Петербург, стр. 79
– «Да, вы правы…»
– «Нет, меня не удовлетворяет…»
– «Конечно: модернист назовет ощущение это – ощущением бездны [271], то есть символическому ощущению, не переживаемому обычно, будет он подыскивать соответственный образ».
– «Так ведь тут аллегория».
– «Не путайте аллегорию с символом [272]: аллегория это символ, ставший ходячей словесностью; например, обычное понимание вашего «вне себя»; символ же есть самая апелляция к пережитому вами там – над жестянницей; приглашение что-либо искусственно пережить пережитое так… Но более соответственным термином будет термин иной: пульсация стихийного тела. Вы так именно пережили себя; под влиянием потрясения совершенно реально в вас дрогнуло стихийное тело [273], на мгновение отделилось, отлипло от тела физического, и вот вы пережили все то, что вы там пережили: затасканные словесные сочетания вроде «бездна – без дна» или «вне… себя» углубились, для вас стали жизненной правдою, символом; переживания своего стихийного тела, по учению иных мистических школ, превращают словесные смыслы и аллегории в смыслы реальные, в символы; так как этими символами изобилуют произведения мистиков, то теперь-то, после пережитого, я и советую вам этих мистиков почитать…»
– «Я сказал вам, что буду: и – буду…»
– «А по поводу бывшего с вами я могу лишь прибавить одно: этот род ощущений будет первым вашим переживаньем загробным, как о том повествует Платон, приводя в свидетельство заверенья бакхантов [274]… Есть школы опыта, где ощущения эти вызывают сознательно – вы не верите?… Есть: это я говорю вам уверенно, потому что единственный друг мой и близкий – там, в этих школах; школы опыта ваш кошмар претворяют работою в закономерность гармонии, изучая тут ритмы, движенья, пульсации и вводя всю трезвость сознания в ощущение расширения, например… Впрочем, что мы стоим: заболтались… Вам необходимо скорее домой, и… жестянницу в реку; и сидите, сидите: никуда – ни ногой (вероятно, за вами следят); так сидите уж дома, читайте себе Апокалипсис, пейте бром: вы ужасно измучились… Впрочем, лучше без брома: бром притупляет сознание; злоупотреблявшие бромом становятся неспособными ни на что… Ну, а мне пора в бегство, и – по вашему делу».
Пожав Аблеухову руку, Александр Иванович от него шмыгнул неожиданно в черный ток котелков, обернулся из этого тока и еще раз оттуда он выкрикнул:
– «А жестянницу – в реку!»
В плечи влипло его плечо: он стремительно был унесен безголовою многоножкою.
Николай Аполлонович вздрогнул: жизнь клокотала в жестяночке; часовой механизм действовал и сейчас; поскорее же к дому, скорее; вот сейчас наймет он извозчика; как вернется, засунет ее в боковой свой карман; и – в Неву ее!
Николай Аполлонович вновь стал чувствовать, что он расширяется; одновременно он чувствовал: накрапывал дождик.
Кариатида
Там, напротив, чернел перекресток; и там – была улица; каменно принависла там кариатида подъезда.
Учреждение возвышалось оттуда: Учреждение, где главенствовал надо всем Аполлон Аполлонович Аблеухов.
Есть предел осени; и зиме есть предел: самые периоды времени протекают циклически. И над этими циклами принависла бородатая кариатида подъезда; головокружительно в стену вдавилось ее каменное копыто; так и кажется, что вся она оборвется и просыплется на улицу камнем.
И вот – не срывается.
То, чтo видит она над собой, как жизнь, переменчиво, неизъяснимо, невнятно: там плывут облака; в неизъяснимости белые вьются барашки; или – сеется дождик; сеется, как теперь: как вчера, как позавчера.
То же, чтo видит она под ногами, как и она, – неизменно: неизменно течение людской многоножки по освещенной панели; или же: как теперь, – в мрачной сырости; мертвенно шелестение пробегающих ног; и вечно-зелены лица; нет, не видно но ним, что события уж гремят.
Наблюдая проход котелков, не сказал бы ты никогда, что гремели события, например, в городке Ак-Тюке, где рабочий на станции, поссорившись с железнодорожным жандармом, присвоил кредитку жандарма, введя ее в свой желудок при помощи ротового отверстия, отчего в тот желудок введено было рвотное – железнодорожным врачом; наблюдая проход котелков, не сказал бы никто, что уже в Кутаисском театре публика воскликнула: «Граждане!…» [275] Не сказал бы никто, что в Тифлисе открыл околоточный фабрикацию бомб [276], библиотека в Одессе закрылась и в десяти университетах России шел многотысячный митинг [277] – в один день, в один час; не сказал бы никто, что именно в это время тысячи убежденных бундистов привалили на сходку, что кочевряжились пермяки [278] и что именно в это время стал выкидывать свои красные флаги, окруженный казаками, ревельский чугунно-литейный завод [279].
