Секреты Лос-Анджелеса, стр. 96

– Ну а я-то тем более! Это Микки тебе сказал, что мы с Собачником кореша?

Нет ритуального вопроса: а зачем он тебе понадобился? И жирный Пархач что-то помалкивает.

– Спейд сказал, что ты с ним знаком.

– Знаком, это верно. А он тебе не сказал, paesano, что мы с Собачником уже несколько лет не виделись?

Пора подбавить жару.

– Я тебе не paesano, мудила итальянский.

Джонни усмехается – должно быть, старое вспоминает. У жирною Пархача взгляд испуганный.

– Эйб, а ты с Перкинсом не дружишь?

– Еще чего! Собачник для меня слишком мешугене. Привет, пока – вот и все наше знакомство.

Врет.

– Наверное, я что-то путаю. Вы, ребята, дружите с Ли Ваксом, я слыхал, они с Собачником – не разлей вода.

Пархач театрально хохочет.

– Джонни, ты слышал? Наш Венделл все на свете перепутал, это уж точно!

Стомп:

– Как же, кореша они! Как кошка с собакой!

Не хотят, чтобы он разговаривал с Ваксом. Почему?

– Вот что меня удивляет, парни. Неужели вам совсем не интересно, за каким чертом он мне понадобился?

Пархач, отставляя тарелку:

– А тебе не приходило в голову, что нам просто наплевать?

– Что-то не верится. Вы ведь слушки любите.

– Вот и давай свои слушки.

Ходят слухи, Пархач до смерти забил какого-то парня, который обозвал его жидом. Стоит попробовать.

– А слушок такой, что с грязными макаронниками и жирными жидами я своими слушками не делюсь.

Эйб добродушно хохочет и слегка шлепает Бада по руке, как напроказившею ребенка:

– Ну ты и комик, Бад! Ладно, чего же ты хочешь от старины Собачника?

– Не твое собачье дело, жидяра, – осаживает его Бад и поворачивается к Джонни: – А ты чем занимаешься, пока Микки нет?

– Да ничем особенным. – Колечком на мизинце Джонни выстукивает по бутылке ритм. – Тебя это не заинтересует. Держусь, как говорится, в рамках. А вот ты чем сейчас занят, Венделл?

– Делом «Ночной совы».

Джонни усиленно барабанит по бутылке – еще немного, и перевернет. Пархач, бледнея:

– Ты же не думаешь, что Собачник Перкинс…

Стомпанато:

– Да ладно тебе, Эйб! Чтобы Собачник уложил этих фраеров в «Ночной сове» – да такое и во сне не приснится!

– Пойду поссу, – говорит Бад и выходит в туалет. Закрывает дверь, считает до десяти, приоткрывает на узкую щелочку. Мизеры, оживленно жестикулируя, о чем-то совещаются. Эйб вытирает жирную рожу платком. Все сходится.

Собачник и «Ночная сова» – какая-то связь?

Примерно за год до «Ночной совы» Джек Винсеннс видел всех четырех: Вакса, Стомпа, Пархача и Перкинса – за одним столом на вечеринке.

Джо Сифакис говорил: кто-то отстреливает людей Микки одного за другим, и киллеров трое.

Есть что-то еще – что-то, чего Бад не понимает, что вертится у него в голове и не дается в руки…

Держусь в рамках.

«Удержание организованной преступности в должных рамках».

Вот чем занимается в мотеле «Виктория» Дадли Смит. Его любимое словцо: «удержание в рамках». Удержать в рамках… держать… «Пора воспользоваться плодами наших трудов…» Допрос Ламара Хинтона – почему его спрашивали о «Ночной сове»? И что там делала Дот Ротштейн, кузина Пархача Тайтелбаума?

Бад включает воду, брызгает себе на лицо. Спокойно выходит. Стомп:

– С облегченьицем тебя.

– Спасибо. В общем, ты прав: Собачника я ищу за старые грехи. А «Ночная сова» – там, похоже, другое дело…

Джонни, очень спокойно:

– Ага?

Пархач, еще спокойнее:

– А кто же убил-то? Какие-нибудь очередные швугис [65]? Я-то об этом знаю только то, что в газетах читал.

Бад:

– Может быть. Но, если это не другие ниггеры, выходит, что пурпурная машина у «Ночной совы» – подстава. Ладно, парни, я пойду. Встретите Собачника, скажите, чтобы звякнул мне в Бюро.

Спокойный Джонни барабанит пальцами по бутылке.

