Коммандос Четвертого Рейха, стр. 13

— Да, еле ушел от проклятых израильских полицейских, туго пришлось… — заметил он, пытаясь подыграть под характер Карлсона.

— Ничего, им недолго осталось там править, — почти промурлыкала Женевьев. — Хорошо, я познакомлю вас с местным партийным руководством. Как известно, хотя мы и координируем свою работу с ними, но не являемся частью их организации. Я представлю вам всех нужных людей.

— Вот и отлично, — постарался скрыть свои эмоции Фрост.

— Я много читал о вашей партийной работе в Штатах. Оказывается, вы довольно хладнокровный убийца, мистер Карлсон.

Хэнк что-то невнятно пробормотал, не имея ни малейшего понятия, был ли в действительности тот убийцей и не желая продолжать разговор на эту тему.

— У нас есть еще время. Может, пойдем ко мне? Я покажу свою квартиру, отдохнешь с дороги. Мало ли чем можно убить время двум молодым людям…

Он пожал плечами, засунул пистолет за пояс и заметил:

— Кобуру вот только потерял, надо новую купить.

Женевьев поднялась, встряхнув волосами, и Хэнк впервые по-настоящему рассмотрел ее. Волосы были удивительного платинового цвета, а глаза — неестественно голубыми. Под прилегающим вязаным платьем скрывалась красивая фигура со всеми положенными выпуклостями.

— Ну так что, идем?

— А почему бы и нет, радость моя.

Ее квартира находилась недалеко, в полутора кварталах от мастерской, в довольно неприглядном здании, хотя сами комнаты, расположенные на втором этаже, оказались уютными и буквально залитыми светом, когда Женевьев щелкнула выключателем.

— Присаживайся. Что будешь пить?

Капитан был готов к этому вопросу. Не удержавшись и скривившись, он попросил:

— Если нет шотландского виски, то можно бурбон.

Женщина улыбнулась и исчезла в кухне. Фрост бросил мокрый плащ на деревянный обеденный стол, сел на низкий диван и закурил. Карлсон предпочитал “Куле”. Вдыхая ментоловый дым, Хэнк рассмеялся — тот человек, роль которого он играл, был известен не только своей ненавистью к евреям, но и к неграм, среди которых, как он заметил, имелось особенно много почитателей сигарет с ментолом. Он поигрался своей зажигалкой “Зиппо”, не особенно ее скрывая от вернувшейся Женевьев — у Карлсона тоже была “Зиппо”.

— Держи, Джеймс. Шотландского не нашлось, но это хороший бурбон.

— Спасибо тебе, моя спасительница, — поблагодарил капитан. Он не мог переносить этот напиток.

— Идем в спальню, там допьешь.

Он поднялся с дивана, расстегнул галстук и последовал за хозяйкой.

В углу спальни стояла стерео система, Женевьев подошла к ней и включила музыку. Комнату заполнили звуки песни Шарля Азнавура.

— Пожалуйста, выключи музыку. Я так устал…

Последний раз он слушал Азнавура вместе с Бесс в Швейцарии, и у него не было ни малейшего желания испортить приятные воспоминания тем, что сейчас произойдет в этой спальне.

Женщина выключила стерео и подошла к кровати, освещенной маленькой настольной лампой.

— Раздень меня, — попросила она.

Фрост приблизился к ней, и она прильнула к его груди. Он обнял женщину, нащупал сзади платья крючок, молнию и неумело расстегнул одежду. Женевьев убрала руки с его плеч, и платье упало на пол. Лифчика под ним не оказалось, это он заметил еще в часовой мастерской. Чулок тоже не было, лишь коротенькая комбинация и трусики. Отбросив в сторону туфли и сразу став на два дюйма ниже ростом, она потянулась к нему всем пышным телом и спросила возбуждающим шепотом:

— Интересно, одноглазые лучше целуются?

— Они лучше не только целуются. Сейчас убедишься в этом сама…

То, что произошло потом между ними, можно описать двумя словами — неистовство и ярость. Не любовь, даже не секс — неистовство, граничащее с насилием. Он яростно вбивал свое тело в ее, она стонала и в кровь царапала ногтями его спину, вскрикнув один только раз: “еще!”

