Счастливого Рождества, Тони!, стр. 15

— Ну нет, в этом плане нам далеко до тех, кого мы обычно преследуем.

— Повторяю вам, я люблю Эвелин и, если Марк так и не вернется, несомненно предложу ей руку и сердце…

— А как же Линда Дил?

— Оставьте Линду в покое и, прошу вас, не вмешивайтесь в мою личную жизнь! Тем не менее я не настолько ослеплен страстью, чтобы пойти на убийство ради более чем проблематичной возможности стать супругом Эвелин. А уж насчет того, чтобы прикончить Марка из-за каких-то бумажек, в которых я ровно ничего не смыслю, так это вообще полный идиотизм. Возможно, в какой-то мере я и авантюрист, месье Лиссей, но в чисто буржуазном понимании этого слова. Уверяю вас, у меня нет ни малейшей тяги к измене и шпионажу. В этом отношении мне более чем достаточно романов.

— Но мой коллега Тривье погиб…

— И я о нем очень сожалею, он показался мне славным малым.

— А где вы познакомились?

— Да здесь же! И, если хотите знать, по-моему, ваш приятель всерьез положил глаз на Линду.

Я постарался не показать, как меня заинтересовало это известие. Если Тривье хотелось поближе познакомиться с мисс Дил, то уж никак не по тем причинам, которые предполагал Сужаль.

— Но погибла еще и мадемуазель Краст…

— Ну и что?

— Значит, обоих кто-то убил.

— Бесспорно, и, если это единственный плод ваших напряженных размышлений — значит, вам напрасно платят жалованье.

— Возможно, вы удивитесь, месье Сужаль, но я твердо намерен заслужить эти деньги, отыскав Марка Гажана и поймав убийцу.

— Браво! Надеюсь, вам дадут медаль?

Неожиданно я увидел, как за спиной сидевшего задом к двери Сужаля появился Сальваньяк, в пальто и со шляпой в руке. Он кого-то искал глазами и явно не собирался здесь задерживаться. Наконец мы встретились взглядом, и я понял, что он хочет сказать мне что-то важное. И в самом деле, как только я встал, Сальваньяк выскользнул из зала.

— Я вполне удовлетворен нашим разговором, Сужаль.

— А я — нет.

— Неважно. И, думаю, мы еще встретимся.

— Надеюсь, нет.

— Ну а я совершенно уверен, что так и будет.

Я медленно побрел к раздевалке. Хозяин кабаре — следом, и, когда мы поравнялись с переполненным баром, он вдруг громко сказал:

— Жак, последите, чтобы этот господин уплатил за выпивку, прежде чем удрать.

Все сразу уставились на меня. Я подошел к бару, протянул бармену десятифранковую банкноту и, получив сдачу, тут же подвинул ее обратно.

— Это вам, Жак.

— Большое спасибо, месье.

— А это вам, Сужаль!

И, неожиданно развернувшись, я изо всех сил стукнул хозяина заведения в челюсть, вложив в этот удар все раздражение, накопившееся за время разговора. Сужаль попятился, налетел на ближайший столик и рухнул без сознания. Сидевшие за столиком с воплями вскочили. Я заметил, как бармен начал шарить под стойкой, видимо ища оружие, и быстро сунул руку за пазуху.

— На вашем месте, Жак, я бы воздержался от глупостей, — вкрадчиво посоветовал я.

Он послушно замер, и я беспрепятственно вышел в холл, где меня дожидался Сальваньяк.

— Тяжелая у вас рука… — лаконично заметил он. — Завтра утром у Сужаля будет хорошенький вид! На вашем месте я бы следил за ним в оба.

Некоторое время мы молча шли рядом — моя машина стояла довольно далеко от кабаре.

— Подвезти вас? — наконец спросил я Сальваньяка.

— Нет, я сам поеду сзади и провожу вас до гостиницы, а то как бы чего не вышло…

— Очень любезно с вашей стороны. Но как вы догадались, что я в «Кольце Сатурна»?

— Лафрамбуаз не мог приехать сам и распорядился, чтобы мне позвонили.

— А почему не мог?

— Он в больнице.

— Не может быть! Несчастный случай?

— Ну, если можно так назвать то, что он заработал две пули в левую руку и одну — в бедро…

Глава 3

Известие настолько вышибло меня из колеи, что в первую минуту я даже не нашел слов. Иеремию пытались убить?.. Но почему? Почему? Даже понимая, что Сальваньяк внимательно следит за моей реакцией, я все-таки долго не мог опомниться. Представляю, что он думал в эти минуты о моем самообладании…

— Я просто потрясен, — с виноватым видом признался я.

