Все для эго, стр. 15

Я хотел заснуть, чтобы избавиться от взгляда этого человека. Полные грусти глаза будут сниться мне до конца дней. Среди ночи я почувствовал, насколько мы с ним близки. Настолько близки, что мне показалось, что я слышу, как он плачет.

Открыв глаза, я вернулся в свою убогую комнату и понял, что кто-то действительно плачет, настоящими слезами, в нескольких метрах от меня. Я постучал по перегородке, но никто не отозвался.

Хныканье, жалобы, плач…

Эта печаль показалась мне неуместной, нелепой, преувеличенной, просто смешной по сравнению со всеми страданиями мира. В любом случае меня это не касалось, я ничем не мог ему помочь. Никак.

А секундой позже мне пришла в голову совершенно противоположная мысль. Я подумал о том, что не бывает напрасных стараний, что даже самое малое усилие может подтолкнуть судьбу и вернуть надежду. Я постучался в соседнюю комнату, и снова никто мне не ответил. Заскрипел стол. Я открыл дверь.

Ему было не больше двадцати пяти. Стоя на столе, он причудливо изогнулся, чтобы не стукнуться головой о потолок. Жалко было видеть, как он барахтался, пытаясь обернуть веревку вокруг шеи, не переставая плакать.

– Вы собираетесь повеситься на этой лампочке? Такой большой мальчик?

Ему было стыдно, что его застукали, и он зарыдал еще пуще.

– Каковы бы ни были ваши страдания, потом вы пожалеете, что отбили себе задницу.

Через несколько минут он уже сидел на кровати, я – на стуле, напротив него. Я думал, что самое трудное уже позади. Он начал свой рассказ – на блестящем французском, но с легким испанским акцентом.

– У меня был очень тяжелый день, – сказал он.

– Ах вот как…

– Моя жизнь загублена. Мой отец извел меня, чтобы я вернулся домой, а об этом не может быть и речи. Хотя отец при смерти, он все еще богат и могуществен. Он на все способен, только бы я вернулся. Он послал меня сюда учиться, а теперь я не смогу жить нигде больше.

Я встретил девушку. Он и слышать об этом не хочет, говорит, что у меня есть определенные обязательства, что он устроит мне королевскую свадьбу с женщиной из нашей страны. Я хочу умереть!

– Я уверен, что, если вы с ним поговорите, он все поймет. Наверняка он не такой плохой человек. Вы не можете так поступить, особенно раз он умирает.

– Поймет? Он? Да вы просто не представляете себе, что это за чудовище! Он тиран! Настоящий!

– Боюсь, вы несколько преувеличиваете.

– Да поймите же! Он послал своих подручных отыскать меня, поэтому-то я и прячусь в этом мерзком отелишке! Но они все равно меня найдут!

– Послушайте, вы сейчас несколько взвинченны, у вас паранойя, это естественно. Но завтра утром все будет лучше.

– Завтра утром я буду у них в руках, а меньше чем через неделю я буду главой разваливающейся страны.

– Неужели у вашего отца такая власть? Он что, промышленник?

– Это тиран, клянусь вам! Он заставил народ избрать себя президентом пожизненно, установил там диктатуру, а теперь хочет, чтобы я стал его наследником.

– Где?

– Такой островок на юге Карибского моря, вы наверняка не знаете, называется Сан-Лоренцо.

Как только он произнес это, мне захотелось вернуться в свою комнату, чтобы кинуться на кровать и прорыдать остаток ночи.

– Вы выбрали это богом забытое место случайно или чтобы добить меня?

– Хотите, чтобы я показал вам свои документы? Визу? Мой герб?

Я попытался сосредоточиться, это отняло дикое количество времени и потребовало в такое время невероятных усилий.

– Как вас зовут?

– Эрнесто.

– Так вот что, Эрнесто, может, это покажется вам странным, но я, кажется, придумал.

– Вряд ли, моя жизнь кончена.

– Вы слышали о Хосе Фаменнесе?

– Никогда в жизни.

– А о после Сан-Лоренцо во Франции?

– Его я знаю, он записал меня в Национальную административную школу, мне не пришлось сдавать экзамены.

