Дом на краю прошлого, стр. 24

12

Дневник Лидии раскрылся на странице, заложенной закладкой – большим сухим листом, от которого слабо и ненавязчиво пахло мятой.

«16 марта 1925 года. Он вернулся. Мой страх растет с каждым часом. Я послала Полли в дом приходского священника, чтобы позвала Симмса, а детей с няней отправила в Пилгрим-Холл с запиской леди Саре, в которой просила оставить их у себя на ночь. Кроме меня и слуг, в доме никого нет.»

Джосс подняла голову, и глаза ее остановились на пыльном окошке чердака. Солнце било прямо в окно, освещая потемневшие незабудки на обоях – все, что от них осталось за долгие годы. Несмотря на теплое солнце, Джосс тряслась от холода, ни на минуту не забывая о пустом доме под ней.

Остальная часть страницы оказалась чистой. Джосс перевернула несколько листов, пока не наткнулась на следующую запись, сделанную почти через месяц после первой, 12 апреля.

«Уже Пасха. В саду море нарциссов. Я сегодня нарвала несколько корзин, чтобы украсить дом. Слизь от стеблей испачкала мне платье – возможно, наказание мне за попытку выбраться из бездны отчаяния. Лучшие цветы я приберегла для могилы моего маленького.

14 апреля. Самуэль увез детей к маме. Без няни мне трудно за ними присматривать.

15 апреля. Полли ушла. Она была последней. Теперь я и в самом деле одна-одинешенька в этом доме. Кроме этого.

16 апреля. Снова приходил Симмс. Он умолял меня оставить дом. Принес еще святой воды, побрызгал ею всюду, но я подозреваю, что все духи Востока, даже сосуды, полные волшебной влаги, не в силах смыть кровь. Я не смогла уйти в дом священника и отослала его…»

– Джосс! – Голос Люка у лестницы прозвучал неожиданно и резко. – Том плачет.

– Иду. – Она спрятала дневник в ящик старого туалетного столика и повернула ключ. В дневнике были еще две записи, но почему-то она побоялась прочесть их. Теперь и она могла хорошо слышать Тома. Почему же это не произошло раньше?

Кто из детей Лидии умер? Кто из ее обширного и жизнерадостного потомства лежал в могиле на кладбище, которую она украшала нарциссами?

Она взбежала, перепрыгивая через ступеньку, по крутой лестнице и влетела в детскую. С каждым шагом жалобные завывания Тома слышались все громче.

Он стоял в кроватке, сморщив личико, мокрое, жалкое и злое. Увидев ее, он протянул к ней ручонки.

– Том! – Она схватила его и прижала к себе. – В чем дело, маленький? – Ее лицо уткнулось в его мягкие волосенки. От них пахло клубникой – в обед он ел клубничное желе.

Как могла Лидия пережить потерю ребенка? Одного из самых любимых?

Она еще крепче прижала к себе Тома, обнаружив, что тот мокрый. Рыдания уже переходили в шмыганье носом.

– Он в порядке? – Люк сунул голову в дверь.

Джосс кивнула. Она не могла говорить из-за комка в горле.

– Я его переодену и принесу вниз. Уже почти пора пить чай. А где Лин?

Люк пожал плечами. Он вошел в комнату и шутливо ткнул ребенка кулаком.

– Как ты, солдат? – Взглянул на Джосс. – А ты? – Он провел пальцем по ее щеке. – Все еще неважно себя чувствуешь?

Джосс вымученно улыбнулась.

– Немного устала, вот и все.

Джосс отнесла сухого и нарядного Тома в новом комбинезоне и полосатом свитере, который связала ему бабушка, в кабинет. Посадив его на пол, она дала ему стакан с карандашами, чтобы он мог чем-то заняться. Сама села за стол и потянулась за блокнотом. Рядом на другом столе стоял компьютер Люка. В файле под названием «Сын меча» уже было несколько страниц с описанием героев и кратким содержанием романа. Она посмотрела невидящим взглядом на свой блокнот, потом на пустой экран компьютера.

Ей хотелось начать писать, но тут взгляд упал на семейную Библию, которая лежала в углу на полке. Она с сожалением закрыла блокнот. Понимала, что не сможет серьезно работать, пока не покопается еще немного в истории, разворачивающейся на старых страницах толстой книги. Она сняла ее с полки и положила на стол.