— Вижу.

— В какой он больнице?

— Бесполезно, старина, вас все равно не пустят. Лафрамбуаз сейчас наверняка лежит на операционном столе, так что ему, честное слово, не до вас… Возвращайтесь в гостиницу и попробуйте уснуть, тем более что, по-моему, наше дело все больше осложняется, а думать лучше на свежую голову.

— Иеремия Лафрамбуаз — потрясающий тип.

— Не сомневаюсь. Ведь даже на носилках он позаботился о том, чтобы мне позвонили и попросили отыскать вас в «Кольце Сатурна», где, по его мнению, вам могла грозить опасность.

На прощание я все же задал Сальваньяку еще один вопрос:

— Как по-вашему, что все это означает?

— Честно говоря, понятия не имею, но, сдается мне, вы сами, не отдавая себе в том отчета, расшевелили осиное гнездо, и кому-то это страшно не понравилось, что вам и пытаются показать всеми возможными способами…

— Но при чем тут Лафрамбуаз?

— Возможно, кто-то узнал, что он вам помогает?

В голове сразу мелькнула мысль об Эвелин. Мне стало больно.

— Но тогда и вам грозит… — пробормотал я, стараясь, чтобы Сальваньяк не уловил дрожи в голосе и не понял истинных причин моего беспокойства.

Но он тихонько рассмеялся.

— За меня вам нечего волноваться. Я умею за себя постоять. То, что случилось с Ламфрамбуазом, для нас — очень полезное предупреждение. В случае чего я постараюсь опередить противника и выстрелить первым. Отправляйтесь отдыхать, старина… А серьезные дела отложим на завтра.

Машина Сальваньяка обогнала меня у подъезда гостиницы. Он дружески помахал рукой и умчался к себе в гараж, на площадь Люз.

Вопреки ожиданиям, я довольно быстро уснул и открыл глаза только в девять часов утра. Мне стало немножко совестно, но в нашем деле возможность хорошенько отдохнуть упускать не следует, ибо никогда не знаешь наверняка, скоро ли представится новый случай вздремнуть без помех.

Но с пробуждением немедленно вернулись вчерашние заботы — так утром надеваешь оставленную у постели одежду. Позвонив в больницу, я узнал, что операция прошла очень удачно и в виде личного одолжения мне разрешат до полудня на несколько минут заглянуть к больному. Покушение на Лафрамбуаза, последовавшее сразу за убийством Сюзанны Краст и попыткой размазать меня по мостовой, ясно указывало, что меня считают не в меру предприимчивым и хотят лишить возможных союзников. Если Марк Гажан действительно удрал за границу, зачем понадобились все эти убийства, как удачные, так и провалившиеся? Нет, кровавая фантасмагория убеждала в том, что муж Эвелин действовал не в одиночку, что в Бордо у него остались сообщники и эти сообщники опасаются, как бы я не узнал, каким образом инженер покинул страну. Очевидно по достоинству оценив профессиональные качества Лафрамбуаза и его знание города и местных жителей, инспектора решили поскорее убрать. И мне давно пора избавиться от пассивности, впрочем, совершенно не свойственной моему характеру и вызванной, как я прекрасно понимал, исключительно тем обстоятельством, что вместо напряженных размышлений о Гажане, и только о нем, я позволил себе чересчур увлечься мыслями о его супруге.

По дороге в больницу я все-таки успел заглянуть в гараж Сальваньяка и сообщить ему, что Лафрамбуаз — вне опасности.

— Тем лучше! Во-первых, потому что он хороший парень, а потом, он нам еще пригодится.

— Послушайте… я бы хотел воспользоваться вынужденным отсутствием Лафрамбуаза и попросить вас заново провести полицейское расследование. Раз инспектор сейчас не у дел, он на нас не обидится.

— Что вы имеете в виду?

— К примеру, вы сегодня же могли бы еще раз допросить соседей Гажанов в Кодране. Эвелин вас не знает, стало быть, даже если бы вы столкнулись с ней нос к носу, волноваться не о чем. Главное — проверить, действительно ли, как написано в полицейских рапортах, в тот знаменитый воскресный вечер кто-то видел, что инженер вернулся домой, взял у жены ключ от гаража и снова уехал. Если не возражаете, встретимся в пять часов вечера в «Бордо».