Армия возмездия, стр. 7
Кивнув англичанину, Фрост крикнул:
— Радист!
— Сэр?
Молодой человек, уже не столь бледный, сколь был еще недавно, поспешил на зов.
— Капитанам “Ангела-Два” и “Ангела-Три”: прекратить подачу воды, оставаться рядом еще с полчаса. На всякий случай. Вдруг откроется течь, или огонь опять полыхнет…
— Верно, сэр! — одобрил британец.
Шатаясь от пережитого напряжения, Фрост отступил к поручням фальшборта и повел взглядом вокруг. Увидел десятки таких же измученных, мокрых, перепачканных сажей людей. Увидел Марину. И Тиммонса увидел.
И белобрысого диверсанта узрел.
Парень уже вполне оправился от полученной трепки, и что-то в его глазах заставило Фроста выпрямиться, поджать губы, решительно — как ни в чем не бывало, спокойно — точно и не произошло ничего, двинуться вперед.
— Как тебя зовут? — спросил он молодого блондина преувеличенно ровным и хладнокровным голосом.
— Грюнвальд.
— Ты работаешь на Кастро? Или на Рамона? Или на Советы? А?
— Пошел ты на… — осклабился белобрысый. И рассмеялся Фросту прямо в физиономию.
— Отпустите-ка этого героя, — сказал Фрост солдатам, крепко державшим Грюнвальда за локти. Наемники — один из них был могучим африканцем, второй — то ли шведом, то ли датчанином, — повиновались и отступили. Правда, не слишком далеко.
Грюнвальд стоял с прежней нагловатой невозмутимостью. Ни единый мускул не дрогнул на его правильном — пожалуй, даже привлекательном, лице. Только глаза сверкали насмешливой, непреклонной ненавистью.
— Повторяю вопрос: на кого ты работаешь?
— Повторяю ответ: пошел ты на…
Фрост замахнулся правой рукой, потом сделал вид, словно хочет ухватить белобрысого за отворот куртки, но в итоге двинул его коленом в пах. Простой, хулиганский, отменно действенный удар.
Насмешливая ненависть разом потухла в распахнувшихся от невыносимой боли глазах. Левый кулак Фроста безо всякой пощады ударил сгибавшегося пополам Грюнвальда в удобно подставленный нос.
Кровь так и брызнула, смешиваясь с водой, покрывавшей палубу. Даже на фростовскую щеку отлетела изрядная капля. Правым кулаком наемник еще успел хватить падавшего солдата по скуле.
С минуту Грюнвальд лежал неподвижно, затем перекатился, выгнулся и начал понемногу подниматься. Носком ботинка Фрост ударил парня в подбородок, сдержав себя лишь настолько, чтобы разом не переломить мерзавцу шейные позвонки.
— Кто? Отвечай, гадина, покуда можешь! Кто… нанял… тебя?!
Немец упрямо подымался вновь, обезображенный почти до неузнаваемости. И упорно молчал.
— Я не приверженец пыток, — спокойно сказал Фрост и, развернувшись, грохнул каблуком в коленную чашечку Грюнвальда. — Но и миндальничать с подлюгами, которые швыряют пластиковую взрывчатку в ничего не подозревающих товарищей, тоже не собираюсь…
Бац!
Грюнвальд внезапно лишился обоих передних резцов.
— Не собираюсь также потакать предателям, убийцам, и большевистским холуям.
Фрост изобразил замах левой рукой, но ударил правой — в нижнее, самое уязвимое ребро.
— Я выдержу эту процедуру дольше, чем ты, — любезно сообщил он Грюнвальду, не без грусти рассматривая поврежденные кулаки. — На кого ты работаешь?
Прямой тычок в уже расквашенный нос диверсанта. Непроизвольный вскрик немца, у которого давно миновал первый приступ отваги, да и первый шок от полученных ударов прошел. Увечья начинали болеть не на шутку.
— Что, сволочь, драться можешь только ножом против безоружного? — ядовито осведомился Фрост. — Ох, и паскудна же ваша порода! Брр-р-р!
Сокрушительный пинок в голень — одно из наиболее чувствительных мест. И немедленный апперкот. И удар по уху открытой ладонью — наотмашь.
Грюнвальд шатнулся, засеменил в сторону, стукнулся о планшир, упал.
Фрост склонился над ним, ухватил обеими руками.
— Или ты заговоришь немедля, или я начну ломать тебе руки — сустав за суставом. От мизинца — до локтя. Понимаешь, тварь?!!