Наблюдая проход котелков, не сказал бы никто, что ключом била новая жизнь, что Потапенко под таким заглавием оканчивал пьесу [280], что уже началась забастовка на Московско-Казанской дороге [281]; поразбивали на станциях стекла, врывались в пакгаузы, прекращали работу на Курской, Виндавской, Нижегородской и Муромской железных дорогах [282]; и десятками тысяч вагоны, пораженные столбняком, останавливались в многообразных пространствах; сообщение – мертвенело. Наблюдая проход котелков, не сказал бы никто, что в Петербурге уж гремели события, что наборщики почти всех типографий, избрав делегатов, сроились [283]; и – бастовали заводы: судостроительный, Александровский, прочие [284]; что пригороды Петербурга кишели манджурскою шапкою; наблюдая проход котелков, не сказал бы никто, что идущие были т е, да не т е; что не просто шагали, но шагали, тая в себе беспокойство, чувствуя свою голову головой идиотской, с несросшимся теменем, разрубаемым шашкою, расшибаемым и просто деревянным колом; если бы припасть ухом к земле, то услышали бы они чей-то ласковый шелест: шелест от непрерывного револьверного треска – от Архангельска до Колхиды и от Либавы до Благовещенска.
Но циркуляция не нарушилась: монотонно, медлительно, мертвенно еще текли котелки под ногами кариатиды.
____________________
Серая кариатида нагнулась и под ноги себе – смотрит: на все ту же толпу; нет предела презрению в старом камне очей; пресыщению – нет предела; и нет предела – отчаянью.
И, о, если бы силу!
Распрямились бы мускулистые руки на взлетевших над каменной головою локтях; и резцом иссеченное темя рванулось бы бешено; в гулком реве, в протяжно-отчаянном реве, – разорвался бы рот; ты сказал бы: «То рев урагана» (так ревели черные тысячи картузов городских громил на погромах); как из свистка паровоза, паром обдало б улицу; привскочил бы над улицей ею оторванный от стены сам балконный карниз; и распался б на крепкие громко-гремящие камни (очень скоро потом разбивали камнями окна земских управ и губернских земских собраний); каменным градом на улицу оборвалося бы старое изваяние это, описавши в мрачнеющем воздухе и стремительную, и ослепительную дугу; и кровавясь осколками, улеглось бы оно на испуганных котелках, проходивших здесь – мертвенно, монотонно, медлительно…
____________________
В этот серенький петербургский денечек распахнулась тяжелая, роскошная дверь: серый бритый лакей с золотым галуном на отворотах бросился из передней подавать знаки кучеру; кони кинулись на подъезд, подкатили лаковую карету; серый, бритый лакей поглупел и вытянулся в струну, когда Аполлон Аполлонович Аблеухов, сутуловатый, согбенный, небритый, с болезненно опухшим лицом и с отвисшей губой прикоснулся к краю цилиндра (цвета воронова крыла) перчатками (цвета воронова крыла).
271
Образ «модерниста», переживающего «ощущение бездны», возникал и раньше в произведениях Белого; в частности, в статье «Штемпелеванная калоша» (1907) иронически изображен «петербургский модернист», попирающий «бездну» калошами: «Всякий смышленый, благовоспитанный человек прекрасно знает, что слово «бездна» – жаргон в стиле модерн. И бездны нет никакой под резиновой калошей петербургского модерниста: есть скользкая панель, а под ней – болото. Но об этом – ни гу-гу!» («Арабески», с. 344).
272
См. истолкование Белым аллегории («изображенного понятия») в связи с разрабатываемой им теорией символизма в статье «Эмблематика смысла» и комментариях к ней (1909) («Символизм», с. 90 – 92, 500 – 502). Противопоставление аллегории символу и аллегоризма в искусстве символизму – одно из основоположений символистской эстетики.
273
Стихийное (эфирное, жизненное) тело, согласно теософскому учению, – «эфирный двойник» серо-лилового или серо-голубого цвета, насквозь проникающий физическое тело человека и служащий проводником для жизненных токов, действующих на материальный организм; обычно подобное «отделение» наступает вместе со смертью. Ср. с ощущениями Николая Аполлоновича и объяснениями Дудкина описание сверхчувственных переживаний «вне тела», приводимое Р. Штейнером: «Когда человек начинает воспринимать не чувственным телом, но вне его – телом стихийным, то он переживает мир, неведомый восприятиям внешних чувств и обыкновенному рассудочному мышлению (…) При переходе в стихийное тело ощущаешь как бы расширение своего собственного существа (…) Бываешь тогда совершенно исторгнут из мира внешних чувств и рассудка, и, однако, переживаешь все так же, как в обычной жизни (…) Потом чудится, что видишь в стенах вокруг себя трещины. Хочется сказать самому себе или лицу, стоящему рядом с тобой: дело плохо; молния ударила в дом, она настигает меня (…) И после того, как пройдет целый ряд таких представлений, внутреннее переживание переходит опять в обычное душевное состояние» (Штейнер Рудольф. Путь к самопознанию человека. В восьми медитациях. – М., 1918. – С. 23, 45, 18 – 19).
