Манхэттенский охотничий клуб, стр. 2

И, судя по выражению глаз, они не шутили.

С тех пор он в бегах.

Забирался все глубже и глубже, спускаясь по лестницам, когда их находил, проползал на животе по водосточным трубам, куда едва мог влезть, по покрытым слизью проходам, таким узким, что, если бы они не были скользкими от нечистот, ему бы едва удалось это сделать.

В данный момент он лежал на карнизе над проходом – таким темным, что, погасив фонарик, невозможно увидеть собственную руку, даже если поднести близко к глазам. В последнее время он включал фонарик очень редко, только в случае крайней нужды. Во-первых, сели батарейки, а во-вторых, даже если они были бы новые, все равно рисковать нельзя. Свет фонарика, даже очень слабый, его бы выдал.

Он услышал, как что-то движется в темноте, затем почувствовал, как оно быстро пронеслось, едва коснувшись руки.

Вдалеке прогрохотал поезд. В темноте вспыхнул красный свет и погас. Грохот поезда нарастал.

Он прижался спиной к стене, инстинктивно задержав дыхание. Проход задрожал, когда где-то сверху над ним прорычал поезд. Грохот стих, и все успокоилось.

Он позволил себе расслабиться. Глубоко вдохнул зловонный воздух подземелья. Снова замерцала красная точка, на этот раз в другом месте. Теперь он видел, что красных точек две. Они медленно крались по полу, как светящиеся насекомые. Затем сошлись вместе и на небольшое время слились. После чего снова разъединились и начали двигаться к нему.

Он попытался еще глубже вжаться в карниз, но бетонная стенка не пускала. Сырая и холодная. На секунду он потерял светящиеся точки из виду, но затем, опустив голову, увидел. Они были на его груди, почти сливаясь в одну.

Один за другим раздались два негромких хлопка. Это были выстрелы. Но он их не слышал, потому что задолго до того, как звук достиг его ушей, одна пуля вонзилась ему в сердце, а другая разворотила позвоночник.

И даже за секунду до смерти он все еще не понимал, почему это случилось.

Он только знал, что это остановить невозможно.

Глава 1

«Пусть его убьют, – молча молилась Синди Аллен. – Пусть его убьют, и тогда я буду знать, что этот кошмар наконец закончился».

Билл грустно следил за женой. Почувствовав, как она напряглась, он потянулся, чтобы взять ее за руку. Затем мягко произнес:

– Его запрут навсегда. Запрут, и твои страхи закончатся.

Синди сжала руку Билла, давая понять, что его слова ее успокоили. Она знала: это не так, страхи останутся с ней до конца жизни.

Теперь она будет бояться ходить одна по улице, если вообще когда-нибудь сможет снова ходить.

Будет бояться смотреть в лица незнакомцев, страшась того, что может увидеть в их глазах. Жалость, смущение или брезгливость.

Даже будет опасаться смотреть на Билла, чтобы не прочесть в его глазах то же самое.

И все это из-за человека, чье лицо сейчас заполняло экран телевизора, стоящего у кровати.

Синди попыталась хотя бы на несколько секунд умерить гнев и страх, чтобы спокойно рассмотреть Джеффа Конверса. Надо же, ну совершенно ничего отвратительного! Правильные черты лица, приятная внешность.

У монстра лицо должно быть совсем не такое. Джефф Конверс абсолютно не похож на злодея. Темные вьющиеся волосы, теплые карие глаза – ничто не намекало на душу дьявола. Человек на телевизионном экране, Джефф Конверс, против которого Синди Аллен свидетельствовала в суде, выглядел таким же напуганным, как и она. За исключением, пожалуй, того, что ее страх был подлинный, а он просто кривлялся.

И опять лгал. За все время, пока длился процесс, он не произнес ни слова правды.

– А если судья ему поверит? – прошептала Синди.

Она произнесла это мысленно, но получилось вслух.

– Не поверит, – успокоил ее Билл. – И присяжные тоже не поверят. Он получит по заслугам.

«Не получит, – подумала Синди. – Скорее всего Джеффа Конверса упекут в тюрьму, но все равно с ним не сделают того, что он сделал со мной».

