Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях, стр. 136

– Ой-ой-ой! Ай-ай-ай! Уй-уй-уй!

Вот вопрос для девицы,

Чтоб ей не ошибиться:

Где-е-е-е-е

Ду-у-у-у-ша-а-а-а-а?

– Ладно, волк, я попробую. Так-то лучше! – Она открыла капкан, волк вытащил лапу, и она приложила к ране целебные травы.

– Спасибо тебе, добрая девица, спасибо, – вздохнул волк. Но она начиталась неправильных сказок и потому крикнула:

– Давай, убивай меня скорее, и покончим с этим!

Но ничего подобного не случилось. Вместо этого волк положил лапу ей на плечо и молвил:

– Я волк из другого места и времени.

А потом вырвал ресницу, дал ей и сказал:

– Храни и будь умницей. Отныне ты будешь знать, кто хорош, а кто не очень. Смотри моими глазами, и сама все увидишь.

Ты спасла мою жизнь,

Так взамен получи

Дар, какого не ведал никто.

Помни, что для девицы,

Чтоб ей не ошибиться,

Есть единственный верный вопрос:

Где-е-е-е-е

Ду-у-у-ша-а-а-а-а?

А девица вернулась домой,

Радехонька, что осталась живой.

И теперь, когда ей говорили

"Будь со мной, будь моею женой",

Или: "Делай, как велено",

Или: "Говори, что сказано,

И будь таким же чистым листом,

Как и в день, когда ты родилась",

Она вынимала волчью ресницу,

Подносила ее к глазам

И сразу видела все задние мысли,

Которых никогда не видела раньше.

А когда мясник стал взвешивать мясо,

Она посмотрела сквозь волчью ресницу

И увидела, что он придерживает весы пальцем.

Посмотрела на своего поклонника,

Который говорил: "Я для тебя прекрасная пара",

И увидела, что он никуда не годится.

И это ее уберегло

Не от всех,

Но от многих

Напастей.

Но это еще не все. Новое зрение не только помогало ей распознать коварных и жестоких – подарок волка, которого она спасла, сделал ее очень сердечной, потому что, глядя на каждого человека, она видела его новыми глазами.

Она видела тех, кто поистине добр,

И тянулась к ним.

Она нашла себе мужа

И прожила с ним всю жизнь.

Она видела храбрых

И стремилась к ним.

Она узнавала преданных

И водилась с ними.

Она замечала под гневом смятение

И спешила его унять.

Она видела любовь в глазах робких

И подходила к ним.

Она видела страдание суровых

И старалась их развеселить.

Она увидела нужду бессловесного мужчины

И попросила за него.

Она увидела затаенную веру в женщине,

Которая твердила, что ни во что не верит,

И зажгла ее искрой своей веры.

Благодаря волчьей реснице

Она видела все на свете:

Все истинное и все ложное,

Все, что уводит от жизни,

И все, что ведет к жизни,

Все, что можно увидеть

Только глазами того,

Кто мерит сердце сердцем,

А не только умом.

Так она узнала, что люди не зря зовут волка самым мудрым. Прислушайтесь внимательно и услышите, что в волчьем вое всегда есть самые важные вопросы: не где найти еду, не на кого бы напасть, не где бы порезвиться,

А самые важные вопросы,

Помогающие заглянуть внутрь,

Взвесить ценность всего живого:

Где-е-е-е-е

Ду-у-у-уш-а-а-а-а?

Где-е-е-е-е

Ду-у-у-уша-а-а-а-а?

Ступай в лес, ступай! Если никогда не пойдешь в лес, с тобой никогда ничего не случится и твоя жизнь так и не начнется.

Ступай в лес,

ступай!

Ступай в лес,

ступай!

Ступай в лес,

ступай!

Послесловие

СКАЗКА КАК ЛЕКАРСТВО

Здесь я изложу вам этос [53] сказки в этнических традициях моей семьи – это та почва, на которой вырастают мои стихи и сказки, – и еще немного о том, как я использую las palabras, слова, и los cuentos, истории, помогающие душе жить.

На мой взгляд, historias que son medicina: сказки – это лекарство.

