Маски, стр. 23
____________________
Эстрада: —
– ряд тем: один, два, – номера; три, четыре, пять, шесть; новый трюк: —
– номер семь: – – Темь!
Отсвета мертвельного сизостылая синь: в ней явился мел белый, – не личико, маленькое, с кулачок, слабо дряблень-кий; плоские поля шляпы вошли пером огненным с огненным и перекошенным в пении ротиком в отсветы бледного и сизо-синего света: – мелодекламация!
____________________
– Браво, – рукоплесканья; все взвизгнуло, взбрызнуло перлами и перламутровым светом; в свет встал с мадемуазель де-Лебрейль Домардэн, направляйся к выходу.
«Бар-Пэар»: с неграми!
Тризна отчизне: брызнь света и жизни: здесь Питер Парфеныч Тарпарский свои интонировал фикции; Чёчернев спрашивал о Хапаранде-Торнео; орнамент просторной веранды фонариками освещался.
Не «Бар-Пэар»: с неграми – остров Борнео!
Пил джин пан Зеленский – шимпанзе – с гаванной в зубах; и с ним сам дядя Сам, —
– черный фрак, —
– груди крак —
– оперстненный,
блум-пуддинг ел; хрипло кряхтел «Янки – Дудлями»:
– Деньги и деньги!
Пэпэш-Довлиаш, Николай Николаич, кадет, психиатр, проповедовал строго кадетские лозунги двум туберозам хохочущим:
– Мадемуазель?… Плэ т'иль? Вы б – на войну: гулэ ву? С почитательницею Ромэна Роллана, с мадам Тигроватко, в боа и в перчатках, ее ухватив за бока, англичанин, – – сер Ранжер, —
– с оранжевой бакой, —
– в оранжевом смокинге – орангутангом —
– отплясывал
танго!
Глава третья. «КОРОЛЬ ЛИР»
Брат, Иван
В сырости снизились в дым кисти ивовых листьев, как счесанные, чтоб опять на подмахах взлетать и кидаться в тумане и в мареве взмытого дыма, вздыхающим хаосом мимо гонимого; меленький сеянец сереньким крапом косит – над Москвою, над пригородом, над листвою садов придорожных.
Над скосом откоса с колесами чмокает, лякая, млявая слякость; обрызнутое, – дико взвизгнуло поле: «На фронт, в горизонт!» Мимо Минска и Пинска несется рой мороков.
Горло орудия?
Нет!
Мертвецов миллионоголовое горло орет, а не жерло орудий, которыми рвутся: дома, города, люди, брюхи и груди; в остатке сознанья осталось сознанье: сознания нет!
И под черепом царь в голове свержен с трона.
С запекшейся кровью, с заклепанным грязью, разорванным ртом – голова, сохранившая все еще очерки носа и губ; тыква – нос; кулак – губы; она это ахнула с поля, в котором сгнила; и за нею – десяток голов, вопия, восстает; за ним – тысячи их, вопиющих, встающих.
Две армии друг перед другом сидят…
Третья —
– многоголово роится!…
Где двое, – она уже: гул возникающий, перерастающий дуло орудий, – в такой, от которого точно поблеклый венок облетит колесо Зодиака.
А за головой поднимается – тело, везомое дико в Москву, чтобы вздрагивали, увидав это тело (нос – тыква; губа – кулаком) с окном выжженным пламенем лопнувшей бомбы, с кишкой перепоротой, – взятое из ядовитого желтого облака.
Пятятся, как от допроса сурового:
– На основаньи ж какого закона возникла такая вертучка миров, где умнейшим и добрейшим огнем выжигают глаза, чугуном животы порют, желтыми хлорами горло закупоривают?
Ответ – лазарет.
Волочат это тело свалить и копаться в кишке перепоротой, черными стеклами глаз застеклянить и медное горно привинчивать, думая, что отвертелись, что грязною тряпкой заклепанный рот: не взорвет.
И гулять выпускают – в Москве: на Кузнецкий.