– Отлично. Меньше чем через час он вылетает в Сан-Лоренцо и вы вместе с ним. Вы станете национальным героем. Но лучше я вам все объясню в такси, нам дорога каждая минута.

Недоросль из Сан-Лоренцо, хитрюга – хотя по виду не скажешь, – сразу понял мой план. Он поспешит к одру своего отца и потребует помилования Хосе Фаменнеса в обмен на обещание стать во главе страны. За сорок восемь часов Эрнесто восстановит демократию и право голоса; через месяц его изберут единогласно, и он женится на своей француженке, которая мечтает лишь о том, какой цвет скатерти следует подобрать к официальному приему. И только одно необходимое условие – чтобы такси приехало до отлета посла. Полусонный шофер не догадывался, что выполняет историческую миссию.

– Надеюсь, вы окажете мне честь, Алан, и примете мое приглашение посетить Сан-Лоренцо?

Я уже собирался цветисто его поблагодарить, когда шофер привычным жестом включил радио. На небе ни облачка, и я чувствовал, что этот день будет прекрасен для всех жителей Земли.

– Как нам только что сообщили, Хосе Фаменнес казнен в тюрьме Сан-Лоренцо, где его держали последние три года. Посол был…

Я попросил шофера выключить радио и остановиться.

Жизнь никогда не сведет меня с героем вроде Хосе Фаменнеса. Единственного, который бы не отказался от интервью. Что тут поделаешь, некоторые встречи в этом мире не случаются никогда.

17 июля 1994 года, между 10 и 11 часами вечера

Вот вы помните, что вы делали 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера? Нет? Вот и я не помню. Никто не помнит.

– Мне понадобились годы, чтобы добраться до тебя, и то потому, что у – меня бездна терпения. Но и его у меня осталось только на одну ночь, так что я не выйду из кабинета, пока ты не подпишешь показания!

Не стоит повышать голос, инспектор. Это, конечно, ваше право и ваши методы, я знаю, но это мешает мне думать. Вы так гавкаете, как, по-вашему, я могу рыться в памяти? Только виновный помнит, что он делал 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера. Невиновный уже давно об этом забыл. Особенно если его так усердно допрашивать.

– Времени хватит, ты у нас заговоришь. Если вечером 17 июля 1994 года я кого-то убил, я бы об этом помнил. Такие вещи не забываются. 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера я никого не убивал. Юридические ошибки давно отошли в область преданий. Полицейские стыдятся их. Невиновные вроде меня считают, что полиция в своем развитии ушла далеко вперед. Как и медицина. В наше время, когда врачи исцеляют двух больных раком из трех, граждане имеют право надеяться, что полиция может определить двух невиновных среди трех подозреваемых. Проблема в том, что в настоящее время есть единственный подозреваемый, и это я. Я не помню, что делал 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера.

– У меня, знаешь ли, за дверью свеженькие коллеги, они готовы принять смену.

Я забыл 1994 год. Было ли тогда лето? Я не помню никакой удушающей ночной жары. Ни счастья ледяной воды, ни девушек в коротких юбках. Нельзя посадить меня в тюрьму только за то, что я не помню того лета. Каким я тогда был? Немного странным человеком, ожидающим будущего, скучающим пассажиром в поезде своей собственной жизни. Я не мог сделать ничего особенного в тот день между 10 и 11 часами вечера: я ведь скорее «жаворонок». Вечером я совершенно не в форме, я клюю носом. Не стоит на меня рассчитывать, я забываю обо всем на свете. А вы хотите, чтобы я был таким живчиком, чтобы убить кого-то. Инспектор, как вы себе представляете, что будет, если я заявлю вам: «17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера я клевал носом»? Я клевал носом однажды вечером тем зябким летом бессмысленного года. Вы будете разочарованы. Я очень стараюсь. Я не пытаюсь тянуть время. Я сосредоточенно вспоминаю, хотя этого, может, и не видно. Многие хотели бы знать, что они делали в это время. Как часть жизни, которая вдруг всплыла на поверхность. Хватило бы ничтожной детальки, чтобы я вспомнил весь блок «время / место».

– Мы знаем, что в то время ты был в Париже.