Джеффа Конверса на экране сменила улыбчивая симпатичная блондинка, ведущая утренние новости, и Синди отвернулась, переведя взгляд на зеркало над туалетным столиком. Билл повесил его здесь специально, чтобы она видела себя такой, какой ее видят другие.

Синди вспомнила, как в первый раз посмотрела в зеркало, когда сняли повязки.

– Не переживай, – успокоил ее Билл, – ты обязательно поправишься, станешь такой, как прежде. Доктор говорит, что все пройдет. Просто потребуется некоторое время.

Да, время и пять операций, на которые уйдет уйма денег. Они с Биллом столько не зарабатывали и за год.

Но даже если найдутся деньги и Синди сделает все эти операции, все равно прежней она не станет никогда. Пластический хирург объяснил, что лицо поправить можно, оно снова будет таким, как до того ужасного вечера шесть месяцев назад. Скорее всего он прав. Восстановят сломанные скулы, срастется раздробленная челюсть, залечится нижняя губа, разорванная почти пополам, – все это результат страшного удара о бетонный пол, когда у нее в дополнение ко всему остальному оказались сломанными пять нижних зубов и четыре верхних, – но залечить душевные раны вряд ли удастся. Даже если травма позвоночника поддастся терапии и Синди сможет ходить, как сделать так, чтобы она, снова находясь на улице, почувствовала себя в безопасности?

Вот чего лишил ее Джефф Конверс.

Синди торопилась на встречу с Биллом. Было поздно, но не очень. Он собирался сегодня поработать подольше, она тоже, и они решили встретиться в десять часов и где-нибудь поужинать.

В вагоне подземки было почти пусто. Когда Синди вошла на «Ректор-стрит», было занято только одно сиденье. Впрочем, на «Сорок второй» и оно освободилось. Она осталась в вагоне одна, что было не так уж плохо. Ничто не мешало еще раз просмотреть материалы, по которым Синди должна была дать в понедельник утром окончательные рекомендации. К тому времени, когда поезд остановился на «Сто десятой улице», она сделала десяток пометок, которые намеревалась обсудить с Биллом за ужином.

Платформа была такой же пустынной, как и на станции «Ректор-стрит». Только один человек ожидал поезд в центр.

Синди уже почти дошла до лестницы, когда сзади кто-то ее схватил и зажал ладонью рот. Почувствовав руку, обвившуюся вокруг шеи, она дернулась, пытаясь освободиться, но ее потащили в самый конец пустынной платформы.

А затем сильно ударили лицом о плиточную стену. Нос сломался, потекла кровь. Синди была ошеломлена настолько, что первое время даже не сопротивлялась, когда насильник опрокинул ее на платформу на живот и начал сдирать одежду. Потом опомнилась, попыталась перевернуться на спину, но силы были неравные. Он приподнял ее – голова безжизненно дернулась, как у куклы, – и ударил лицом о бетон платформы. На несколько секунд Синди потеряла сознание, а когда очнулась, то обнаружила, что лежит на спине. Насильник склонился над ней. Глаза Синди опухли и были залиты кровью, но его лицо она запомнила хорошо.

Карие глаза, глядящие сверху вниз. Копна темных волос.

Синди резко дернулась вперед и вцепилась ногтями в его щеку. Затем неожиданно к ней вернулся голос, и она закричала. Попыталась подняться, но с ее телом творилось что-то неладное. Не слушались ноги.

Синди долго кричала – казалось, целую вечность. Была уверена, что умрет прежде, чем появится помощь.

Неожиданно ее окружили люди. Человека, лицо которого Синди исполосовала ногтями, транспортные копы оттащили прочь. А затем она провалилась в темноту.

И очнулась уже в больнице.

Когда почувствовала себя немного лучше, ей показали десяток фотографий мужчин. Его она узнала мгновенно. Забыть можно что угодно, только не такое.

– Я хочу присутствовать при этом, – сказала Синди, когда на телевизионном экране в очередной раз появился Джефф Конверс. – Я должна быть там, когда судья огласит приговор.

Билл посмотрел на жену.

– Зачем тебе это нужно, Синди?

– Я хочу увидеть страх в его глазах.