Аннапурна, стр. 47

– Хорошая погода, хорошая погода!

Я снова перерываю пещеру. Во что бы то ни стало надо найти ботинки, иначе мы с Ляшеналем обречены. Падаю на четвереньки. Роюсь в снегу, голыми руками и ногами перемешиваю его во всех направлениях, надеясь наткнуться на что-нибудь твердое. Я больше ни о чем не думаю, я просто животное, борющееся за жизнь.

Нахожу ботинок! Второй должен быть к нему привязан – пара!

Я продолжаю настойчиво, упрямо искать и наконец, перевернув всю пещеру, нахожу последнюю пару.

Фотоаппарат? Несмотря на все усилия, я не могу его найти и с тяжелым сердцем прекращаю поиски. О том, чтобы надеть ботинки, не может быть и речи: кисти рук – как деревяшки, пальцы не в состоянии держать, ноги сильно распухли, на них не налезут ботинки! Кое-как прикручиваю ботинки к веревке и кричу в туннель:

– Лионель!.. Ботинки!

Ответа нет. Однако он, очевидно, услышал, потому что ботинки уплывают вверх. Вскоре веревка спускается обратно: теперь моя очередь. Я обертываю ее вокруг себя, и так как затянуть надежно узел я не в состоянии, то завязываю множество мелких узелков. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы выдержать мой вес. Кричать не хватает сил: я дергаю веревку, Террай меня понял.

На первом же шагу приходится выбить ногой в твердом снегу ступеньку для пальцев. Выше, вероятно, можно будет заклиниваться, и дело пойдет легче. Поднявшись на несколько метров, пытаюсь воткнуть в стену окаменевшие кисти и ступни. Ни руки, ни ноги не гнутся, и это очень мешает подъему.

Кое-как удается заклиниться. Террай тянет с такой силой, что мне грозит удушье. Несколько раз я срываюсь: цепляюсь, заклиниваюсь и каждый раз ухитряюсь как-то задержаться. Сердце готово выскочить из груди, и я вынужден остановиться. Новый приступ энергии позволяет мне ползком добраться до верха. Уцепившись за ноги измученного Террая, я выползаю наружу. Террай возле меня. Я шепчу:

– Лионель! Я умираю!..

Он поддерживает меня и помогает вылезти из трещины. Нужно добраться до Ляшеналя и Ребюффа, сидящих на снегу в нескольких шагах от нас. Как только Лионель меня

Погода великолепная. Вчера выпало много снега. Вершина сверкает. Никогда она не была так красива! Наш последний день будет прекрасен.

Ребюффа и Террай совсем ослепли. Террай поминутно спотыкается, и мне приходится вести его. Ребюффа также не в состоянии самостоятельно сделать ни одного шага. Ужасно быть слепым, когда опасность подстерегает на каждом шагу. У Ляшеналя отморожены ноги, и он не владеет собой. Его поведение внушает тревогу, ему вдруг приходят в голову бредовые идеи.

– Я тебе говорю… надо спускаться!.. Сюда, вниз…

– Ты же босой!

– Не беспокойся!

– Ты сошел с ума… не сюда… налево!

Он уже поднялся и хочет спускаться по склону прямо вниз. Террай его удерживает и ощупью помогает надеть ботинки.

Я живу словно во сне. Смерть близка, я чувствую. Какая прекрасная смерть для альпиниста! Как она гармонирует с благородной страстью, владеющей нашими душами! Я благодарен вершине за то, что она сегодня так прекрасна. Ее безмолвие напоминает величие собора. Я нисколько не страдаю и не волнуюсь. Мое спокойствие ужасно. Шатаясь, Террай подходит ко мне. Я говорю ему:

– Для меня все кончено! Уходите, у вас есть еще шанс, надо его использовать… Идите влево… путь там!

Я чувствую себя лучше после этих слов. Мне хорошо. Но Террай смотрит на вещи иначе.

– Мы поможем… Если мы отсюда вылезем, значит, спасешься и ты!

В этот момент Ляшеналь кричит:

– На помощь! На помощь!..

Он явно не понимает, что делает. А может быть, понимает? Ведь он один может сейчас видеть лагерь II, Может быть, его призывы будут услышаны.

Это крики отчаяния, они трагически напоминают мне сигналы бедствия, подаваемые в массиве Монблана альпинистами, которых я некогда пытался спасти. Теперь наша очередь… Я чувствую это очень остро: да, мы действительно терпим бедствие.

Я присоединяю свой голос:

– Раз… два… три… На помощь!

