Четвертая высота, стр. 42

А Костя продолжал называть свою подругу самыми нежными словами, какие только можно придумать: и «серденько мое», и «любка моя», и «ясна голубка моя»…

Гулю разбирало любопытство.

«Ну кто же она такая? Хоть бы слово сказала в ответ! Ничем её не проймёшь. Немая она, что ли?»

Гуля не выдержала и подошла поближе.

Костя стоял совсем один. Вокруг не было ни души.

— С кем ты только что говорил, Костя? — спросила Гуля, с удивлением оглядываясь по сторонам.

Костя смущённо кашлянул и переступил с ноги на ногу.

— Це я з моею рушницею розмовляю, — сказал он, — побалакать нема з ким…

Гуля засмеялась.

— А я думаю, почему это она всё молчит?

— Це вона тильки зараз мовчить, — сказал Костя, — а як у бий пидемо, так вона так загуркотить, що у фашиста вси кишки повылазять.

Гуля поговорила ещё с Костей, а потом вернулась к себе в вагон и, когда рассвело, записала в свою записную книжечку этот ночной разговор бойца с винтовкой.

На рассвете поезда снова замедлили ход и остановились. Это была какая-то небольшая станция.

— Станция Гумрак, — услышала Гуля чей-то голос за окном. — Отсюда рукой подать до Волги.

— Километров десять, не больше, — добавил другой голос.

Гуля с облегчением вздохнула: «Наконец-то! Почти прибыли на место».

Но никто ещё не знал, где и когда будет разгрузка.

Пока что люди даром времени не теряли: кто поил лошадей, кто умывался, нагнувшись над краном, кто наполнял водой фляжки и с жадностью пил, ловя пересохшим ртом свежую струю.

Саша и Гриша тоже прибежали к водопроводному крану и теперь брызгались и хохотали.

— Эй вы, разведчики! — донёсся сердитый голос из вагона разведывательной роты, с которой мальчики ехали. — Бросьте баловаться!

Маленькие разведчики сразу же перестали брызгаться и принялись энергично вытираться полотенцами. Они уже понимали, что значит военная дисциплина.

Неожиданно прозвучала команда начальника эшелона:

— По вагонам!

Здесь, на этой станции, железнодорожный путь разветвлялся: один вёл к Волге, а другой — к Калачу. Эшелоны двинулись в направлении Калача.

Воспользовавшись ещё одной недолгой стоянкой, Гуля торопливо написала письмецо домой, отцу:

Гуля не назвала в своём письме название города, зная, что в военное время не положено сообщать в письмах, где находится воинская часть.

Однако ещё никто не подозревал в те дни, какую бессмертную славу в скором времени заслужит героическая оборона этого волжского города.

На пятые сутки пути, поздно вечером, дивизия прибыла в Калач — на станцию Донскую.

Уже несколько часов стояли в тишине и в темноте длинные составы эшелонов, и люди с нетерпением ждали команды для разгрузки.

— Странно, почему мы не разгружаемся? — говорила Гуля, прохаживаясь вместе со своими подругами Людой и Асей вдоль притихших вагонов. — Дальше ехать некуда. Тупик. Неужели назад поедем?

— Скорей бы уже хоть куда-нибудь приехать! — вздохнула Ася. — А вы знаете, девушки, я никогда не думала, просто не представляла себе, что железнодорожные пути могут заводить куда-то в тупик и так неожиданно кончаться.

— И я тоже, — сказала Люда. — Ну, пойдёмте спать. Может, до утра простоим.

И на самом деле, до самого утра простояли на станции Донской воинские эшелоны в ожидании команды. А утром пришёл приказ разгружаться.

Расположившись по берегу Дона, люди, истомлённые зноем, дорогой, томительными часами ожидания, побежали купаться. Они плавали, брызгались, смеялись, как дети, и далеко вокруг разносились их звонкие, молодые голоса. А звонче всех кричали и больше всех радовались маленькие разведчики Сашок и Гришок, как их прозвали в полку.

Гуля ушла с подругами подальше, где никого не было. Доплыв до середины реки, она легла на спину и долго лежала так, глядя на небо и наслаждаясь прохладой, простором, речным воздухом, спокойными всплесками воды.

