Рождественское чудо, стр. 11

Неожиданно Ким чихнула.

– Будьте здоровы.

– Простите. – Она смущенно заморгала. – У меня аллергия.

– На больничный воздух, – сказал он. – Вам лучше выйти подышать свежим воздухом. Вы и так уже слишком долго находились в душном помещении.

– Я никак не привыкну к вашей погоде. Мне кажется, я окоченею уже через минуту.

– Только если будете стоять на месте. Чтобы не замерзнуть, нужно активно двигаться. – Тони помолчал. – Знаете, у меня есть идея, – вдруг сказал он, слегка наклоняясь вперед и заглядывая ей в глаза. – Я люблю кататься на коньках… хожу на каток при малейшей возможности. Может быть, нам сходить туда вместе? Например, завтра?

– Вы приглашаете меня на каток? – не веря своим ушам, спросила Ким.

– Ну да.

Она засмеялась, удивленно качая головой.

– Нет. Нет, спасибо.

– Вы уверены, что не хотите пойти? Я смогу уйти из больницы примерно на час, а потом должен буду вернуться.

Ким колебалась.

– Я так давно в последний раз вставала на коньки…

– Да не бойтесь, это все равно что кататься на велосипеде.

– У меня и коньков нет.

– Возьмем напрокат.

Она пожала плечами. Казалось, у Тони на все есть ответ, – Ну хорошо. – Ради того, чтобы посмотреть, как он кружится по льду, можно и померзнуть немного. – Спасибо за приглашение.

– Вот и отлично, – сказал Тони, вставая. – Я буду ждать вас в вестибюле ровно в три.

– До встречи, – улыбаясь ответила Ким.

В девять часов Ким ушла из больницы и направилась к машине отца. Мотоцикла Тони уже не было, и на его месте стоял красный «мерседес». Ким затаила дыхание, выезжая из узкого пространства между машинами, Она включила радио, и на пути к дому ее сопровождала классическая музыка. Припарковавшись на заднем дворе, она прошла к парадному входу и включила свет. У нее сохранилось столько воспоминаний об этом доме, и многие из них были приятными. Родители ссорились нечасто, и детство ее было счастливым, хотя Ким и догадывалась, что мать не удовлетворена своей семейной жизнью Летом Ким ездила в лагерь, занималась теннисом, зимой каталась на коньках и лыжах.

Родители всегда отмечали ее день рождения и разрешали приглашать друзей. Правда, отец так много работал, что о нем у нее не сохранилось почти никаких воспоминаний Ким оставила сумочку на столике в холле и прошла в кухню.

Там стояла та же массивная мебель из темного дуба Все тот же кирпичный линолеум Она открыла холодильник – не окажется ли там бутылки вина? Нет. Очевидно, отец все такой же трезвенник Девушка покачала головой. Бедный отец – никогда не пил, регулярно занимался спортом, ел только здоровую пищу, и все-таки сердце его не выдержало.

Интересно, знал ли он, что серьезно болен, до того, как у него случился приступ? Наверное, нет Отец не обращал внимания на признаки болезни, как игнорировал все, что не укладывалось в четкую структуру его жизни.

Она налила себе стакан воды, взяла на заметку, что надо купить вина, и поплелась в кабинет отца, который был его логовом.

Включив свет, она медленно оглядела комнату. В углу стоял темно-красный письменный стол. Под стеклом лежали фотографии Она приблизилась. Это были ее собственные фотографии, сделанные последнее лето, когда они с матерью жили в этом доме.

Ким положила фотографии на место и вздохнула. Если он так любил ее, то почему не захотел поддерживать с ней связь?

Как он мог так отторгнуть ее, отказаться от своей дочери?

Конечно, он не совсем отказался от нее, напомнила себе Ким, алименты он высылал регулярно. Но не предпринимал никаких попыток увидеться с ней. Она писала ему письма, а, он не отвечал.

Ким села за стол и выдвинула верхний ящик Газетные вырезки, ручки – все аккуратно лежало на своих местах.

Выдвинула второй ящик. Сверху лежали два акварельных рисунка, сделанных ею еще в начальной школе. Ким с улыбкой взяла их в руки. На одном были нарисованы земля и солнце, на другом – маленькая девочка рядом с отцом. Внизу красивым почерком было написано «Папе, в День отца» [1]. Отложив рисунки, она посмотрела, что еще лежит в ящике, и увидела пачку писем, обмотанных резинкой. Ким узнала свои письма.

