Убийственное лето, стр. 51

Понимаю, это не облегчит мою защиту, но я должен рассказать: отпилить ствол карабина я решил не на следующий день, а в тот вечер, в четверг 5 августа. Карабин нельзя ведь уложить в обычный чемодан, вылезал бы он и из-под куртки или пиджака. Но, главное, я твердо решил стрелять с близкого расстояния, чтобы видеть их подлые рожи, чтобы видеть, как эти гады будут умирать. Голову даю на отсечение – все именно так.

8

В пятницу, в середине дня – в минувшую пятницу, значите после того как я сходил к Еве Браун узнать, не вернулась ли Эна, – я вывел «делайе» из гаража. И сказал Анри Четвертому: «Извини, что бросаю тебя, но мне надо кое-куда съездить». Вздохнув, он только покачал головой. Для виду, чтобы выглядеть хозяином, – он ведь никогда не сердится на меня.

Я незаметно доехал до города. Показал свою машину Тессари и его приятелям. Мы обмыли ее в лавке. Затем Тессари сел за руль и прокатился один по дороге в Пюже-Тенье, а возвратившись, сказал: «Не подгоняй ее, пусть обкатается, она как новенькая». И пригласил меня к себе пообедать. Но есть не хотелось, и я ответил, что занят. Доехал до Анно, затем до Баррема. Сначала еще прислушивался к мотору, но тот ровно урчал, и я перестал обращать на него внимание. Я не собирался ехать в Динь и помчался на юг к Шаторедону, а вернулся через Кастеллан. Пересекая там плотину, я остановился у киоска и купил бутерброд. Немного побродил под солнцем. В голове была каша. На озере скопилось много отдыхающих, и, когда мне на глаза попадалась черноволосая девушка, я невольно ускорял шаг.

В деревню я добрался к концу дня. Не успел вылезти из машины, как увидел бегущую мне навстречу Жюльетту. Она сказала: «Тебя ищут повсюду. Анри повез твою тещу к автобусу, а может, и на поезд, не знаю». И поглядела на меня с сочувствием. Я понял, что она заготовила эти слова впрок, но когда я оказался рядом, произнести их стало не так просто. Я спросил: «Ее нашли?». Я ужасно боялся, что ее нет в живых. Жюльетта ответила: «Она в марсельской больнице Нам звонила мадемуазель Дье из Брюске». Я повторил: «В Марселе? В больнице?». Жюльетта посмотрела на меня с искренним сочувствием и сказала: «Она жива, но дело не в этом. Она там с субботы, но только сегодня дознались, откуда она приехала».

Я помчался к телефону. Номер мадемуазель Дье я не помнил, ждал, пока Жюльетта отыщет. Когда я услышал голос учительницы, перед бензоколонкой остановилась «ДС» Анри Четвертого. В машине сидела женщина, но я не мог разглядеть кто. Мадемуазель Дье кричала в трубку: «Я не хочу говорить об этом по телефону Мне надо вас повидать! Вы и представить не можете, что они с ней сделали, не можете себе представить!».

Я тоже закричал, чтобы она успокоилась и все объяснила. Но та только повторила; «Не по телефону. Сейчас она спит, ей дали снотворное. До завтрашнего дня вы все равно не сможете ее повидать. Умоляю вас, приезжайте, мне надо вам все рассказать». Я заорал: «Да объясните же, черт возьми, что с ней такое?». Высоким прерывистым голосом она ответила. «Что с ней? Она даже не знает, кто она такая, вот что с ней! Говорит, что она Элиана Девинь, проживает в Арраме и ей девять лет! Вот что с ней!».

Она еще долго плакала на другом конце провода. Я несколько раз повторил: «Мадемуазель Дье», но та не отвечала. В конце концов я сказал, что приеду, но понимал, что сначала следует уладить одно дело, объяснил ей: «Только я не могу приехать сейчас же. Ждите меня». И повесил трубку, а Анри Четвертый поставил на место упавший аппарат.

Он привез мадемуазель Тюссо, медсестру, чтобы та посидела со стариком Девинем. Сейчас там была наша мать. Ева Браун успела к автобусу в Сент-Обен, где надеялась сесть в проходящий поезд до Марселя. Все уговаривали ее подождать меня, но без толку. Она не плакала и никаких чувств не выражала. Просто хотела быть рядом с дочерью. Анри Четвертый сказал, что в машине, сама не замечая, она несколько раз заговаривала с ним по-немецки. Жюльетта передала мне, чтобы я захватил для нее одежду и белье, чемодан-то еще не найден и сумочка тоже. Надо ехать в больницу «Ле Тимон» и взять свидетельство о браке.