"Когда бы ни стали рассказывать сказку, сразу наступает ночь. В каком бы месте, в какой бы час, в какое бы время года это ни происходило, стоит начать сказку, как звездное небо и белая луна выглядывают из-за крыш и нависают над головами слушателей. Иногда к концу сказки в комнате наступает рассвет, а иной раз остается осколок звезды или лохматый клок грозового неба. И то, что остается, и есть сокровище, с которым предстоит работать, которое предстоит использовать в созидании души…" [1]

Я копаюсь в перегное сказок не только потому, что по профессии я психоаналитик, но и потому, что в детстве я долго варилась в многонациональной и неграмотной семейной среде. Хотя мои родные не умели читать и писать или делали это с большим трудом, они хранили мудрость, которая в современном обществе, как правило, утрачена.

В годы моего взросления бывало, что сказки, песни и танцы демонстрировали прямо за столом, во время обеда, свадьбы или поминок, но большинство из того, что я ношу в себе, рассказываю как есть или подвергаю литературной обработке, пришло ко мне не на посиделках, а далось тяжелым трудом в процессе решения задач, требующих напряжения сил и сосредоточения.

На мой взгляд, сказка в любом случае вырастает только из тяжкого труда – умственного, духовного, семейного, физического и совокупного. Она никогда не дается легко. Ее невозможно просто "подобрать" или изучить "в свободное время". Ее суть не может родиться или храниться в тепличных условиях, она не может достичь глубины в восторженном, но нерешительном уме, не может жить в общительном, но пустом окружении. Сказку нельзя "изучить". Ее можно усвоить методом ассимиляции, если жить рядом с теми, кто ее знает, кто ею живет и кто передает ее другим, причем, главным образом, в потоке обыденных повседневных задач, а не подчеркнуто ритуальных действий.

Целебное снадобье сказки существует не в вакууме [2]. Оно не может существовать в отрыве от своего духовного источника. Его нельзя получить с наскока. Сказка приобретает целостность, если прожить в ней реальную жизнь. Сказка приобретает яркий свет, если вырасти в ней.

В самых старых, уходящих в далекое прошлое традициях нашей семьи – как говорят мои abuelitas, "на столько поколений, сколько существует поколений", – время для сказки, выбор сказки, конкретные слова для ее передачи, интонации для каждой сказки, концовки и зачины, то, как разворачивается действие, и особенно намерение, стоящее за каждой сказкой, – все это чаще всего бывает продиктовано острым внутренним чутьем, а не каким-то другим побуждением или "случаем".

В некоторых традициях для сказок отводится особое время. У моих друзей, принадлежащих к разным племенам пуэбло, истории о Койоте оставляют на зиму. Мои comadre и родственницы, живущие на юге Мексики, рассказывают про "сильный ветер с востока" только весной. В семье моих приемных родителей сказки, принадлежащие к их восточно-европейскому наследию, рассказывают только осенью, после жатвы. В моей родной семье сказки El dia de los muertos традиционно начинались вместе с зимой и продолжались все темное время года вплоть до возвращения весны.

В старых и кропотливо разработанных целительских ритуалах, принятых в curanderisma и mesemondok, каждая деталь тщательно сличается с традицией: когда рассказывать сказку, какую именно, кому рассказывать, как долго и в какой форме, какими словами и при каких обстоятельствах. Чтобы определить нужное лекарство, мы старательно учитываем время, здоровье или недуг человека, вехи его внешней и внутренней жизни, а также некоторые другие важные факторы. В большинстве главных способов за нашими многовековыми ритуалами стоит дух, святой и целостный, и мы рассказываем сказки только в тех случаях, когда нас призывает к этому заключенный с ним договор, и не иначе [3].

В лечебном использовании сказки, как и в энергичных психоаналитических тренингах и других методах исцеления, когда важны скрупулезное знание и неукоснительное следование правилам, нас очень старательно учат, что нужно делать и в каком случае, но еще более старательно – чего не делать. Пожалуй, в этом наиболее явственное различие между сказкой как забавой, которая сама по себе имеет полное право на существование, и сказкой как лекарством. В основе моей древнейшей культуры, которая, тем не менее, связана с со временным миром, лежит извечное сказочное наследие: сказитель передает свои истории и знание заключенного в них лекарства одному или нескольким las semillas, людям-семенам. "Семена" – это люди, обладающие врожденным даром. Это будущие хранители сказок, на которых старики возлагают надежды. Талантливых людей всегда можно узнать. Несколько стариков договорятся между собой и будут им помогать, будут их пестовать и оберегать, пока они учатся.