Дитя эпохи, стр. 20

– А ты не боишься, что придется расплачиваться при разводе? – шепнул я Сметанину, чтобы хоть как-нибудь испортить ему настроение.

– Не имеет права. Я узнавал у юриста, – быстро ответил он.

Колоссальный человек!

Все расселись за столом. Гостей было человек сорок. С одной стороны стола сидели старики – тети, дяди, бабушка Милы и прочие родственники. По другую сторону – молодежь. Были ребята из нашей группы, включая Крылова и Вику. Вика разглядывала всех с повышенным интересом и невзначай наводила справки. Она готовилась к своему браку. Крылов до сих пор пребывал в состоянии грогги и никого, кроме Вики, не замечал.

Мои неприятности продолжились и в ресторане, потому что меня назначили тамадой. Я должен был выкликать тосты и время от времени организовывать хор, завывающий «Горько!»

Сметанин и Мила целовались кинематографично и не без чувства. Было непохоже, что впереди их ждет фиктивный брак. Я тем временем потихоньку записывал на салфетке имена и отчества всех родственников, чтобы, не дай Бог, не перепутать.

– А теперь мы попросим бабушку Милы Калерию Федоровну сказать несколько слов и напутствовать новобрачных! – кричал я голосом циркового клоуна.

И несчастная бабушка, принимая за чистую монету все происходящее, проникновенно говорила о трудностях и радостях семейной жизни. Рука об руку... Умейте прощать друг другу... Главное – дети... Сметанин понимающе кивал.

– Горько! – крикнула Вика и вдруг ни с того ни с сего запустила пустым фужером в стенку. Фужер просвистел над головой профессора и разлетелся на мелкие брызги.

– На счастье! – твердо сказала бабушка, выпила и тоже хряснула своим фужером об пол.

Сразу возник официант. Он обеспокоенно повертелся вокруг стола и наклонился к уху профессора. Юрий Тимофеевич, благодушно улыбаясь, что-то сказал официанту. Тот испарился.

Сметанин и Мила опять слились в поцелуе. Они, кажется, вошли во вкус. Свадьба потеряла управление и покатилась дальше сама собой, как трамвай, у которого отказали тормоза. Заиграл оркестр, гости пошли танцевать, а ко мне подсел Юрий Тимофеевич. Он был в приподнятом расположении духа.

– Вот как бывает, Петя, – сказал он, обобщая совершающееся в одной фразе.

Потом он помолчал и стал распрашивать о Сметанине.

– Скажите, как вам нравится Боря? Вы ведь его хорошо знаете... Как студент он... э-э... немножко с ленцой. Но мне кажется, если захочет, он своего добьется. Не правда ли?

– Совершеннейшая правда! – убежденно сказал я.

– Хорошая пара... – сказал профессор, с любовью глядя в зал, где на площадке перед оркестром кружились Сметанин и Мила.

– Очень подходят друг другу, – согласился я.

– Так что Боря? Мне хотелось бы знать ваше мнение. Вы ближайший его товарищ.

Всякий раз, когда у меня спрашивают мое мнение, я теряюсь. И вовсе не потому, что не обладаю им. Дело в том, что в подавляющем большинстве случаев хотят услышать не мое мнение, а подтверждение своему. Вот и сейчас профессор Юрий Тимофеевич хотел услышать от меня, что Сметанин превосходнейший человек, добрый товарищ и верный друг. Я же придерживался мнения, что Сметанин большой прохиндей, бездарен, но энергичен. Поэтому я сказал:

– Боря очень энергичен...

– Так! – воскликнул Юрий Тимофеевич, радуясь совпадению.

– Любит общество. Всегда живет жизнью коллектива, – продолжал я, вспомнив его поручение относительно мест распределения.

– Ага! – кивнул профессор.

– По-моему, Мила любит его, – закончил я свое мнение.

– Я тоже так думаю, – сказал профессор.

А ведь умный человек! Лауреат государственной премии. Большая голова в своей области. Почему умение разбираться в людях никак не коррелирует с профессиональным совершенством? Проще говоря, почему профессора, академики и, скажем, народные артисты могут быть сущими детьми во всем, что касается человеческих отношений?

Профессора опять отвлек официант. Они стали обсуждать горячее и сладкое. Что когда подавать. А я пригласил Вику, потому что она явно скучала. Крылов не умел танцевать и только шептал ей что-то на ухо. Я дружески отстранил Славку и повел Вику на площадку.

