Доказательства вины, стр. 12

Я нахмурился.

— Поближе к делу.

— Слушаюсь, босс, — отозвался череп. — Суть в том, что отыскать черную магию, действуя напрямик, очень трудно. Если ты попытаешься засечь черную магию, пользуясь своей моделью Маленького Чикаго в качестве этакого магического радара, она запросто может поразить и тебя.

— Привратник советовал мне остерегаться черной магии, — сказал я. — Но возможно, он сказал мне это для того, чтобы я искал что-то еще. Что-то, связанное с черной магией.

— Что было бы гораздо проще найти с помощью твоей модели, — жизнерадостно договорил Боб.

— Верно, — кивнул я. — Еще бы я хоть догадывался, что мне искать. — Я нахмурился еще сильнее. — То есть вместо того, чтобы искать черную магию, нам надо искать вещи, сопутствующие черной магии.

— В точку, — заявил Боб. — Причем чем более нормальные вещи, тем лучше.

Я придвинул стул и сел, продолжая хмуриться.

— Выходит, не поискать ли нам покойников? Кровь. Страх. Вполне заурядные аксессуары черной магии.

— И боль, — добавил Боб. — Они испытывают боль.

— Не только они. Например, садо-мазохисты ее тоже испытывают, — возразил я. — В городе с восьмимиллионным населением таких не одна тысяча.

— О! Верный аспект, — оживился Боб.

— Можно подумать, ты об этом не знал, — хмыкнул я. — Однако для тусующихся с садо-мазо боль важна, но они ее не боятся. Так что давай-ка искать страх. Настоящий страх, не киношный. Ужас. И потом — вряд ли вот так просто на улице или еще где появится много человеческой крови — ну, больницы и подобные заведения не в счет. То же и с трупами. — Я побарабанил пальцами здоровой руки по столу рядом с тем местом, где лежал Боб. — Как по-твоему, Маленький Чикаго с этим справится?

Он размышлял довольно долго, а когда ответил, тон его сделался предельно осторожным.

— С чем-то одним… да, возможно. Но от тебя потребуется очень сложное, очень длинное, очень опасное заклятие, Гарри. Для своего возраста ты достаточно силен, и все же самоконтроля и точности тебе не хватает. Это потребует от тебя предельной концентрации. Ну и изрядной части тебя самого — если тебе это вообще удастся.

Я сделал глубокий вдох и медленно кивнул.

— Отлично. Значит, будем считать это полноценным ритуалом. Очищение, медитация, курильницы… все такое.

— И даже если ты все проделаешь правильно, — продолжал Боб, — может не получиться. А если окажется, что в Маленьком Чикаго имеется изъян, все может обернуться для тебя очень и очень плохо.

Я еще раз кивнул, глядя на миниатюрный город.

В моем городе восемь миллионов человек. И на них на всех найдутся двое или трое, способных противостоять черной магии, обладающих знаниями и способностями, необходимыми для того, чтобы остановить чернокнижника. Более того, очень похоже на то, что я один могу целенаправленно найти его и остановить прежде, чем он начнет сеять смерть. И потом, предположительно, предупредили об этом меня одного.

Возможно, мне стоило бы чуть сбавить обороты. Дождаться информации от моих друзей. Тогда у меня сложилось бы более точное представление о характере угрозы и о том, как с ней справляться. Я хочу сказать, стоило ли мне рисковать своей жизнью, пытаясь сложить такое заклятие, когда немного терпения дало бы почти такой же результат?

С другой стороны, я мог бы и не рисковать своей жизнью, но это могло стоить жизни кому-то другому. Черная магия — такая штука, которая оставляет за собой трупы, и порой тем, кого она убила, можно считать, еще повезло. Промедли я с использованием своей модели, и мне придется ждать, пока нехорошие парни сделают ход первыми.

Значит, другого пути нет.

Я слишком устал от трупов и жертв.

— Припомни все, что тебе известно о заклятиях такого рода, Боб, — негромко произнес я. — Пойду, найду чего-нибудь перекусить, а потом займемся ритуалом. С заходом солнца будем искать страх.

— Будет сделано, — отозвался Боб, и в первый раз с начала нашего разговора в голосе его не звучало ни нотки издевки.

Блин!

