Лунный парк, стр. 62

– Что это значит? Как ты это сделаешь?

– Что ж, ты был ее наставник. Она – молодая любезная студентка. Кроме того, весьма привлекательная. – Голос замолк, что-то обдумывая. – Может, Эйми Лайт хотела чего-то большего от своего знаменитого учителя, по которому писала диссертацию. – Голос опять смолк. – Может быть, ты ее как-то огорчил. Возможно, тому есть несколько мейлов в подтверждение. Может быть, Эйми Лайт оставила след, скажем, записочку-другую. И, предположим, в записках этих содержится намек на то, что она ждала, когда же ты выполнишь свое обещание. Давай представим, что есть такая возможность, что она собиралась рассказать твоей звездной жене…

– Кто это, мать твою?

– …О ваших отношениях. – Голос вздохнул и заговорил торопливо. – Хотя, когда я спросил о вашем «романе», она вроде бы говорила, что между вами ничего такого не было. Я, конечно, заклеил ей рот скотчем, вдобавок она уже потеряла много крови, тем не менее мне стало совершенно очевидно, что вы так и не трахнулись. Может, ты разозлился на Эйми Лайт, что она тебе не дала. Писателю, всегда получавшему все по первому требованию, сложно было пережить отказ, вот тебя и переклинило. – Голос помолчал. – Я так понял, что ты не известил власти о тонкостях своих отношений с покойной.

– Потому что я не связан ни с чем противозако…

– Да связан, связан.

– Как?

Разговор этот заходил дальше, чем я даже мог себе вообразить: по ту сторону силы.

– Трое свидетелей видели тебя возле ее дома в день, когда ее расчлененное тело было найдено в весьма неопрятной комнатушке мотеля «Орсик». И что же ты там делал, Брет?

– У меня есть алиби…

– На самом деле – нет.

– Каким образом…

– Ты имеешь в виду ту ночь, когда ты бродил вокруг «своего» дома, размышляя о прошлом? Все спали. Ты был один. После того как ты вернулся из Бакли, тебя никто не видел до тех пор, пока ты не проскочил мимо Марты в свой кабинет, чтобы посмотреть приложения. Времени у тебя было предостаточно. Кстати, как тебе понравилось видео? Как же долго ты его не замечал. Я уже много лет хотел тебе его показать.

Я перескочил на Эйми:

– Они даже не знают, что это ее тело.

– А я пошлю им голову. Она у меня.

– Это все шутка. Ты ненастоящий. Тебя не существует.

– Если ты так уверен, что ж ты со мной разговариваешь?

На это мне нечего было сказать, кроме:

– Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты кое-что понял про себя. Я хочу, чтобы ты задумался над своей жизнью. Я хочу, чтобы ты осознал все те ужасы, которые натворил. Я хочу, чтобы ты лицом к лицу встретился со стихийным бедствием, имя которому Брет Истон Эллис.

– Ты убиваешь людей и говоришь мне…

– Как я могу кого-то убить, если я ненастоящий, Брет? – ухмыльнулся голос. Не голос, а головоломка. – Ты снова потерялся, – вздохнул голос. – Опять Брет не врубается.

– Если ты хотя бы приблизишься к моей семье, я убью тебя.

– Твоя семья меня особо не интересует. Кроме того, я не думаю, что ты уже понял, как от меня избавиться, рано еще.

– Как я могу с этим справиться, если тебя не существует?

– Ты рукопись прочитал? – снова спросил голос.

Я был на грани истерики. Засунул в рот кулак и прикусил его.

– Давай поиграем, Брет.

– Не собираюсь…

– Игра называется «Угадай, кто следующий».

– Тебя нет.

И тут внезапно голос принялся мурлыкать песенку, которую я узнал сразу – «На солнечной стороне улицы», – потом песенку заглушил рев, и линия разъединилась.

Положив телефон на стол, я заметил бутылку водки, которой не было, когда я вошел в комнату.

Писателю не пришлось уговаривать меня выпить.

Четверг, 6 ноября

24. Тьма

На самом деле единственный способ передать, что творилось на Эльсинор-лейн, 307, ранним утром 6 ноября, – просто изложить факты.

Работу эту хотел выполнить писатель, но я его отговорил. Нижеследующее не нуждается в украшательстве, на котором настаивал бы писатель.

Около 2:15 Робби пробудился от кошмара.

