Секреты Лос-Анджелеса, стр. 94
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
Что-то стряслось с его внутренними часами – даже не знает, среда сегодня или уже четверг. Целый вечер угробил на выкладки по «Ночной сове» – но Дадли даже записывать ничего не стал: все это ему давно известно. Дадли просидел с ним до полуночи, много говорил и уехал, так ничего толком и не объяснив, – встречаться с Эксли. Дадли хочет разрушить его карьеру, но Баду он сказал: «Пусть сполна получит то, что заслужил», а после истории с Линн смерть – самое малое, чего заслуживает этот подонок. Убить капитана полиции… Один поворот колесика, и пружина лопнет…
С этой мыслью он заснул – и проснулся через несколько часов: снилась ему Кэти Джануэй.
Перед глазами снова встал Спейд Кули.
Снова в «Билтмор», снова расспрашивает музыкантов – Спейд не появлялся, Собачник Перкинс смылся по каким-то своим делам. Ночной дежурный в Бюро окружного прокурора дал ему от ворот поворот – похоже, они там этим делом не занимаются вовсе. Прошвырнулся по Чайнатауну – ничего. Осторожно проехал мимо своего дома – у дверей дежурят в машине двое из ОВР. Проглотил на ходу гамбургер в круглосуточной забегаловке.
Занялся рассвет. В газетных киосках толстые стопки «Геральд» – пятница! Заголовки кричат о «Ночной сове»: негритосы жалуются на полицейский произвол, шеф Паркер обещает восстановить справедливость.
Наручные часы остановились. Бад хочет их завести, сверившись с радио, но пальцы дрожат, никак не получается подкрутить колесико, и он выбрасывает стобаксовые «Груен» в окно. Приступы усталости сменяются новыми приливами сил, и тогда вместо Кэти он думает об Эксли и Линн. Едет на Ноттингем-драйв – проверить машины у дома.
Белого «паккарда» нет – а ведь Линн всегда оставляет автомобиль на одном и том же месте.
Бад обходит дом кругом – никаких следов синего «плимута» Эксли. Соседка забирает с крыльца бутылку молока.
– Доброе утро, – говорит она. – Вы друг мисс Брэкен, верно?
Мерзкая старуха – Линн говорила, что она подглядывает к соседям в окна.
– Верно.
– Что ж, как видите, ее нет дома.
– А вы не знаете, куда она уехала?
– Ну…
– Что «ну»? Вы видели ее с мужчиной? Высоким, в очках?
– Нет, не видела. Ничего я не видела, и, пожалуйста, не кричите на меня, молодой человек.
Бад показывает ей жетон.
– Вы что-то знаете? Вы же хотели что-то сказать – говорите!
– Я собиралась сказать, что знаю, куда она поехала. Я слышала, как она разговаривала с управляющим, спрашивала у него дорогу. Но вы так нелюбезны, молодой человек…
– Дорогу куда?
– На озеро Эрроухед. И незачем так кричать, я бы и без того вам все рассказала.
Охотничий домик Эксли – о нем рассказы ваза Инес. Говорила, на крыше у него три флага: американский, калифорнийский и флаг полиции Лос-Анджелеса. Бад едет на Эрроухед, кружит вокруг озера, наконец находит дом: все три флага развеваются на ветру. У крыльца стоит белый «паккард» Линн. Синего «плимута» не видно.
Одним прыжком Бад взлетает на крыльцо. Дверь закрыта снаружи на засов. Бад входит – обычная комната, пыль, тишина.
Бросается в спальню. Смятая постель, запах пота, следы губной помады на простынях. Бад срывает простыни, выбивает пух из подушек, переворачивает матрац – под матрацем книжечка в кожаной обложке. Дневник Линн – тот самый дневник, о котором он много слышат, но ни разу в него не заглядывал.
Бад хватает его, хочет разорвать надвое по корешку – так он в молодости на спор рвал телефонные книги. Но останавливается: он должен туда заглянуть. Страшно боится того, что может там прочесть, – и именно поэтому должен.
Последняя исписанная страница. Четкий, уверенный почерк Линн. Черные чернила – золотая ручка, что он ей подарил.
26 марта 1958
Еще немного об Э.Э. Он только что уехал. Кажется, смущен тем, что вчера так со мной разоткровенничался. В утреннем свете и без очков он выглядит молодым и очень уязвимым.
