100 великих любовников, стр. 208
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ СУХОВО-КОБЫЛИН
(1817—1903)
Русский драматург, почетный академик АН (1902). Автор драматической трилогии «Свадьба Кречинского» (поставлена 1855), «Дело» (1861) и «Смерть Тарелкина» (1869). Занимался философией, переводил Гегеля, писал собственную «философию Всемира».
Вознамерившись на склоне лет написать краткую автобиографию, Александр Васильевич Сухово-Кобылин начал ее с утверждения, что «принадлежит к одному из древнейших родов русского дворянства».
Кобылины вели свое происхождение от боярина Андрея Кобылы, родоначальника царской династии Романовых. В имени Сухово-Кобылиных – Кобылинке, Мценского уезда, Тульской губернии, сберегались семейные реликвии, свидетельствовавшие о том, что предки писателя по отцовской линии играли значительную роль еще при дворе Ивана Грозного.
Четырнадцати лет, как явствует из набросков плана задуманных, но так и не написанных Сухово-Кобылиным воспоминаний, он пробовал свои силы в области поэзии и в переводах с французского. Позднее, в Германии, «было написано несколько стихотворений по-немецки, из которых одно было положено на музыку одним товарищем по университету Гефштетером и напечатано было с музыкой в Гейдельберге».
Александр Сухово-Кобылин в отрочестве и юности не избежал и общего для всей семьи увлечения театром. В набросках плана мемуаров упомянуты «посещения оперы в Москве», в детские годы.
Когда Александр, подростком и юношей, мог уже посещать московские театры, на сцене Малого театра часто шли комедии Мольера, состоялись премьеры «Горе от ума» и «Ревизора», «Игроков» и «Женитьбы». Будущий русский комедиограф рано приобщился к драматическому искусству.
Окончив Московский университет, А.В. Сухово-Кобылин «по желанию родителей выехал в Германию в Гейдельбергский университет для дальнейших занятий по философии». Четыре года (1838—1842) провел в Гейдельберге и Берлине, где «увлекся гегелевской философией». Занятия философией всецело поглощали тогда юного Сухово-Кобылина, и впоследствии он вспоминал, что вел «совершенно уединенную и аскетическую жизнь» в Берлине. Он оказался в числе тех «наших соотечественников», которые, по выражению А.И. Герцена, «стояли в умилении… даже перед Вердером и Руге, этими великими бездарностями гегелизма». Кстати, именно Карл Вердер читал в те годы лекции в Берлине и, видимо, прямо был повинен в том увлечении гегельянством, которое сопутствовало Сухово-Кобылину до последних лет его жизни.
В годы юности среди друзей Сухово-Кобылина были светские повесы князья Лев и Сергей Гагарины, авантюрист, игрок и кутила Николай Голохвастов, граф Строганов, князь Лобанов, князь Львов-Зембулатов, братья Черкасские и другие отпрыски известных дворянских семейств, на разный манер прожигавшие жизнь. Вместе с ними «блистал» в свете и Александр Сухово-Кобылин. Сохранились сведения, что в 1834 году Сухово-Кобылин занял первое место в скачках на приз охотников, что он посвящал много времени светским балам, любовным похождениям. Он был очень красив; в его облике находили что-то восточное: смуглый, с большими карими удлиненными глазами, высокого роста, с горделивой осанкой. Не случайно Александр имел репутацию светского льва. В одной из записей дневника, посвященных этой поре, прямо говорится: «Мое волокитство…»
Правда, Александр Сухово-Кобылин выделялся из круга «золотой молодежи», с одной стороны, сравнительно меньшей обеспеченностью и родовитостью, а с другой – склонностью к занятиям более серьезным. Время от времени он заставлял себя «бороться против соблазна суеты сует», считал свои научные занятия «собственным сокровищем», всерьез увлекался не только «волокитством», но и математикой, физикой и философией, в то время как интересы остальных сводились к любовным связям, бретерству, лошадям и нарядам. В его письмах проскальзывают такие, например, замечания: «Если вы хотите судить о вещах по существу, то прежде всего надо проститься с обществом, которое поставило себе за правило все судить вкривь».