Мы стараемся кричать хором, но тщетно, вряд ли наши крики слышны больше чем на несколько метров. С моих губ срывается скорее шепот, чем крик.

Террай требует, чтобы я надел ботинки. Но руки окаменели, я не в состоянии это сделать. Ничего не видя, Ребюффа и Террай вряд ли смогут мне помочь. Я говорю Ляшеналю:

– Помоги мне надеть ботинки.

– Ты что, спятил? Надо спускаться!..

Он устремляется по неправильному пути прямо вниз. Я не чувствую ни малейшей обиды. Происшедшие события и высота сильно повлияли на его разум.

Террай решительно хватает нож, ощупывает своими окаменевшими пальцами ботинки и разрезает верх. Теперь их можно надеть. Приходится делать несколько попыток, так как задача не из легких. Вскоре я впадаю в уныние. Зачем мучиться, раз все равно мне суждено здесь остаться? Но Террай тянет вовсю. В конце концов он добивается успеха. Он зашнуровывает эти громадные ботинки, пропуская крючки. Я готов. Но как я смогу идти, если ни ноги, ни руки не гнутся?

– Налево, Лионель!

– Не болтай вздора, Морис, – говорит Ляшеналь, – надо идти направо и прямо вниз!

Террай озадачен этими противоречивыми указаниями. Он не смирился, как я, он продолжает бороться, но что можно сделать в такую минуту? Трое товарищей спорят о правильном пути.

Я сижу на снегу. Мало-помалу сознание затуманивается. Зачем сопротивляться? Будь что будет! В мозгу возникают видения: тенистые склоны, мирные тропинки… запах смо лы… Как хорошо! Я умираю в своих горах… Я ничего не чувствую, все во мне замерзло…

– А-а!..А-а!..

Что это? Предсмертный хрип?.. Или призыв?

Я собираю все силы, чтобы крикнуть: "Сюда идут!.."

Остальные меня услышали, они кричат от радости.

Сказочное явление! Шац!.. Это Шац!

В двухстах метрах от нас, погружаясь по пояс в свежий снег, Марсель Шац, как корабль, плывет по склону.

Изумительное видение неотразимо сильного и могучего спасителя! Я жду от него всего. Я перенес глубочайшее потрясение. Я был уже в объятиях смерти, я отдался ей. Теперь я возвращаюсь к жизни, я хочу жить! Во мне происходит резкий перелом… Нет, не все еще потеряно!

Он приближается… Мой взор прикован к нему… двадцать метров… десять метров… Он идет ко мне… Зачем? Он молча нагибается, прижимает меня к своей груди, целует… Его горячее дыхание меня оживляет…

Я не могу сделать ни одного движения: я как мрамор! Сердце рвется от волнения.

Глаза остаются сухими.

– То, что вы сделали, прекрасно! – говорит Шац.

Лавина

Я то прихожу в себя, то теряю сознание. У меня странное ощущение, как будто глаза стали стеклянными. С материнской заботливостью Шац привязывает меня к своей веревке. Мои товарищи кричат от радости. Безоблачное небо глубоко синего, характерного для больших высот цвета, столь темное, что почти видны звезды. Мы купаемся в жарких лучах солнца. Шац обращается ко мне:

– Морис, голубчик, пошли потихоньку!

Голос проникнут нежностью. Я с благодарностью повинуюсь. С его помощью мне удается подняться и как-то удерживать равновесие. Двигаясь вперед, Шац тихонько тянет меня за собой. У меня такое чувство, как будто я вхожу в соприкосновение со снегом через посредство двух посторонних предметов, твердых, прямых, как ходули: это мои ноги…

Остальных я уже не вижу, а обернуться боюсь, чтобы не потерять равновесия.

Блеск снега ослепляет. Мы не проходим и двухсот метров, когда, обогнув ледяную стену, наталкиваемся на палатку. Мы ночевали в двухстах метрах от лагеря!

Кузи поднимается при нашем появлении. Не говоря ни слова, он сжимает меня в объятиях и целует. Террай бросается в палатку снять ботинки. У него тоже немного обморожены пальцы на ногах. Он немилосердно их трет и хлещет.

Во мне оживает воля к жизни. Стараюсь трезво оценить положение. У нас немного ресурсов, нужно суметь их использовать. Единственное спасение – это Удо. Он один сможет спасти наши руки и ноги. Я с восторгом принимаю предложение Шаца: немедленно спускаться в нижний лагерь IV, вновь установленный шерпами.