Философия истории, стр. 126

– коммунистическое пророчество, то объявлявшее построение коммунизма делом ближайших десятилетий («нынешнего поколения»), то отодвигавшее его на «исторически обозримый (лучше было бы сказать, „исторически необозримый“) период».

Коллективными усилиями марксизму была придана чрезвычайно простая, общедоступная форма. Исчезли многие темы, казавшиеся важными Марксу, в частности проблемы гуманизма, праксиса, отчуждения, «гражданского общества», «всестороннего человека», «азиатской общественно-экономической формации» и др. Зато марксистской доктрине была придана форма, малейшее отступление от которой расценивалось как явный ревизионизм и сурово каралось. Догматизированный Лениным и Сталиным марксистский дискурс обрел ясность, простоту и твердость. Он начинает с изложения законов диалектики (переход количественных изменений в качественные, отрицание отрицания) и диалектики природы; затем следует исторический материализм (примат производительных сил и производственных отношений); далее идет анализ капиталистического строя, иллюстрирующий истинность исторического материализма; из этого анализа выводится необходимость организации партии революционного действия и делается вывод не столько о неизбежном крахе капитализма, сколько о неизбежной победе социализма – завершении предыстории человечества и гармонизации отношений между людьми благодаря установлению господства над природой [773]. Эта схема вошла не только во все учебники по марксистско-ленинской философии и научному коммунизму, но и являлась руководством для всех тех, кто занимался философией или идеологией. На долю последних оставалась только некоторая детализация общей, не допускавшей малейших отступлений схемы и конкретизация ее за счет новых, непременно подтверждающих ее фактов. «В Москве и в так называемых социалистических странах создали определенную доктрину, идеологический катехизис, возведенный в ранг государственной истины» [774].

Растущее упрощение и обеднение содержания – одна из характерных особенностей развития коллективистической философии.

Понимание истории и другие особенности

В коллективистической версии историзма все прошлое истолковывается как постепенная и последовательная подготовка к изучаемым современным явлениям. История, понятая как обоснование и оправдание настоящего, приобретает не только открыто кумулятивный, но также апологетический характер [775]. Эта история приписывает исторические события не мудрости людей, совершивших их, но действию некой силы, стоящей выше не только отдельных людей, но и общества в целом (бога, провидения, законов общественного развития). История рассматривается как пьеса, написанная управляющей обществом силой. Главная задача науки истории – найти в общем ходе событий доступную разуму закономерность [776].

Исключительное значение придается при этом определенному ключевому событию, представляющему собой одно из самых главных предустановленных выражений данной закономерности (рождение Христа, Великая Октябрьская социалистическая революция, появление на исторической арене Вождя). Историческое повествование концентрируется вокруг данного события, а все предшествующие и все последующие факты рассматриваются как события, либо ведущие к нему и подготавливающие его, либо развивающие его последствия. Ключевое событие делит историю на две части, каждая из которых своеобразна. Первая часть обращена в будущее, ее смысл – постепенная, неосознанная или осознаваемая только в самом конце подготовка к данному событию. Вторая же часть ретроспективна, так как смысл истории стал уже ясен. Иногда первая часть истории называется «предысторией», а вторая – «собственно историей». Историю, которая делится на два периода, периоды мрака и света, можно вслед за Р.Дж. Коллингвудом, назвать «апокалиптической историей».

Вместе с тем средневековое понимание истории в важном моменте отличается от тоталитарного, и в частности, от характерного для коммунизма ее истолкования. Средневековая «история как воля бога предопределяет самое себя, и ее закономерное течение не зависит от стремления человека управлять ею. В ней возникают и реализуются цели, не планируемые ни одним человеческим существом. Даже те, кто думает, что они противодействуют им, на самом деле способствуют их исполнению» [777]. Они могут, например, убить Цезаря, но не в силах помешать падению республики. Само это убийство – новое и дополнительное обстоятельство, содействующее этому падению. В противоположность средневековому пониманию тоталитарная концепция истории характеризуется тем, что К. Поппер называет «активизмом» – уверенностью, что история делается самими людьми и связанным с этой уверенностью стремлением к активности, неприятием бездеятельности и пассивного ожидания» [778]. Как выразил эту «активистскую позицию» Маркс в своих «Тезисах о Фейербахе», «философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы его изменить». Однако активизм, который, подобно активизму Маркса, опирается на идею естественных законов истории, столь же непреложных, как и законы природы, является внутренне непоследовательной позицией. Такой активизм (К. Поппер называет его «историцизмом») предполагает, что общество изменяется людьми, но при этом движется по предопределенному и неизменному пути, стадии которого предначертаны непреложной исторической необходимостью [779]. «Историцизм не учит бездеятельности и фатализму, однако утверждает, что любая попытка вмешаться в надвигающиеся изменения тщетна; историцизм – это особая разновидность фатализма, для которого неизбежными выступают тенденции истории» [780]. Историцизму так и не удалось убедительно опровергнуть обвинение в непоследовательности.

Идея, что активность людей, направленная на изменение общества, не согласуется с идеей «железных законов истории», высказывалась еще в конце прошлого века. Один из критиков марксизма утверждал, что создание политической партии, ставящей своей целью уничтожение капитализма и построение социализма, столь же бессмысленно, как и создание партии, борющейся за то, чтобы Луна в соответствии с законами природы двигалась по своей орбите.

Не удивительно, что, несмотря на указанное различие, и средневековое, и марксистское понимание истории считают благом индивида одно и то же – быть добровольным инструментом для достижения историей ее объективных целей. Если человек будет бороться против них, ему все равно не удастся остановить или изменить ход истории. Все, чего он добьется, так это лишь своего осуждения потомками. «Всемирная история – это всемирный суд» – говорили в средние века, и тот, чья деятельность идет по линии движения самой истории, удостоится ее похвалы, в то время, как тех, которые пытаются действовать против хода истории, ждет неминуемое осуждение.

Поскольку коллективизм не отделяет прошлое от настоящего и будущего и истолковывает прошлое как обоснование и оправдание настоящего, с изменением «настоящего» должно неминуемо меняться и прошлое. Отсюда – постоянное переписывание истории, так хорошо изображенное Дж. Оруэллом, главный герой которого работает в министерстве правды, занятом, в частности, и этим делом. «Что происходило в невидимом лабиринте… он в точности не знал, имел лишь общее представление. Когда все поправки к данному номеру газеты будут собраны и сверены, номер напечатают заново, старый экземпляр уничтожат и вместо него подошьют исправленный. В этот процесс непрерывного изменения вовлечены не только газеты, но и книги, журналы, брошюры, плакаты, листовки, фильмы, фонограммы, карикатуры, фотографии – все виды литературы и документов, которые могли бы иметь политическое или идеологическое значение. Ежедневно и чуть ли не ежеминутно прошлое подгонялось под настоящее. Поэтому документами можно было подтвердить верность любого предсказания партии; ни единого известия, ни единого мнения, противоречащего нуждам дня, не существовало в записях. Историю, как старый пергамент, выскабливали начисто и писали заново – столько раз, сколько нужно. И не было никакого способа доказать потом подделку» [781].