Я направился к лестнице, пока не передумал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ритуальную магию никак не назовешь моим любимым занятием. И это не зависит от того, чего я пытаюсь добиться с ее помощью; в любом случае я ощущаю себя дурак дураком, когда мне приходится мыться, потом облачаться в белое, зажигать свечи и курильницы, петь какой-то бред и орудовать целым арсеналом свечей, жезлов, жидкостей и прочей необходимой фигни.

Впрочем, как бы я ни пыжился, все эти причиндалы и телодвижения сильно помогают в том, что касается крупнокалиберной магии: они позволяют не следить за уймой мелких деталей, которые в противном случае пришлось бы держать в голове. По большей части я не задумываюсь над визуализацией — я занимаюсь этими штуками так давно, что это у меня в крови. Все это хорошо для несложных работ, когда от меня требуется сохранять концентрацию на протяжении нескольких секунд, но для более долгого заклинания и точности требуется на порядок больше. На то, чтобы исполнить получасовой ритуал без посторонней помощи, у меня маловато умственной дисциплины, и хотя более опытные чародеи способны на такое, мало кто из них осмеливается это проделывать, когда того же самого можно добиться надежнее и безопаснее.

Я принялся собирать все необходимое для ритуала, начиная со стихий. Серебряный кубок, в который я налил вина, обозначал воду. Полый шар размером с мой кулак, в глубине которого переливались лиловые и зеленые сполохи, — землю. Огонь олицетворялся изготовленной фейри свечой из чистого пчелиного воска с фитилем из гривы единорога. Воздух — два ястребиных пера, точь-в-точь настоящие, только из чистого золота; такие можно купить в одной-единственной лавке в Норвегии, смертному владельцу которой их поставляют напрямую изготовившие их кобольды. Ну и в качестве пятой, духовной стихии сошел амулет моей матери, серебряная пентаграмма.

Следом за этим я занялся реквизитом, призванным обострять чувства. Благовония для обоняния, свежий виноград для вкуса. Осязанию служил трехдюймовый квадратик, одна поверхность которого была шелковой, а другая — из крупнозернистой шкурки. Довольно крупный опал в серебряной оправе переливался всеми цветами радуги, поддерживая ту часть заклинания, что связана со зрением. Ну и для звука я приготовил старый добрый камертон, чтобы щелкнуть по нему в нужный момент.

Разумом, телом и сердцем я занялся в последнюю очередь. Как обычно, в качестве символа разума я выложил складной армейский нож, свой старый, так сказать, ритуальный стилет. Несколько капель моей крови на чистом белом платке символизировали мое физическое тело. Для сердца я положил в чехол из серебристо-белого шелка несколько фотографий тех, кто мне дорог: моих родителей. Сьюзен, Мёрфи, Томаса, Мыша и Мистера — серого кота… точнее, тридцатифунтового самца пумы, в описываемый момент ушедшего в загул. Подумав, я добавил фотографии Майкла и его семьи.

Потом я приготовил ритуальный круг на полу. Я подмел его, сбрызнул водой, подмел еще раз, а потом вымыл дождевой водой из маленького серебряного ведерка. Затем разложил по местам принадлежности и принялся готовить себя самого.

Первым делом я зажег в ванной несколько палочек сандалового дерева и изготовленных фейри свечей и последовательно проделал положенный обряд омовения, думая при этом о предстоящей задаче. Холодная вода смывала все случайные магические энергии, что в делах ритуальных очень и очень важно: даже самая незначительная помеха может сорвать заклятие или направить его по неверному пути.

Я вылез из-под душа, вытерся и облачился в свой белый халат. Потом опустился на колени у ведущего вниз, в лабораторию, люка, закрыл глаза и принялся медитировать. Чтобы защитить ритуал от посторонних энергий, мои помыслы также должны были не уступать чистотой моему телу. Любая посторонняя мысль, тревоги, страхи или другие эмоции способны сорвать заклинание. Отрешившись от мыслей, я сосредоточился на дыхании и очень скоро чуть озяб — это замедлилось мое сердцебиение. Повседневные заботы, боль в избитом теле, тревога о будущем — все это не имело на данный момент никакого значения. Не сразу, но мне удалось настроиться на нужный лад, и когда я закончил подготовку, уже два часа как стемнело, а колени затекли от неподвижности.