Спокойный Пархач натужно кашляет и исходит потом.

Спокойный Бад спокойно выходит на улицу, спокойно садится в машину, спокойно заезжает за угол, опрометью выскакивает из автомобиля и прыжками мчится к телефону-автомату. Компания «П. К. Беллз». Один гудок, второй – мать твою, сколько ж можно ждать?!

– Кхм… да, кто запрашивает?

– Сержант Уайт, полиция Лос-Анджелеса. Нужно проследить звонки.

– За какой период, сержант?

– Ближайшие несколько минут. Все частные телефоны и телефоны-автоматы в ресторане «Кошерная кухня Эйба». Скорее! Речь идет об убийстве!

– Секундочку подождите, пожалуйста.

Щелк-щелк-щелк – и новая телефонная барышня:

– Сержант, что именно вам нужно?

– «Кошерная кухня Эйба», ресторан на углу Пико и Ветеран. Все звонки со всех телефонов в ближайшие пятнадцать минут. И не тяните!

– Офицер, мы не можем прослушивать текущие звонки.

– Не надо прослушивать, черт побери! Просто скажите мне, куда звонили!

– Ну что ж, если речь идет об убийстве… Куда вам перезвонить?

Бад читает номер телефона-автомата:

– Гранит – 48112.

– Перезвоню через пятнадцать минут. И в следующий раз попрошу вас предупреждать заранее, – недовольно говорит барышня и вешает трубку.

Бад, стоя в будке, считает секунды. В каждой секунде – два слога: Дадли, Дадли, Дадли, Дадли… Наконец звонок. Он хватает трубку, роняет, ловит на лету, подносит к уху.

– Да?!

– Два звонка. Один – Дюнкерк – 32758, зарегистрирован на имя мисс Дот Ротштейн. Второй – Эксминстер – 46811, зарегистрирован на имя мистера Дадли Л. Смита.

Бад выпускает трубку из рук. Она повисает на проводе: болтовня телефонной барышни доносится откуда-то из дальнего далека – из тихого, безопасного места, куда ему теперь вход воспрещен.

Он верил в Линн. Верил в свой полицейский жетон.

Линн его предала. А «Ночная сова» – дело рук капитана полиции Лос-Анджелеса Дадли Лиама Смита.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Джек Винсеннс на больничной койке кается в грехах.

В том, что в пятнадцать лет от него забеременела девчонка из приюта Святого Анатоля. В убийстве мистера и миссис Скоггинс. В том, что опоил Билла Макферсона и подложил ему в постель красотку негритяночку. В том, что подбросил наркоту Чарли Паркеру, что тряс любителей травки и сливал информацию в «Строго секретно». Пытается встать с кровати, складывая руки, словно в молитве, бормочет: хаб рашмонес, Мейер, бам-бам-бам мой поезд-экспресс. Кается в том, что порой распускал руки с торчками, что был казначеем Эллиса Лоу. Просит прощения у жены – за шлюх, за картинки в тех поганых журналах. И у господа Иисуса – за то, что выпивку и наркоту любил куда больше, чем Бога.

Карен сидит у его постели, и по щекам ее текут слезы. Хочется убежать, хочется заткнуть уши – не может. Эд пытался ее увести – она не послушалась. Он позвонил в Бюро из Эрроухед: Фиск рассказал ему, что Пирс Пэтчетт убит – застрелен неизвестными, особняк его был подожжен и сгорел дотла. Винсеннса обнаружили на заднем дворе без сознания: надышался дымом, на бронежилете – следы пуль. На Центральной станции скорой помощи врач взял у него кровь на анализ. Результат: в крови Мусорщика обнаружен неизвестный наркотик, представляющий собой усовершенствованный героин с добавлением антипсихотических компонентов. Жить будет. И скоро придет в себя. Надо только подождать, пока прекратится действие наркотика.

Медсестра вытирает Винсеннсу лицо. Карен бумажной салфеткой смахивает слезы. Эд перечитывает записку Фиска: «Звонила Инес Сото. Никакой информации о $ делах Р. Д. Р. Д. что-то подозревает??? – говорила коротко и намеками. Д. Ф.»

Эд комкает записку, сует в карман. Пока он трахался с Линн, Винсеннс едва не погиб. Кто-то расстрелял Пэтчетта, поджег дом и оставил их погибать в огне.

А в руках у Бада Уайта – факел для костра, на котором скоро запылают оба Эксли, отец и сын.

Он не может поднять глаз на Карен.

– Капитан!