В 2:25 Робби услышал в доме какие-то «звуки».

Робби решил, что это я, пока не расслышал, как кто-то скребется в его дверь, и тогда подумал, что это Виктор. (Впоследствии Робби признается: хоть он и «надеялся», что это Виктор, на самом деле он почему-то знал, что это «не он».) Робби решил пройти через ванную в комнату сестры (которой, по его словам, очевидно, самой снился кошмар), где он открыл дверь в коридор, чтобы посмотреть, кто это скребется в его дверь, оставляя глубокие царапины в правом нижнем углу. (Временами, говорил Робби, он боялся, что все это ему снится.) Робби выглянул из комнаты сестры в коридор, но ничего не увидел. (Примечание: бра в коридоре мерцали, и, по словам Робби, он замечал это и раньше, как и я, хотя ни Джейн, ни Сара – как и Роза с Мартой – этого не видели.) Тем не менее, выйдя из комнаты Сары в мерцающий коридор, Робби что-то расслышал. Из конца коридора доносился какой-то «хруст».

Тут Робби понял, что по лестнице кто-то поднимается.

«Нечто» неровно дышало и, по словам Робби, «хлипало» – слово, ранее мне не встречавшееся. (Словарное определение: «плакать, как младенец, щенок и т. п., хныкать».) «Нечто» заметило Робби, вследствие чего перестало подниматься.

Робби отвернулся – в панике – и тихо пошел в противоположном направлении к нашей спальне в конце коридора.

Что же случилось, когда он открыл дверь и зашел в комнату?

В комнате было темно. Я лежал в кровати на спине. Был уверен, что сплю.

Я отрубился, выпив половину бутылки, возникшей у меня на столе, пока я разговаривал с тем, кого считал Клейтоном, с парнем, который хотел стать Патриком Бэйтменом. Постепенно ко мне пришло осознание того, что я уже не сплю, глаза, однако, оставались закрытыми, и что-то давило на грудь.

Меня потихоньку вытягивало из водоворота сна, в котором вороны превращались в чаек.

– Папа? – прозвучало как эхо.

Я не мог раскрыть глаза. (А если б открыл, увидел бы темный силуэт Робби в дверном проеме на фоне мерцающего коридора.)

– Что такое? – проскрипел я.

– Пап, мне кажется, в дом кто-то забрался.

Робби старался не хныкать, но даже сквозь алкогольный туман в его голосе распознавался испуг.

Я прочистил горло, но глаза так и не открыл.

– Что ты имеешь в виду?

– По-моему, там кто-то поднимается по лестнице, – сказал он. – А еще кто-то скребется в мою дверь.

По словам Робби, я сказал следующее:

– Ничего там нету. Иди спать.

– Я не могу, пап, мне страшно, – возразил на это Робби.

Первая реакция: Ну так мне тоже. Что ж, нашего полку прибыло. Привыкай.

Это уже навсегда.

Я слышал, как Робби подходит ближе, ступая по темной спальне. Я слышал, как он приближался к черной бесформенной фигуре – то есть ко мне.

Тяжесть на груди снова переместилась.

– Папа, мне кажется, в доме кто-то есть, – проговорил Робби в темноту.

Он потянулся к ночнику.

Включил лампу.

За веками забрезжил оранжевый свет.

Что-то заставило Робби замолчать.

Он разглядывал представшее ему зрелище.

Зрелище это на время вытеснило страх, заменив его отвращением и любопытством.

Его молчание вытягивало меня из пьяного омута.

Тяжесть на груди снова переместилась.

– Папа, – спокойно сказал Робби.

– Да, Робби, – вздохнул я.

– Папа, что это на тебе?

Я открыл глаза, но сфокусироваться не смог.

Последующее произошло очень быстро.

На груди моей обозначились очертания Терби, он сидел мордой ко мне, и ротовое отверстие теперь делило его голову почти пополам, а клыки, которые я заметил только утром, были в запекшейся крови (ну конечно, он же «расчленил» лошадь в поле у шоссе.) Когтями он впился в халат, в котором я заснул, и расправлял крылья, размах которых (крылья выросли, и я сразу принял это как должное) поразил меня меньше, чем сетка черных вен, вздувшихся под кожей игрушки (ага, кожа игрушки, расскажи об этом нормальному человеку, посмотрим, как он отреагирует), и пульсирующая по ним кровь.