Пока Женевьев принимала душ, он оделся, проверил пистолет и с отвращением выкурил еще одну ментоловую сигарету. Затем они сели в ее машину — маленький “рено” — и поехали в район, который и в подметки не годился той улице, где была расположена мастерская. В этом на каждом углу находилось сомнительное увеселительное заведение и пока они шли от того места, где запарковали машину, Хэнк насчитал до десятка проституток и их коллег мужского рода, слоняющихся по улице.

— Отличное местечко, — сделал он комплимент женщине, но та не стала пялиться по сторонам, а взяла его под руку и увлекла за собой в один из диско-клубов. Фрост успел заметить название — “Голубой Париж” — но его смысл дошел до него, только когда они попали внутрь.

Капитан быстро осмотрелся по сторонам и убедился, что около половины посетителей накачаны наркотой. К ним, виляя задом, подошла рыжеволосая “официантка” в кокетливом передничке — без всякого сомнения, “голубой” — и, видимо, зная Женевьев, “провела” их к одному из столиков недалеко от танцевальной площадки.

Хэнк заказал бурбон, его спутница — джин и тоник.

— Потанцуем? — спросила она его.

Фрост смутно вспомнил, что Карлсон считал себя неплохим танцором и с готовностью согласился.

Музыка в стиле “диско” грохотала вовсю. Капитан отхлебнул обжигающего виски и поспешил за Женевьев, которая уже выскочила на площадку. Высоко под потолком вращался зеркальный шар, отбрасывая сотни зайчиков от направленных на него фонариков. Не успел он догнать свою партнершу, как громкие аккорды стихли, но через секунду вновь раздались мощные звуки чего-то похожего на диско-аранжировку Бетховена.

“Да какого черта, плясать — так плясать!”, — с решимостью подумал Фрост, подхватил Женевьев и закружил ее между парами, из которых примерно две трети были однополыми. Или можно было сказать по-другому — целая одна треть пар состояла из обеих полов. Он не удержался и рассмеялся.

— Что смешного? — постаралась перекричать шум музыки его спутница.

— Ничего! — крикнул он в ответ, захохотав еще громче. Подумать только — он, Хэнк Фрост, опустился до того, что вот сейчас отплясывает в дискотеке для гомосеков! “Эх, видела бы меня Бесс”, — едва не вырвалось у него вслух.

Следующая песня походила на танго. Капитан подхватил партнершу и заскользил по площадке, словно заправский танцор, наклоняя Женевьев, вращая ее, отбрасывая от себя и вновь привлекая.

— Джеймс, ты танцуешь фантастически, — жеманно прошептала она ему на ухо.

— Я же тебе говорил, что одноглазые делают кое-что совсем неплохо.

Закончилась и эта песня и через пару минут раздалась барабанная дробь. Фрост повернулся к центру площадки и услышал восхищенный голос своей спутницы:

— Начинается! Представление начинается! Он кивнул, взял ее под локоть и провел к столику, пробормотав:

— Сгораю от нетерпения…

Однако вскоре он понял, что можно было и не сгорать. Представление оказалось обычными садомазохистскими выкрутасами, едва облаченными в кое-какую хореографическую форму. Некоторые номера он мог бы поставить и сам, причем намного лучше. Наряды из черной кожи выглядели, как дешевые поделки из блестящего кожзаменителя; хлысты, цепи имели устаревший, подержанный вид, что с полным правом относилось и к грудастому танцору в светлом парике. Он извивался на сцене, игриво замахиваясь плеткой-семихвосткой на молодого парня женственного вида, прикованного к металлическим стойкам, опустившимся из-под потолка танцплощадки.

Хэнк бросил взгляд на зрителей, которые вели себя довольно непринужденно, громко хлопая, стуча ногами, свистя и подбадривая выступающих. На сцене “представление” было в самом разгаре — вот жеманного вида “страдалец” опустился на колени и стал ползти, высунув язык, к потрясающему плеткой “палачу”. Капитан залпом прикончил свой бурбон и громко прошептал на ухо Женевьев:

— Он что, собирается у него…

Та что-то утвердительно промычала, не сводя глаз с площадки и едва дыша от возбуждения.

— Боже мой, — вздохнул с осуждением Фрост, обращаясь больше к себе самому, — моя мамочка никогда не водила меня по таким местам.