Наемник и не подозревал, что способен орать столь диким голосом. Но Грюнвальда надлежало испугать во что бы то ни стало, довести до панического, неконтролируемого состояния.
Ибо последнюю угрозу Фрост не смог бы исполнить ни за что на свете. Лупить мерзавца — лупил. Правда, без малейшего удовлетворения, скорее с чувством неподдельного стыда. Но пытать по-настоящему, всерьез, он предоставлял грюнвальдовским собратьям по коммунистическому культу. Или патологическим садистам, которых тоже на свете немало.
Только сам Фрост не относился ни к тем, ни к другим.
Следовало перепугать подонка всерьез.
И это получилось.
Еле шевеля измочаленными губами, немец выдавал нечто невразумительное.
— Кто?! — заревел Фрост, начиная отгибать Грюнвальду большой палец.
— Рамон… Шпионить… Пустить ко дну… Я буду… Буду говорить…
И Грюнвальд окончательно лишился чувств.
Разогнувшись, наемник отошел в сторону и, ни на кого не глядя, трясущимися руками зажег сигарету. Фрост ненавидел себя за то, что вытворял в продолжение последних десяти минут.
Но людей, подобных Грюнвальду, Фрост ненавидел еще сильнее.
Глава шестая
Все-таки, размышлял Фрост, восседая подле рулевой рубки и угрюмо разглядывая безбрежное море, воображение у профессиональных служак отсутствует почти полностью. Надо же было измыслить кодовые имена: Ангел-Один, Ангел-Два, Ангел-Три. Сам он окрестил бы корабли в честь колумбовских каравелл: “Нинья”, “Пинта”, “Санта-Мария”…
По правому борту закатывалось багровое солнце, и неторопливые пологие волны казались в его свете почти кровавыми. Задувал прохладный бриз, и наемник твердо решил улечься прямо на квартердеке, под открытым небом. Во-первых, можно будет дышать — в корабельных каютах, невзирая на распахнутые иллюминаторы, жара стояла нестерпимая. Во-вторых, там невыносимо разило гарью. В-третьих, допуская возможность повторной диверсии, капитан предпочитал оказаться там, откуда легче всего покинуть идущий ко дну корабль.
Грюнвальда, по единодушному требованию всех солдат, расстреляли и выкинули за борт. Это обстоятельство отнюдь не прибавляло Фросту хорошего настроения.
Наемник велел экипажу и бойцам учинить самый тщательный поиск скрытых взрывных устройств. Не обнаружилось ничего. Теперь Фрост мучительно размышлял: а пригодно ли к бою погруженное на корабли оружие? Учинять надлежащую проверку всем стволам — а их насчитывалось чуть менее двух с половиной тысяч, — было, разумеется, невозможно. Оставалось полагаться на удачу.
И на то, что кубинская разведка не всемогуща.
Наемник настолько измотался, что ему даже курить не хотелось. Хотелось бы лишь одного — очутиться в Лондоне, рядом с Элизабет. А потом — спокойно жить да поживать где-нибудь в тихом, провинциальном, уютном Йоркшире, среди зеленых лугов, просторных пастбищ, весело шепчущих листвою рощ…
Но для этого сначала требовалось получить сто тысяч долларов. Заработать их.
Во Вьетнаме он повидал всякое, и вытворял всякое, и с ним самим всякое вытворяли… Командовал отрядом снайперов; и группой диверсантов, проникших далеко в глубь северных территорий, руководил; и…
“Вызовите Фроста — он справится!”
И справлялся Фрост.
Но потом Фрост лишился глаза, и регулярная армия послала ему прощальный поцелуй: будь здоров, не поминай лихом.
И теперь вот он — профессиональный наемник, с огромным, по наемничьим понятиям, опытом работы. И плывет на чужом корабле, в чужую страну, свергать чужого — правда, мерзопакостного, — президента, ради чужой, по сути, женщины…
Сто тысяч долларов нужны им с Элизабет, и надобно отслужить за обещанную плату. Потом будет видно…
— Люди судачат внизу, — раздался над ухом Фроста задорный голос, — никак не могут командиром своим нахвалиться. Все твердят, какой ты храбрый да умный!
Опять Марина.
— Значит, у меня хорошие люди, — буркнул наемник.
— А любовница? — осведомилась Марина, присаживаясь рядом и обнимая Фроста. — Ведь тоже, пожалуй, не из худших?