Доказательства вины, стр. 5

Следствие среди фейри. Класс. Стопроцентная гарантия того, что дело запутается и осложнится донельзя, прежде чем я хотя бы приближусь к ответам на вопросы. Если фейри чего-то и не терпят, так это давать прямые ответы на любой ваш вопрос. Вытянуть из них истину — все равно, что зуб рвать. Ваш зуб, не чей-нибудь. И не просто так, а, скажем, через нос. Ваш нос.

Но Эбинизер говорил правду. Возможно, я единственный из членов Совета имею знакомых и среди Летних, и среди Зимних сидхе. Так что если кому из Совета и вести следствие — так это мне. Вот счастье-то…

Ну и, наверное, для того, чтобы мне не сделалось слишком уж скучно, я должен выследить незнамо какую черную магию и остановить ее. Собственно, этим и положено заниматься Стражам, когда они не бьются на войне; я и сам занимался этим два или три раза и не могу сказать, чтобы это мне нравилось. Черная магия означает кого-то типа чернокнижника, а эти ребята всегда рады укокошить вмешавшегося в их дела чародея, да к тому же обладают возможностью это сделать.

Фейри.

Черная магия.

Блин, мало не покажется.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Все произошло в доли секунды. Только что пассажирское кресло моего Жучка было пустым, а в следующее мгновение в нем уже сидели. Я вскрикнул и едва не врезался в развозной фургон. Шины протестующе завизжали, машина сорвалась в занос. Отчаянным усилием я восстановил управление — будь на крыле у Жучка еще хоть один слой краски, и столкновения не избежать. Вцепившись в руль побелевшими от напряжения пальцами, я чуть перевел дух и повернулся испепелить своего пассажира взглядом.

В кресле справа от меня сидела Ласкиэль, она же Искусительница, она же Паучиха — в общем, что-то вроде ксерокса с падшего ангела. Вообще-то она могла принимать любую внешность по своему выбору, но чаше всего являлась в образе высокой спортивной блондинки в белоснежной античной тунике до колен. Она сидела, сложив руки на коленях, глядя перед собой в ветровое стекло: на губах ее играла легкая улыбка.

— Какого черта ты здесь делаешь? — прорычал я. — Угробить меня хотела?

— Не говори ерунды, — беззаботно отозвалась она. — Никто не пострадал.

— Уж не благодаря тебе, — огрызнулся я. — Пристегни ремень.

Она повернула голову в мою сторону и смерила меня равнодушным взглядом.

— Не забывай, смертный, у меня нет физической формы. Я существую единственно в твоем сознании. Я мысленный образ. Иллюзия. Голограмма, видимая только тебе. Мне нет смысла пристегиваться ремнем.

— Тут дело в принципе, — возразил я. — Моя машина. Мой мозг. Мои правила. Пристегни чертов ремень или сгинь.

Ласкиэль вздохнула.

— Очень хорошо.

Она повернулась, — ни дать ни взять обычный пассажир, — вытянула ремень безопасности и сунула пряжку в гнездо. Я понимал, что на самом деле ремень остался на месте, что я вижу всего лишь иллюзию — но очень убедительную иллюзию. Мне пришлось бы сильно постараться, чтобы увидеть настоящий ремень, свисающий со стойки.

Ласкиэль посмотрела на меня.

— Так сойдет?

— Спасибо и на этом, — буркнул я, лихорадочно размышляя.

Та Ласкиэль, которую я видел сейчас, представляла собой частицу настоящего падшего ангела. Все остальное было заключено в древнем серебряном динарии, римской монете, погребенной под двухфутовым слоем бетона у меня в подвале. Однако и одного прикосновения к этой монете хватило, чтобы в голове у меня возникло, так сказать, полномочное представительство демона — судя по всему, где-то в тех девяноста процентах мозга, которые человек не использует. Ну, в моем случае в девяноста пяти, пожалуй. Ласкиэль могла являться мне, могла видеть все, что я видел, могла копаться в моей памяти и, что самое досадное, могла создавать иллюзии, отличить которые от реальности мне удавалось лишь с большим трудом. Такую, например, какую я видел сейчас — ее, сидящую рядом со мной в машине. Исключительно привлекательную, чертовски взаправдашнюю на вид и от того до ужаса желанную. Вот сука.

— Мне казалось, у нас уговор, — буркнул я. — Я не желаю, чтобы ты являлась поговорить со мной, если только я сам тебя не позову.