Но это видимость: Э.Э. очень опасен, и Пирса, столкнувшегося с этим человеком на узкой дорожке, можно только пожалеть. Любовью Э.Э. занимается совсем как мой Венделл – медленно, словно хочет, чтобы это никогда не кончалось, чтобы ему не приходилось снова возвращаться к реальности. В первый раз я встретила человека, настолько похожего на меня: его ум, осторожность, скрытность, постоянная готовность к двойной игре – все это настолько мне знакомо, что я смотрю на него как в зеркало и боюсь того, что вижу. Рядом с ним В. У. кажется ребенком: честным, чистым и мужественным, да, но ребенком. А по сравнению с тем выбором, что стоит перед ним сейчас, мое предательство Пэтчетта – просто детская игра. Парадоксально: этот холодный, циничный эгоист до сих пор по-детски восторгается своим отцом и смотрит на мир его глазами – тем ужаснее то, что ему предстоит, тем больше поражает и восхищает меня то, что, несмотря ни на что, он ютов действовать. Э.Э. не слишком вдавался в подробности, но суть дела такова: на некоторых порнографических фотографиях, которые продавал Пирс пять лет назад, имеются нарисованные от руки красными чернилами раны и увечья – и эти рисунки полностью совпадают с увечьями на теле Сида Хадженса, а также с ранами жертв убийцы-маньяка по имени Лорен Атертон, которого арестовал в тридцатых годах Престон Эксли. П.Э. намерен выставить свою кандидатуру в губернаторы, а Э.Э. считает, что его отец неверно расследовал дело Атертона и, кроме того, подозревает, что в это время П.Э. состоял в деловых отношениях с Рэймондом Дитерлингом (одной из жертв Атертона стал мальчик-кинозвезда, снимавшийся у Дитерлинга). Вот и еще один парадокс: мой Э.Э., такой трезвый и прагматичный, воображает своего отца каким-то идеальным героем, рыцарем без страха и упрека и приходит в ужас от одной мысли о том, что П.Э. может проявлять какие-то человеческие слабости. Он боится, что расследование «Ночной совы» раскроет ошибку П.Э. и помешает его избранию в губернаторы, и, судя по всему, еще больше боится, что его отец окажется обычным смертным. И все же он твердо намерен расследовать дело, пока не докопается до сути. Как я ни люблю Венделла, но приходится признать: он в такой ситуации, скорее всего, принялся бы стрелять направо и налево, а потом сел бы дожидаться, пока придет кто-нибудь поумнее – ну хотя бы тот сладкоречивый ирландец Дадли Смит, о котором он столько рассказывает, – и все исправит. Пока все: остальное запишу после прогулки, завтрака и трех крепких чашек кофе.
Теперь он рвет дневник – сперва вдоль корешка, затем на мелкие кусочки, превращая кожу и бумагу в труху.
Подходит к телефону, набирает номер ОВР. Дзззинь, дзззинь.
– Отдел внутренних расследований, Клекнер.
– Это Уайт. Позови Эксли.
– Уайт, имей в виду, у тебя будут большие не…
Новый голос.
– Это Эксли. Уайт, где ты?
– В Эрроухед. Только что прочел дневник Линн. Теперь я знаю все про твоего старика, Дитерлинга и Атертона. Все знаю, понятно, мать твою? Сейчас мне нужно найти одного человека. Когда я с этим разделаюсь, имя твоего папочки появится в шестичасовых новостях.
– Уайт, подожди! Мы можем договориться!
– Иди к черту, Эксли.
Назад в Лос-Анджелес. По третьему кругу: Чайнатаун, Стрип, «Билтмор». Перед глазами плавают алые круги, китаезы кажутся похожими на музыкантов из группы Спейда, у «Ковбойских ритмов» – желтые физиономии, глаза-щелочки. Все норы, все укрытия проверены по три раза. Кроме одной: у агента Кули он был только однажды.
Бад едет в «Ассоциацию Ната Пенцлера». Дверь в кабинет открыта – мистер Натски у себя за столом кушает сэндвич. Заметив Бада, чуть не давится:
– О черт!
– Спейд вчера не появился на концерте. Должно быть, он тебе стоит кучу денег.
Пенцлер сует руку под стол:
– Эх, Тарзан, знал бы ты, сколько неприятностей доставляют мне клиенты!
– Что-то ты не сильно этим огорчаешься.