У Сухово-Кобылина до конца его дней висела над кроватью бледная пастель французской работы в золоченой рамке. По свидетельству одного из его собеседников, хорошенькая женщина в светло-русых локонах и с цветком в руке глядела оттуда задумчиво и улыбалась загадочно-грустно.
В 1841 году в Париже Сухово-Кобылин познакомился с молодой француженкой Луизой Симон-Деманш. Ей было немногим больше двадцати лет и отличалась она замечательной красотой.
Через 60 лет сам Сухово-Кобылин рассказал об этой встрече В.М. Дорошевичу, который тогда же изложил это воспоминание в печати.
«…Дело происходило при крепостном праве.
В одном из парижских ресторанов сидел молодой человек, богатый русский помещик А.В. Сухово-Кобылин, и допивал, быть может, не первую бутылку шампанского.
Он был в первый раз в Париже, не имел никого знакомых, скучал. Вблизи сидели две француженки, старуха и молодая, удивительной красоты, по-видимому, родственницы.
Молодому скучающему помещику пришла в голову мысль завязать знакомство.
Он подошел с бокалом к их столу, представился и после тысячи извинений предложил тост: "Позвольте мне, чужестранцу, в вашем лице предложить тост за французских женщин".
В то "отжитое время" "русские бояре" имели репутацию.
Тост был принят благосклонно, француженки выразили желание чокнуться, было спрошено вино, Сухово-Кобылин присел к их столу, и завязался разговор.
Молодая француженка жаловалась, что она не может найти занятий.
"Поезжайте для этого в Россию. Вы найдете себе отличное место. Хотите, я вам дам даже рекомендацию. Я знаю в Петербурге лучшую портниху Андрие, первую – у нее всегда шьет моя родня. Она меня знает отлично. Хотите, я вам напишу к ней рекомендательное письмо?" – Сухово-Кобылин тут же в ресторане написал рекомендацию молодой женщине…»
Через год они встретились в России. Завязался роман.
Близкий к семье Сухово-Кобылиных Е.М. Феоктистов, впоследствии начальник цензурного управления, в то время студент, служивший учителем у сестры Сухово-Кобылина графини Сальянс, сообщил в своих воспоминаниях следующие сведения об этом романе драматурга.
«Еще за несколько лет до того, как познакомился я с ним, он привез из Парижа француженку m-lle Симон, которая страстно его любила. Мне случалось встречаться с ней довольно часто. Она была женщиной уже не первой молодости, но сохранила следы замечательной красоты, не глупая и умевшая держать себя весьма прилично. О такте ее свидетельствует то, что ей удалось снискать расположение всех родственников Кобылина, которые убедились, что ею руководит искреннее чувство, а не какие-нибудь корыстные расчеты. Вполне довольной своей судьбою она не могла быть, потому что Кобылин часто изменял ей, но так как каждые его увлечения длились недолго и он все-таки возвращался к ней, то после более или менее бурных сцен наступало примирение».
В семье Кобылиных Симон-Деманш была действительно принята. Мать Александра Васильевича и другие родственники свидетельствовали официально, что они питали к m-lle Симон искреннюю симпатию и уважение, убедившись в ее бескорыстном чувстве к Александру Васильевичу. Сам Сухово-Кобылин сообщал, что его подруга питала «глубокое уважение и привязанность» к его матери и сестре и была с ними в «близком дружестве».
Ровно восемь лет прожила Луиза Деманш в России. Положение ее было неопределенное, двойственное и странное. Принятая в семье Сухово-Кобылиных, она не считалась его женою и в обществе не могла с ним появляться. «Писала себя вдовою, но была девица». Сухово-Кобылин дал ей капитал на заведение винно-торгового магазина – около 60 тысяч рублей ассигнациями. И вот блистательная парижанка получила тяжеловесное звание «московской купчихи». Мало склонная к коммерческой деятельности, она вела дело без особенного успеха и «по скудости доходов» прекратила его в 1849 году. Винную торговлю заменяет другая лавка на Неглинной, где изящная куртизанка ведала продажей патоки и муки из наследственных вотчин Кобылиных. «Образ ее жизни, – вспоминал Сухово-Кобылин, – был самый скромный, уединенный, наполненный домашними занятиями, довольно правильный, при самом малом числе знакомых».