«Как будто и войны нет никакой, — думала Гуля. — Ах, если бы никогда, никогда больше не было войны! Проклятые фашисты!»

А на другой день пришло новое напоминание о том, что пожар войны всё ещё растёт и ширится. Дивизия получила новую боевую задачу: создать оборону на рубеже реки Солон — от хутора Верхне-Солоновского до хутора Пристеновского. И вскоре здесь, на дальних подступах к городу, завязались бои, которые переросли к осени в длительную, тяжёлую, упорную, кровопролитную битву.

НА ПОЛЕ БОЯ

Части прибывшей дивизии укрепились в донских степях, в двадцати пяти — тридцати километрах западнее Дона.

Немецкие войска рвались сюда, к Дону. Разгорались бои за каждый клочок земли.

После недавно прошедших сильных дождей снова наступили знойные дни.

Широко раскинулись степи, пожелтевшие под палящим солнцем. Даже ветер не приносил прохлады, и только слегка покачивались под его дуновением степные травы, похожие на сухие метёлки — ковыль и типчак. Пахло горькой полынью.

В полутора километрах от переднего края нашей обороны разместился в землянках и блиндажах командный пункт полка, несколько дальше — командный пункт дивизии, а ещё дальше от передовой — санитарная часть.

Здесь, в полковом медпункте, поселилась Гуля вместе со своими подругами Людой и Асей. Им хватало дела и тут. Через медпункт проходили непрерывным потоком раненые. Их переправляли отсюда в санбат, а потом в госпиталь.

Но с первых же дней Гуля стала проситься на передовую.

— Успеешь ещё, — говорил ей с улыбкой командир полка Иван Фёдорович Хохлов, приезжавший в медпункт, — потерпи немножко, отдохни. Впереди большая работа.

Гуля умолкала, а потом, снова набравшись смелости, обращалась к командиру всё с той же просьбой — отпустить её на передовую.

И наконец она добилась своего.

В этот день с самого раннего утра немцы начали артиллерийскую подготовку. С передовой доносился тяжёлый, несмолкаемый орудийный гул. Потом гул утих. Реже стали доноситься разрывы неприятельских снарядов. Противник пошёл в атаку. К полудню, когда стало известно, что атака отбита, санитарная машина помчалась на передовую за ранеными. Она неслась по пыльной просёлочной дороге.

Приближаясь к передовой, машина замедлила ход. Гуля выглянула из кабины и увидела, что степь уже не похожа на степь, а вся изрыта воронками, окопами, траншеями. Машина шла теперь осторожно, словно ощупью. Подпрыгивая на ухабах, она спустилась по склону пригорка вниз, в лощину, и остановилась.

Поправив санитарную сумку, Гуля спрыгнула на землю. Вслед за ней из кузова выскочили санитары. Растерянно огляделась Гуля по сторонам. Она понимала, что машине дальше идти нельзя, не то попадёт под обстрел, и понимала также, что ей самой нужно идти дальше в степь туда, где могут быть раненые.

Пока санитары вытаскивали носилки, Гуля побежала вперёд, вверх по пригорку, но не успела сделать и пяти шагов, как неподалёку, на вершине пригорка, ухнул и разорвался снаряд. Гулю оглушило так, что она, не помня себя, упала ничком на землю. Сердце у неё тяжело стукнуло и на мгновение замерло совсем.

Только через несколько секунд она опомнилась и заставила себя встать на ноги.

«Нельзя, нельзя поддаваться этой слабости…»

Втянув голову в плечи, Гуля бросилась вперёд. И в тот же миг ещё один снаряд с воем и скрежетом разорвался где-то сбоку, взметнув кверху чёрный фонтан земли и дыма.

Гуля прилегла опять. Она наметила глазами точку — бугорок, до которого решила добраться в следующую перебежку, и пристально, до боли в глазах, вглядывалась в него.

Но оторвать себя от земли было неимоверно трудно, почти невозможно.

Гуля изо всех сил старалась овладеть собой.

«Нет, не боюсь, не боюсь!» — твердила она, точно заклинание, и чувствовала, как мало-помалу воля её опять становится командиром всех её чувств и мыслей и как, повинуясь приказу командира, сердце начинает биться ровнее и спокойнее, нервы приходят в равновесие.