Лидия Сара Беннет вышла замуж за Самуэля Мэннерса в 1919 году. У них родилось четверо детей. Маленького Самуэля не стало через три месяца после рождения в 1921 году, Джон, родившийся на следующий год, прожил всего четыре года и умер в 1925, Роберт, родившийся в 1922 году, дожил до четырнадцати лет, и Лаура, ее мать, родилась в 1924 году и умерла в 1989 в возрасте шестидесяти пяти лет. Сама Лидия скончалась в 1925. Джосс закусила губу. Записи в дневнике скорее всего были сделаны за несколько месяцев до ее смерти.

Джосс долго смотрела на страницу перед собой. Выцветшие чернила были в нескольких местах смазаны, и кое-где виднелись чернильные пятна.

– Мам, Том хочет чай. – Требовательный голосок с ковра привлек ее внимание. Мальчик сидел у камина и смотрел на нее. Вся мордашка была измазана красными чернилами.

– Ох, Том! – Она подхватила его с пола. – Несносный ребенок. Где ты взял ручку?

– Том рисовать, – твердо заявил малыш. – Рисовать картины. – В кулачке он зажал тонкую ручку, которая, как сразу заметила Джосс, была очень старой. Невозможно, чтобы в ней до сих пор сохранились чернила, значит, мальчик перепачкался, когда сосал ручку. Удрученно покачав головой, она посадила его себе на бедро… Кроме этого… Фраза крутилась и крутилась у нее в голове. Кроме этого… Мой страх придает ему силы… Эти слова были написаны двумя разными женщинами, которых разделял почти век, двумя женщинами, доведенными до полного отчаяния страхом от чего-то, что появлялось в их доме. Обе женщины обращались в церковь и к святой воде, чтобы защитить себя, но безрезультатно.

Джосс внесла Тома в большой холл и взглянула на елку. Теперь она была украшена серебряными шарами, длинной блестящей гирляндой и десятками разноцветных фонариков. Они с Люком уже положили кучу пакетов с подарками под дерево, включая те, что оставил для каждого Дэвид. Завтра приедут Элис и Джо и привезут еще кучу подарков.

– Елка! – оживился Том, начав вырываться из рук. – Ходить. – Как только она поставила его на ноги, он подбежал к дереву, указывая пухлой ручонкой наверх, на верхушку елки. – Томин ангелок!

– Ангел Тома, чтобы защищал его от опасности, – согласилась Джосс. Когда они наряжали елку, Люк поднял ребенка повыше, чтобы тот смог сам прикрепить к верхушке прелестную куклу, сделанную Лин, со сверкающими крыльями из перьев. – Пожалуйста, – прошептала Джосс, наблюдая, как ее сын стоит с открытым ртом под развесистыми ветками, – спаси и сохрани нас.

Они уже кончали ужинать, когда зазвонил дверной звонок, и почти сразу они услышали дружное пение.

Первой вскочила на ноги Лин.

– Певцы хоралов! – воскликнула она.

Небольшой хор пробыл у них минут двадцать.

Они встали вокруг елки, выпили по бокалу вина и спели несколько рождественских хоралов. Джосс сидела на стуле с высокой спинкой и наблюдала за ними. Сколько сотен лет точно такие группы певцов ходили по домам и провозглашали здравицу? Прищурившись, она представляла среди них Анну и Ричарда из своего рассказа, тепло одетых, с покрасневшими носами, греющих у камина замерзшие руки. Лин зажгла все имеющиеся в доме свечи, погасив остальной свет, так что электрическими были только цветные фонарики на елке. Да и хоралы они, скорее всего, пели те же. Джосс прислушалась к словам, наполнявшим комнату, резонирующим от стен. Вполне вероятно, что пятьсот лет назад Кэтрин слушала те же хоралы в такую же холодную ночь. Джосс поежилась. Она так легко могла себе ее представить – длинные темные волосы, спрятанные под затейливым головным убором, глубокие сапфировые глаза, сияющие от счастья, шлейф платья, шелестящий по натертому паркету, руку с бокалом, поднимающую тост за мужа и повелителя…

Милая моя! Он впервые увидел ее на празднике, не отрывал глаз от ее грациозной фигуры, когда она танцевала и играла со своими двоюродными братьями и сестрами. Ее глаза горели, щеки пылали от тепла камина.