Стоит на Кузнецком телесный разъезд, провожая прохожих разъятием ока:
– Вам кажется, что невозможно все это?
– А мне оно стало возможным.
– Я стало путем, выводящим за грани разбитых миров.
– Ты за мною пойдешь…
– Да и ты…
Но – шарахаются, отрекаются, – этот, тот, не понимая: стоит – страшный суд!
Подъезжает карета; подхватывают; и – привозят; ведут коридорами: камеры, камеры, камеры; в каждом – по телу.
И били: по телу
Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Шесть!
Номера, номера, номера: номер семь; и в нем – тело.
Так бременно время!…
Шел шаг…
– А теперь, – его в ванну!
В дверь – вывели.
____________________
Мылили.
Ел едкий щелок – глаз; били: в живот:
– Вот!
И – в спину, и – в грудь!
– Будет.
И – заскреблись —
– раз и два —
– голова —
три…
– Смотри-ка, протри!.
– Смело: дело!
____________________
Что временно – бременно; помер – под номером; ванна, как манна.
– И Анна…
– Что?
– Павловна…
– Зря!
– Анна Павловна – тело, как я…
Тут окачено, схвачено, слажено:
– Под простыню его, Павел!
Массажами глажено; выведено, как из ада.
Прославил отчизну!
– А клизму!
– Не надо!
Сорочка, заплата, халат: шах и мат!
Вата – в глаз:
– Раз!
И —
– точка.
____________________
Забило: —
– два, три!
– При!
И – вывели.
Выл, как шакал; шаркал шаг; страшновато: опять растопырил крыло нетопырь, —
– враг!
И темь, и заплата.
Четыре, пять, шесть:
– Есть: семь!
Восемь!
Все – месяцы; месяц – за месяцем: девять, двенадцать; во мгле ведь он свесился – в месяц тринадцатый, в цепь бесконечности!
Цапало время.
Но – временно время.
____________________
«Бим-бом» – било.
– Было: дом Бом.
– Болты желты: – болтали – расперты.
– «Публичный» – Пупричных, в пупырышках, пестрый халат подавал; Пятифыфрев, свой глаз в тучи пуча, – про «дом»:
– Не про нас: да-с!
– Ермолка-с, пожалуйте-с!
– – Алая, злая!
За окнами – елка, закат полосатый; и – пес.
В кресло врос:
– Как-нибудь!
– Ничего-с!
Жуть, муть, тень: крыши, медные лбы, бледной сплетней все тише – звенели о том, что мозги мыши съели! И – день.
Серафима: сестра
Серафима Сергевна Селеги-Седлинзина милой малюткой, снежинкой, – мелькает: в сплошной планиметрии белых своих коридоров; иль на голубых каймах камер стоит, в центре куба; под поднятою потолочною плоскостью, где белый блеск электрической лампочки, выскочив, бесится.
Щелк: его нет!
Точно кто-то, невидимый, зубы покажет и светом куснет; щелк: пустая стекляшечка; в ней – волосинка иль – нерв: он сгорит; и павлиньи сияния смыслов, – стекло, пустота, философия!
Смысл – болезнь нерва; здоровая жизнь, – «гулэ ву».
– Николай Николаевич, – правильно: ну и сидели бы в «Баре-Пэаре»… Обходы больных, диагнозы, – понятно: преддверие «бара». А вы записались в кадетскую партию; вы козыряете лозунгом: где же тут логика?
____________________
Бедно одетою, бледненькой девочкой, за ординатором, Тер-Препопанцем, бывало, бежит: в номер два, в номер три, в номер пять, в номер шесть; и халат цвета перца, халат цвета псиного (серь), – с головою, с пустою стекляшкою, с перегорелою в ней волосиночкой, сивый и серый, поваленный в бреды – встав, липнет:
– Сестрица!
– Сестра!
Аведик Дереникович Тер-Препопанц улыбается ей:
– Популярности хоть отбавляй!
И склонив вавилонский свой профиль, Тиглата-Палассера, Салманасара, отчетливо он стетоскопом постукивает: