Дитя эпохи, стр. 86
– Дура баба, – наконец сказал Черемухин. – Она говорит, что с Бризанией прерваны отношения, вертолеты туда сегодня не летают. У них там переворот в каком-то племени. Рейсы отложили до завтра, пока здесь не разберутся, что это за переворот.
– А если переворот плохой? – спросил я.
– Да им все равно – какой, – сказал Черемухин. – Важно знать, что стало с аэродромами. Иногда после переворотов их вспахивают, а иногда ставят вертолетные ловушки.
– Это что-то новое, – сказал генерал.
– Очень просто, – объяснил Черемухин. – Копают яму и прикрывают ее лианами. Вертолет садится и проваливается. Потом они сверху забрасывают его копьями.
– Зачем же так? – ахнул Лисоцкий.
– Они думают, что охотятся. Это у них в крови... Господи, как сложно все это объяснить нормальному человеку!
Вот почему негритянка вертела бананом у виска. Очень сложно, действительно.
Черемухин пошел к начальнику аэропорта и целый час беседовал с ним о Бризании. Потом он рассказал содержание беседы нам. Вот вкратце информация, влияющая на вертолетное сообщение.
В Бризании, кроме племен, много различных партий. В принципе, любое красивое слово в сочетании со словом «партия» может служить основанием для создания последней. Партия справедливости. Партия благородства и чести. Партия цивилизации. Партия национального компромисса.
И так в каждом племени.
В этом деле много всяких нюансов, но только партия национального компромисса ставит вертолетные ловушки, когда приходит к власти. Это один из пунктов их программы. Следовательно, сказал Черемухин, как только здесь убедятся, что к власти пришла другая партия, мы можем лететь.
– А как в этом убедятся? – спросил Михаил Ильич.
– Путем пробного полета.
– Неужели они рискнут вертолетом? – пожал плечами генерал.
– Нет, у них уже выработалась методика. Вертолет прилетает и сбрасывает на место посадки мешок с песком. Если мешок проваливается, вертолет улетает.
– Смекалистый народ! – одобрительно сказал Михаил Ильич. – Когда же у них пробный полет?
– Через два часа. Вертолет уже заправляется.
И тут Михаил Ильич показал, что он не зря командовал дивизией. Он тоже проявил смекалку и решительность, предложив нам лететь в пробном полете. Доводы его были железными. Если все нормально – сядем и сэкономим время. Если нет, то вернемся и подождем до лучших времен.
Собственно, он даже не предложил это, а приказал.
Администрация аэропорта предоставила нам хорошую скидку на билеты. Мы помчались за вещами. Сочинения Пушкина я оставил у вертолета.
Когда Кэт обо всем узнала, она страшно обиделась. Она уже настолько свыклась с мыслью, что доедет до Бризании, что не хотела ни о чем знать.
– Послушайте, Катя! – сказал генерал. – Это опасно. Пробный полет! Мы не можем подвергать вас риску.
– Плевать я хотела! – сказала Кэт горячась. – Вы не имеете права чинить мне препятствий. Если будете мешать, я куплю вертолет!
И она тут же, за полчаса, продала свой караван, рассчиталась с проводниками, оставив лишь одного, и явилась с ним и многочисленными чемоданами к вертолету.
Смотреть суматоху при погрузке сбежался весь мираж. Экипаж вертолета состоял из трех человек. Все норвежцы. Черемухин пытался вступить с ними в контакт, но у него ничего не вышло. Норвежцы были молчаливы, как египетские пирамиды.
Наконец мы взлетели и взяли курс на Бризанию. Мираж остался внизу. Сверху нам было видно, как наш осиротевший караван шагал по пустыне обратно.
Генерал через Черемухина вызвал пилота и протянул ему удостоверение личности. Норвежец повертел удостоверение в руках и нехотя сказал:
– Ну?
– В какой населенный пункт мы летим? – спросил генерал.
– В Киев, – сказал норвежец.
– Занятно! – воскликнул Лисоцкий. – В Киев!
– Нет ничего занятного, – сказал Черемухин. – Вы хотите быть высушенным?
Стыдно сказать, но я все же на мгновение представил высушенную голову Лисоцкого величиной с кулак.
– Нам в Киев не нужно, – сказал Михаил Ильич.
– Мы всегда летаем только в Киев, – сказал норвежец.
– Плачу пятьсот долларов, – вмешалась Кэт. – Доставьте нас в другое место.
Норвежец пожал плечами и ушел.
Часа три мы болтались над пустыней, а потом полетели над джунглями и саваннами. Скорее все-таки над саваннами. По саваннам прыгали львы и жирафы. Где-то внизу за тенью нашего вертолета гнался серый носорог. Сверху он напоминал мышь, только без хвоста.
Еще через час мы увидели несколько хижин, расположенных на краю большого массива джунглей. Из кабины вышел норвежец.
– Вятка, – сказал он и стал что-то искать.
– Что вы ищете? – спросил Черемухин.
– Мешок с песком, – ответил тот.
Ну, конечно! Мы его забыли в суматохе.
– Идиотизм! – сказал генерал. – Прилететь из пустыни без песка! Только мы на это способны, русские. Вот, кажется, все учтешь, сделаешь, как лучше, умом пораскинешь... И на тебе!
– При чем здесь русские, если экипаж норвежский? – обиделся я. – Это международный просчет.
А вертолет уже завис над площадкой. Нужно было срочно что-то сбрасывать. В окошки мы видели вышедших из хижин людей. Мы наблюдали их с естественным интересом. Они тоже с интересом наблюдали, как мы сядем.
– Ну? – спросил норвежец, открывая люк.
Генерал обвел всех взглядом, как бы давая понять, что сбрасывать его неуместно.
– Петя, давай эти церковные книги, – сказал он. – Черт с ними!
– Между прочим, это Пушкин! – пробормотал я.
Но тем не менее подтащил связку к люку и столкнул ее вниз. Шесть связанных томов Пушкина, кувыркаясь, полетели к земле. Они ударились о землю, лианы лопнули и пачка рассыпалась. Ни одна обложка не оторвалась. Все-таки раньше добротно издавали классиков!
Убедившись, что ловушки нет, норвежец ушел в кабину и стал сажать вертолет. А мы в отверстие люка увидели, как местные жители, обмениваясь тревожными жестами, растащили книги.
Через минуту колеса вертолета уперлись в землю Бризании. Норвежец открыл дверцу и выкинул из вертолета железную лесенку.
– Давайте, Михаил Ильич! – подтолкнул генерала Черемухин.
Генерал прогромыхал по лесенке. За ним в отверстии двери скрылись Лисоцкий, Кэт и Черемухин. Когда я показался на верхней ступеньке, генерал был уже внизу, а перед ним на коленях, уткнув головы в выгоревшую траву аэродрома, стояли человек пятьдесят аборигенов. Михаил Ильич на всякий случай помахивал рукой, но жест пропадал зря: его никто не видел. Ни один бризанец не смел поднять головы.
Вятка
– Вот и Бризания! – сказал я.
– Что же это такое? Почему они на коленях? – прошептал Лисоцкий.
Генерал откашлялся и вдруг прогремел:
– Встать!
Бризанцы вскочили на ноги и вытянулись перед генералом. И тут мы заметили, что негры какие-то необычные. Многие из них были белокуры. Глаза голубые и серые. А кожа совсем не шоколадная, а скорее смуглая. Впереди всех стоял курносый негр с окладистой седой бородой.
– Ну, кто тут главный? – громко спросил генерал, забыв, что он не в соседней дивизии.
– Нынче я за него, батюшка, – сказал курносый старик по-русски, пытаясь поцеловать Михаилу Ильичу руку.
Генерал поспешно отдернул руку. Старик перекрестился по-православному – справа налево.
– Паша, давай переводи, – приказал генерал.
Они с Черемухиным вышли вперед и подстроились к старику.
– Уважаемый господин президент! Дамы и господа! – начал генерал.
Я посмотрел на дам и господ. Одеты они были минимально. Однако смотрели на генерала вполне осмысленно и даже, я бы сказал, интеллигентно.
Черемухин перевел обращение генерала на французский. Так ему почему-то захотелось.
– Мы прибыли к вам с визитом доброй воли. Добрососедские отношения между нашими странами – залог мира во всем мире, – продолжал генерал.
Черемухин опять перевел.
– Вот, пожалуй, и все, – неуверенно закончил Михаил Ильич. – Да здравствует свободная Бризания!