Я вернулся домой на «делайе» Коньята и Бу-Бу уже знали главное. Я попросил Бу-Бу проводить тетку к себе, сказав, что хочу помыться. А когда они ушли, открыл шкаф, где висели ружья, и достал «ремингтон», коробку с патронами и отнеся багажник.

В нашей комнате взял ее фибровый чемодан и уложил туда два платья, пару туфель, белье, новую ночную сорочку Белый халат не влез Для себя взял только трусы и чистую рубашку Затем надел черные брюки, черную водолазку Микки и бежевую поплиновую куртку.

К гаражу я подъехал часов в семь или полвосьмого и обратился к Анри Четвертому: «Окажи мне услугу. Поговори с Жоржем Массинем и попроси его не подавать на меня жалобу. Скажи, что я сожалею и заплачу все, что надо. Сходи к нему с Жюльеттой, она уговорит его. – Он молча взглянул на меня. Жюльетта стояла на пороге кухни. – Я подожду вас здесь. И разреши мне взять „ДС“, чтобы съездить в Марсель. „Делайе“ еще ненадежна». Думаю, он понял, что я хочу на время удалить их из гаража. Анри Четвертый парень не дурак. А я не хотел, чтобы они увидели карабин. Не потому, что могли начать меня отговаривать – этого сделать не мог уже никто! – их потом могли бы притянуть, если я попадусь полиции. Он бросил Жюльетте: «Пошли. Не переодевайся, нам не на бал».

Они ушли, и я завел «делайе» в гараж. Вынув «ремингтон», я обрезал ствол электропилой почти до приклада, так что длина осталась 60 сантиметров. Целиться, конечно, труднее, но в десяти шагах трудно промахнуться с одного выстрела. Я не спешил. Думал только о том, как бы все сделать получше.

В какой-то момент перед бензоколонкой остановилась машина, и я обслужил ее, надев для этого толстый фартук, чтобы не испачкаться. Пока заправлял машину, ее водитель, каменщик, работающий на перевале, спросил: «Говорят, ты женился?». Я ответил: «Как видишь» – и посмотрел на крыльцо, вспомнил воскресный вечер на другой день после свадьбы, когда Эна сидела тут рядом со мной, а я курил сигару. Тогда я думал, что она любит меня одного. Нет, я не потерял ее, у меня ее отняли и свели с ума. Я убрал с верстака опилки. Спрятал завернутый в тряпку «ремингтон» и кусок ствола. Положил на место фартук, вымыл руки и сел на лестницу поджидать Жюльетту и хозяина. Было жарко, как обычно в то лето. Солнце давно скрылось за горами. В деревне стояла тишина.

9

Ее нашли на пляже в Марселе напротив парка Борели. Это случилось 31 июля, то есть через три дня после отъезда из деревни. Она бродила по пляжу в туфлях на каблуках, в голубом нейлоновом платье, уткнув глаза в песок. Если ее спрашивали, что с ней, она только отстранялась, не произнося ни слова. И вид был такой странный, что купающиеся – было часов шесть вечера – позвали полицейского. При ней не было никаких документов. Не отвечала на вопросы, вообще не говорила.

Ее отвезли в одну больницу, а затем в другую, «Ле Тимон», где есть психиатрическое отделение. Там ее обследовали. Никаких следов побоев, только синяк на колене, видимо, ушиблась. Была ко всему безучастна. И из нее не удавалось вытянуть ни слова. Но слушалась, безропотно шла, куда вели.

Ей дали снотворное, она спала до вторника. Но, проснувшись, была прежней. И отказывалась есть. Полиция впустую искала на пляже хоть кого-нибудь, кто мог опознать, кто она такая. На ней были только перепачканное платье (все решили, что она где-то упала), трусики, дешевые туфли и обручальное кольцо, на внутренней стороне которого я вывел «Ф. для Э.» и дату нашей свадьбы.

Ей снова дали снотворное и кормили искусственно до утра этой пятницы. Проснувшись, она улыбнулась и заговорила. Но не смогла дать ответ на вопросы – не знала, как оказалась в Марселе. Но назвала себя: Элиана Девинь, родилась 10 июля 1956 года в Арраме, департамент Приморские Альпы, всю жизнь живет на дороге О-де-ля-Фурш, ей девять лет. Врачиха, ее зовут Соланж Фельдман, узнав, что Аррам давно затоплен, позвонила в Брюске мадемуазель Дье, ведь она там староста.