— Я отношусь к этому уговору с уважением, — заверила она, — и явилась лишь для того, чтобы напомнить тебе: все мои услуги и возможности находятся в твоем распоряжении, стоит тебе только пожелать, и вся я — та, что обитает в настоящее время под полом твоей лаборатории, — точно так же готова оказать тебе любую помощь.

— Ты ведешь себя так, словно это я напросился к тебе. Если бы я знал, как стереть тебя из моей головы, не угробившись при этом, я бы сделал это в мгновение ока, — отозвался я.

— Та часть меня, что делит с тобой твой разум, не более чем тень настоящей меня, — сказала Ласкиэль. — Но не заблуждайся, смертный. Я есть. Я существую. И намерена существовать и впредь.

— Сказал же: если б мог, не угробившись при этом, — буркнул я. — И, кстати, если не хочешь, чтобы я запер тебя в какой-нибудь маленький темный чулан у меня в голове, убирайся вон с глаз моих.

Губы ее дернулись — возможно, от раздражения, но выражение лица не изменилось.

— Как тебе угодно, — проговорила она, склоняя голову. — Однако если правда то, что черная магия снова поднимает голову в Чикаго, тебе, возможно, потребуются все доступные ресурсы. И не забывай: чтобы выжила я, мне необходимо, чтобы выжил ты. У меня имеется веский повод помогать тебе.

— Маленький черный ящик, — отозвался я. — Без дырок в крышке. И пахнет там, как в университетской раздевалке.

Она снова скривила губы — на этот раз в чуть опасливой усмешке.

— Как тебе будет угодно, хозяин мой.

И исчезла, скрывшись обратно в неизведанные кладовые моего сознания, или куда она там еще могла деться. Я поежился, стараясь удостовериться, что мои мысли надежно защищены от постороннего вторжения. Разумеется, я никак не мог помешать Ласкиэли видеть и слышать все, что вижу и слышу я, но текущие мысли я от нее прикрывать все-таки научился. Правда, мне приходилось делать это достаточно часто, чтобы помешать ей узнать слишком много и слишком быстро.

В противном случае это лишь помогло бы ей достичь своей цели: убедить меня откопать погребенную под полом лаборатории, изолированную бетоном и заклятием монету. В монете, древнеримском динарии — одном из тридцати почти таких же, — обитали душа и сознание падшего ангела Ласкиэли.

Союз с ней дал бы мне неизмеримые силы. Мощь и знания падшего ангела могут превратить любого в смертоносное, практически бессмертное орудие — недорого, совсем недорого. Всего лишь за душу. Стоит вам подписать контракт с одним из Ангелов Ада, и в капитанском кресле вас будет уже двое. И чем больше вы станете позволять ему помогать вам, тем быстрее он подчинит себе вашу волю, так что рано или поздно вся власть перейдет к нему.

Я схватил монету за мгновение до того, как к ней потянулся малолетний сын моего друга, и за то краткое мгновение, что я держал ее в руке, часть личности Ласкиэли, ее сознания, успела поселиться у меня в мозгу. Прошлой осенью она помогла мне пережить несколько нелегких дней — содействие ее оказалось неоценимым. Что само по себе создавало проблему. Я не мог больше позволять себе полагаться на ее помощь, ибо рано или поздно привык бы к этому. А потом начал бы получать удовольствие. А потом настал бы день, когда идея откопать монету показалась бы мне не такой уж и плохой.

Из всего этого следовало, что я никак не мог расслабляться в ответ на все предложения падшего ангела. Цена могла быть скрыта от взгляда, но меньше она от этого не становилась. С другой стороны, Ласкиэль не сгущала краски, говоря об опасности, связанной с черной магией. Помощь мне очень даже бы не помешала.

Я подумал о тех, кто бился бок о бок со мной прежде. Я подумал о моем друге Майкле — это его сын чуть не подобрал монету.

Я не виделся с Майклом с того самого дня. Не звонил ему. Он звонил мне пару раз — приглашал пообедать в День Благодарения, спрашивал, все ли у меня в порядке. Я отказался от приглашений, да и разговоры постарался вести как можно короче. Майкл не знал, что я подобрал один из Темных Динариев, вступив во владение предметом, делавшим меня членом ордена. Я сражался с некоторыми динарианцами. Одного я убил.