, что спал.

Здесь однажды он нечаянно подслушал разговор Эме с Магдой. Он лежал вытянувшись почти на краю участка, за два или три ряда виноградных лоз от сосновой рощи. Он слышал, как неподалеку плещутся в воде его товарищи. Его кто-то окликнул. Он не подумал ответить.

– Меме! – послышался голос Бебе Десоля.– Вы знаете, где он?

– Нет! – ответила она.

Ее голос раздался внезапно шагах в двух от него, выдав присутствие женщины, как неожиданно вспорхнувшая птица. Оказалось, что Эме находилась совсем рядом, в сосновой роще. Она добавила, повернувшись в сторону берега:

– Может быть, он работает! Не мешайте ему!

– Но мы хотим поиграть в водное поло, а Жесси устала. Впятером у нас не получится игры!

– Позовите Альберта! – ответила Эме.– Он плавает не хуже рыбы. И будет у вас шестым.

Реми услышал, что Магда присоединилась к подруге.

– Сядь рядом со мной, – сказала ей Эме.– Я оставила это старое срубленное дерево, чтобы было на что присесть. Мне кажется, здесь самое подходящее для этого место.

– Да, – ответила Магда.– Как можно так долго жариться на солнце!.. Если бы ты видела Жесси и мамашу Гоннель, то сравнила бы их с плитками расплавленного шоколада.

По правде говоря, долговязая, отяжелевшая, давно утратившая талию Шомберг совсем не стремилась средь бела дня показываться на людях обнаженной и осуждала других женщин за то, что те с охотой делали это.

– Дорогая, – сказала Магда, – мне бы хотелось с тобой немного поболтать.

– Если по поводу Лулу?..– прервала ее Эме.

– Знаю, знаю…– сказала Магда.– Ты станешь утверждать, что тебе до него дела нет, что все кончено, забыто и ты любишь одного Мики?.. Хорошо, дорогая, что касается Мики, то это дело твое, правда это или нет. Только я не хочу, чтобы между нами оставалось недоразумение. У тебя, конечно, идеальный характер, и ты никогда ни с кем не ссоришься, но тем не менее я хочу тебе сказать одно: я ничего не сделала, ты слышишь? Ничего, чтобы увести от тебя Лулу. Он ушел от тебя сам. Надеюсь, ты мне веришь. Ты же понимаешь, что, если мы станем уводить друг у друга наших мальчиков, дело зайдет далеко. Лулу приходил ко мне десяток раз, прежде чем я его оставила ночевать. Он мне ничего не говорил. Прежде всего он не в моем вкусе, и ты это знаешь лучше, чем кто-нибудь другой. Я вовсе не хочу критиковать твой вкус. Но он, на мой взгляд, слишком тщедушный, ему недостает мужественности и силы… Мне было заранее известно об этом: я о нем уже слышала от других. Мне бы в голову никогда не пришла мысль его увести. Это не моя инициатива. И это правда, что я тебе говорю. Почему я откровенничаю с тобой? Ты вроде бы не хотела выяснения отношений и, кажется, даже на меня не обижалась. Следовательно… Нет, дорогая, ты мне можешь верить. Да, еще вот что! Лулу мне поклялся, что ушел от тебя. Я узнавала у Бебе, и он мне подтвердил его слова. Ну что ты хочешь? Я не могу строить из себя недотрогу: потом ведь придется жалеть об упущенных возможностях. Но ты же знаешь, что наша связь продолжалась недолго! Какие-то недели две, не больше! И всего-то раза четыре или пять. Все уже кончилось, а люди продолжали считать, что мы вместе.

– Ладно, все прекрасно, – сказала Эме, которая явно старалась сдерживаться на протяжении всей оправдательной речи подруги.– Впрочем, я никогда не сомневалась в твоей дружбе. Не будем больше об этом говорить.