Слава Богу, играли что-то спокойное. Можно было поговорить.

– Как тебе это все нравится? – спросил я.

– Очень! – мечтательно сказала Вика. – Они такие счастливые! Я вот только удивляюсь твоему участию...

– А что? – не понял я.

– Всем известно, что при кафедре оставят двоих, – сказала Вика. – Крылову место обеспечено. Мы думали, что вторым будешь ты. А теперь, скорее всего, оставят Борьку. Как же не помочь зятю?...

Я отодвинул Вику от себя и осмотрел ее, продолжая танец. Наконец я ее увидел. Оказывается, можно проучиться с человеком пять лет, а увидеть один раз в ресторане во время танца.

Я подумал, что Крылов непроходимый дурак. У меня даже появилось желание его спасти. Но вмешиваться в чужую личную жизнь не принято.

Я поблагодарил Вику за танец и вернул Крылову.

Дальше были какие-то незначительные свадебные эксцессы. Кто-то куда-то убегал, его ловили, успокаивали, пили на брудершафт, целовались, хохотали над чем-то, привели иностранца, усадили, пили с ним на брудершафт, целовались, выясняли откуда он, наконец выяснили. Он был с острова Маврикий.

В общем, все как обычно.

В полночь я обнаружил себя стоящим в вестибюле ресторана в обнимку с профессором. Я выяснял, почему он к себе на диплом взял меня, а дочь выдал за Сметанина. Я находил это нелогичным. Профессор настойчиво грозил мне пальцем и смеялся.

Самое интересное, что и в этот раз у меня было машинное время. Я вышел на машину в час ночи, шутил с нею и пел ей цыганские романсы. Видимо, машине это понравилось. Под утро затрещало АЦПУ, что в переводе на русский язык означает «алфавитно-цифровое печатающее устройство» и машина выдала мне рулон бумаги с буквами и цифрами. Я засунул рулон под мышку и пошел домой разбираться.

Когда я проснулся днем, рулон лежал под подушкой. Я развернул его и прочитал следующий текст:

2 х 2 = 4

3 х 3 = 9

4 х 4 = 16

ПОНЯЛ?

НЕ ПЕЙ ПЕРЕД РАБОТОЙ НА ЭВМ!

ЦЕЛУЮ, МАНЯ.

Этот текст был повторен раз тысячу.

Думаю, что это была шутка инженера по эксплуатации. Впрочем, не уверен.

Гений

В течение некоторого времени после свадьбы профессор проявлял ко мне повышенное внимание. Он звонил по телефону и интересовался, как идут дела. Я неизменно отвечал, что нормально. Наконец Юрий Тимофеевич зашел в нашу комнату чтобы посмотреть на результаты. Я показал ему теоретические кривые, выкладки с интегральными уравнениями, «бесконечно подлого змея» и алгольную программу.

– Все хорошо, только программа не идет, – сказал я.

– Как это не идет? Должна идти, – сказал профессор.

– Я тоже так думаю.

– Ничего! Пойдет, – сказал Юрий Тимофеевич и похлопал меня по плечу. – А как настроение? Как дела дома? Вы ведь, кажется, женаты?

– Кажется, – сказал я.

Профессор недоуменно поднял брови.

– Я давно не видел жену, – пояснил я. – Мы с ней расходимся во времени.

Профессор понимающе улыбнулся. Потом в его взгляде мелькнула какая-то мысль. Он наклонился ко мне и прошептал заговорщически:

– Есть способ обрадовать жену...

Теперь уже я недоуменно поднял брови. А Юрий Тимофеевич рассказал о том, что у него есть друг, член-корреспондент. У члена-корреспондента есть сын. Сын учится на втором курсе нашего института, только на другом факультете. И у него нелады с математикой. Нужно помочь ему разобраться в интегралах. Сам член-корреспондент их уже подзабыл, да ему и некогда. Вот он и ищет репетитора своему сынку. Профессор сказал, что если я за две недели натаскаю его, мне очень неплохо заплатят.

– Они живут совсем рядом с институтом. По дороге в вычислительный центр будете заходить к ним и проводить занятие. Отец, понимаете, очень меня просил. Договорились?

Конечно, мы договорились. А что было делать?