Похоже, отец сохранил их все. Девушка сняла резинку и взяла письмо, лежавшее сверху. Оно было датировано декабрем 1982 года. Ким развернула листок и просмотрела содержание. В основном там говорилось о ее планах на Рождество. По правде говоря, послание было довольно скучным, в нем она подробно рассказывала, как ходила по магазинам с подругами и какая стояла погода. Но что поразило ее, так это расплывшиеся чернила, как будто отец плакал над ее письмом.

Ким быстро убрала листок обратно в конверт, стянула всю пачку резинкой и положила в ящик. Потом вернула на место рисунки, погасила свет и вышла из комнаты.

Снова оказавшись в своей спальне, Ким начала разбирать вещи, но мысли ее все время возвращались к отцу. Она плохо понимала чувства, овладевшие ею после посещения его кабинета. Чувство вины, злости и недоумения. Если отец любил ее, то почему не предпринимал попыток встретиться с ней?

Ким достала портативный мольберт и незаконченную картину У нее появилась необходимость выплеснуть свои чувства единственным возможным для нее способом. Тем, которым она воспользовалась первый раз в шесть лет. Она захотела нарисовать картину для своего папы.

Глава 5

Ким ждала его в вестибюле. Она старалась казаться невозмутимой, хотя сердце ее билось как сумасшедшее. Ну стоит ли так волноваться? Ведь это не свидание, а так… просто возможность сходить куда-то, чтобы отвлечься от мыслей о больнице.

Двери лифта раскрылись, и появился Тони с коньками через плечо. На нем были джинсы и тяжелые ботинки сложной конструкции. Он шел, засунув руки в карманы куртки.

– Привет, Ким. – Он ослепил ее сияющей улыбкой.

– Привет… доктор Хофман, – ответила она.

Тони усмехнулся ее официальному тону, но от комментариев воздержался.

– Пойдем, – сказал он, и они направились к выходу.

Однако, как только они очутились на улице. Тони спросил:

– Может быть, здесь вы будете называть меня Тони? Ведь мы уже не в больнице.

– Не знаю, – засмеялась Ким. – Но, во всяком случае, попытаюсь.

– Надеюсь, вы достаточно тепло одеты?

– Да, вполне.

– Отлично, потому что я сегодня на мотоцикле.

«На мотоцикле? Да на улице двадцать градусов мороза!»

– А что, у вас нет машины? – подозрительно спросила она.

– Есть, но старушка прошла уже сто пятьдесят тысяч миль. Я сдал машину в ремонт, а вот теперь все некогда забрать ее. Она давно и честно отслужила свое, но почему-то мне трудно с ней расстаться. Зато мотоцикл всегда в полной боевой готовности.

– Мы можем поехать на моей машине. Вернее, на машине отца, – предложила Ким, у которой не было ни малейшего желания доверять себя такому ненадежному средству передвижения, как мотоцикл.

– Да нет, я люблю свежий воздух. Надеюсь, вы не против? Парк совсем рядом, в конце улицы.

– Хорошо, – сказала она, смиряясь с неизбежным. – Я согласна.

Он убрал коньки в ящик, укрепленный на багажнике мотоцикла, и дал ей шлем.

– Вы возите с собой второй шлем? – удивилась она.

Для кого, интересно?

Он пожал плечами:

– Иногда. – И жестом пригласил ее садиться.

Ким подобрала пальто и села позади него, хотя поза показалась ей слишком интимной. И что ей делать с этим доктором? Она поискала, за что бы ухватиться, и, не найдя ничего подходящего, положила руки к себе на колени.

– А какая у вас машина? – спросила Ким. – Джип?

– Нет.

– «Сааб»?

– Нет.

– «Вольво»?

Он приподнял шлем и обернулся.

– Опять промашка. Вы забыли, что находитесь в Детройте? Я вожу «форд-таурус».

Ким посмотрела на него так, словно не поверила своим ушам. Он не походил на тех парней, которые разъезжают на «фордах». Тони казался ей слишком практичным для этого.