274
Вероятно, Белый имеет в виду утверждение в диалоге Платона «Федон», согласно которому «сошедший в Аид непосвященным будет лежать в грязи, а очистившиеся и принявшие посвящение, отойдя в Аид, поселятся среди богов»; при этом Платон ссылается на древний орфический стих «много тирсоносцев, да мало вакхантов», ставший поговоркой (Платон. Соч. в трех томах. – М., 1970. – Т. 2. – С. 29, 500). Вакханты (бакханты) – участники празднеств в честь Вакха (Диониса); тирс – непременный атрибут вакхических празднеств.
275
Ср. газетное сообщение: «В Кутаисе. 7-го вечером, во время спектакля русской труппы, в зрительном зале раздался голос: «Граждане, почтим князя С. Н. Трубецкого!» Весь театр поднялся, как один человек. Порядок спектакля нарушен не был» (Биржевые ведомости, № 9066, 1905, 8 октября, вечерний выпуск).
276
Белый неточно указывает на событие, происшедшее в Тифлисе 7 октября 1905 г.: «В 10 ч. утра, близ сада Муштаид, на околоточного надзирателя Саникидзе, открывшего фабрику бомб в Авчалае летом, произведено покушение посредством разрывной бомбы. При взрыве легко ранен Саникидзе, 2 женщины и 1 мужчина. Преступник, по которому безуспешно стрелял Саникидзе из револьвера, успел скрыться, перескочив через ближайший забор» (Новости дня, Москва, 1905, 8 октября; об этом случае сообщили и другие петербургские и московские газеты).
277
В дни Всероссийской октябрьской политической стачки волнения и манифестации проходили в Петербургском, Московском, Одесском, Юрьевском, Варшавском, Казанском, Томском, Рижском, Киевском и других университетах.
278
Вероятно, Белый имел в виду сходку рабочих Мотовилихинского завода в Перми 8 октября 1905 г. (см.: Всероссийская политическая стачка в октябре 1905 года. – М.; Л., 1955. – Ч. 2. – С. 17 – 18).
279
Указание на забастовку рабочих ревельского завода «Двигатель» 7 октября 1905 г. (см.: Русские ведомости. 1905, № 263, 8 октября).
280
Игнатий Николаевич Потапенко (1856 – 1928) – беллетрист и драматург, широко популярный а 1880 – 1890-е гг. Белый, по-видимому, опирается на газетное сообщение: «И. Н. Потапенко закончил пьесу „Новая жизнь“ в 4 д. Пьеса пойдет в театре Литературно-Художественного общества» (Биржевые ведомости, № 9071, 1905, 12 октября, утр. вып.). В театре Литературно-Художественного общества пьеса была впервые поставлена 3 декабря 1905 г. Белый иронически упоминает название пьесы, подчеркивая несоответствие революционных событий и устаревшего банально-нравоучительного творчества Потапенко. «В „Новой Жизни" сказался весь г. Потапенко со всем его бодрым, но узеньким миросозерцанием», – отмечал рецензент Ст. Т. (И. М. Хейфиц) (Одесские новости, № 6848, 1906).
281
Вечером 6 октября 1905 г. отказались продолжать работу машинисты товарных поездов Московско-Казанской железной дороги; с 3 часов дня 8 октября движение на этой дороге было совершенно прекращено. Забастовка на Московско-Казанской железной дороге положила начало всеобщей забастовке железнодорожников.
282
Забастовка на Московско-Курской и Московско-Нижегородской железных дорогах началась 8 октября 1905 г. (Муромская железная дорога – Муромская линия Московско-Нижегородской железной дороги), на Московско-Виндаво-Рыбинской – 10 октября. Движение поездов прекратилось также на Московско-Ярославско-Архангельской, Московско-Киево-Воронежской, Московско-Брестской и Николаевской железных дорогах.
283
2 октября 1905 г. на общем собрании петербургских типографских рабочих было решено, выражая солидарность с наборщиками московских типографий, бастовавших с 21 сентябра по 3 октября, прекратить работу на три дня. 4 октября не вышли столичные газеты; в этот же день войсками была разогнана депутация от наборщиков в Экспедицию заготовления государственных бумаг. Выход петербургских газет возобновился лишь 7 октября.
284
Забастовка на Невском судостроительном и других заводах по Шлиссельбургскому тракту началась 4 октября 1905 г. Согласно донесению петербургского градоначальника В. А. Дедюлина от 5 октября 1905 г., «число рабочих, прекративших работы на Невском судостроительном, Александровском механическом и Трубопрокатном заводах, а равно на Спасско-Петровской мануфактуре и ситценабивной фабрике Паля, составляет 14 000 чел.» (Всероссийская политическая стачка в октябре 1905 года, ч. 1, с. 348-349; ср.: ч. 2, с. 511 – 512).