Затерянные в океане, стр. 56
– А ты, детина, – обратился затем Порник к Ланжале, награждая его таким ударом по плечу, который впору было снести быку, а не человеку, – если ты посмеешь в другой раз взойти на борт судна, которым командует твой старый товарищ, не заявившись предварительно к нему по-приятельски, то будешь немедленно спущен в люк до самого дна!
– Если бы я знал, что это ты тут командир, на этой чудесной штуке, – сказал в ответ Ланжале, – то, разумеется, первым бы Делом заявился к тебе, дружище!
– Славно, друзья мои! – воскликнул Порник. – Право, это бесподобно, что случай свел нас тут! И я – черт меня побери, если вру, – обещаю вам ради этого случая самое веселое путешествие! Перед вами больше не командир, а старый ваш приятель. Пойдемте сейчас же обедать!
Только после полуночи Гроляр, которого Порник «для скрепления старой дружбы» заставил выпить изрядное количество вина, мог ускользнуть наконец в свою каюту, где с величайшим наслаждением растянулся на кушетке, тогда как четверо остальных его собеседников, не будучи более в состоянии подняться с места, свалились – кто прямо на пол, а кто на стол.
Тогда Саранга, незримо наблюдавший за всем происходившим в капитанской каюте, дал свисток. Тотчас же явилась дюжина китайцев-матросов, из которых состоял экипаж яхты, и бережно разнесли господ офицеров по их каютам, после чего поступили под непосредственную команду малайца.
И как раз вовремя, потому что судно уже приближалось к опасным местам, усеянным рифами и подводными скалами.
XVII
Взгляд на карту. – Опрокинутые конусы. – Два командира вместо одного. – Таинственная цель. – Порник беспокоится. —Ideefixe. – Дружеские разуверения.
Посмотрите внимательно, читатель, на ту часть океана, которая заключена между Малайзией и Филиппинскими островами и окружает Яву, Суматру, Целебес, Борнео и тысячи других островов, менее крупных и совсем малых, которых не найти ни на одной карте: все они, а особенно эти малые, незначительные, окружены мадрепоровыми рифами, беспрестанно возводимыми работой коралловых полипов.
Все эти клочки суши между водами океана – остатки, без всякого сомнения, громадного материка, существовавшего когда-то и разрушенного какой-нибудь ужасной стихийной катастрофой. Нигде в другом месте не встречается таких грандиозных последствий гнева природы: исполинские скалы в пятьсот-шестьсот футов высотой, часто соединенные одна с другой как бы мостами, под которыми море вечно волнуется с глухим шумом, словно исходящим из подземной бездны; подводные гроты, где океан клокочет и ревет, подобно адскому чудовищу, низвергнутому в преисподнюю мира; конусообразные острова, поверхности которых не попирала еще нога человека, потому что это – опрокинутые конусы, вершинами уходящие в море, а основанием обращенные к небу; наконец, миллиарды гибельных рифов, которые под водой, несомненно, соединяют друг с другом все эти острова и островки и на гребнях которых океан бесплодно вымещает свою вековую злобу…
Вот именно здесь-то, недоступный для нескромного любопытства путешественника-натуралиста, и находится остров Иен, вековая резиденция Квангов, этих царей китайских морей и рек. Сюда-то честолюбивый и жадный Ли Ванг и поплыл на верную и ужасную смерть, стремясь стать главой могущественнейшего в мире общества!
Если бы Порнику пришлось вести ночью вверенную его команде яхту, она бы не увидела больше дневного света. Но умный и осторожный Саранга имел приказания на этот счет, и все шло хорошо. Порник командовал днем, а он – ночью.
Когда утром, после кутежа, Порник взошел на палубу и увидел своих друзей, занятых приведением ее в порядок, то сказал Ланжале, бывшему тут же:
– Славная штучка эта яхта, и экипаж подобран на славу! Однако, при всем благодушии, его не оставляло беспокойство: куда он идет со своей яхтой и чем кончится это путешествие?
Саранга был молчалив как могила. На все вопросы он обычно отвечал: «Я ничего не знаю. Я исполняю только приказания моего господина».
Ланжале немного удивлялся, что его «патрон», как он привык называть Гроляра, избегал всяких разговоров с ним о том, куда они, собственно, направляются. Но он не придавал никакой важности осторожному поведению парижского сыщика, мало задумываясь о его планах и намерениях. Прочие же два, Данео и Пюжоль, вовсе не думали о цели путешествия, посвящая все свое время, свободное от службы, игре в триктрак или беседам за стаканом доброго вина. Но не таков был Порник, который, будучи командиром судна, считал себя обязанным знать, куда он плывет. Он начал раздражаться таинственным маршрутом своего судна и дал себе слово так или иначе проникнуть в эту тайну.
Ланжале, подшучивая над ним, замечал:
– И что тебе из того, куда мы держим курс, раз мы попали в секретную экспедицию? Пойми, что если мы разгадаем этот секрет, то это путешествие потеряет для нас всю свою прелесть!
Но веселость друга не могла успокоить упрямого бретонца, который однажды сказал ему:
– Присутствие здесь твоего Гроляра, который проводит свое время, запершись с этим противным мне Ли Вангом, не может внушить мне успокоительных мыслей. Собственно говоря, плевать мне на них, но как-то сам собой возникает вопрос: о чем эти люди беседуют друг с другом, какой еще заговор затевают после памятного вечера у банкира? Разве они не должны были, садясь на судно, сказать мне прямо: «Вот, господин командир, цель нашего путешествия; надеемся, что вы нам поможете в ней» и так далее? Но они мне не сказали ни слова ни о чем, и я даже не знаю, какого направления мы держимся, так что не будь со мной этого малайца, который заступает мое место по ночам, мы зашли бы Бог знает куда» И ты находишь все это в порядке вещей?
Немного легкомысленный Ланжале начал убеждаться в справедливости выводов Порника, который наконец однажды вечером с видом заговорщика сказал ему, зазвав в свою каюту и крепко заперев за ним дверь:
– Выслушай меня внимательно: дело касается вещи, о которой мы уже говорили.
– Ты узнал что-нибудь? – спросил его тот с некоторым беспокойством, понятным в его положении.
– Пока ничего, и вот потому-то я и хочу поговорить с тобой.
– Черт возьми!!! В таком случае это очень важно!
– Оставь свои шутки, так как я убедился в одном, а именно: в конце концов, помяни мое слово, если Данео, Пюжоль и я не заплатим из наших карманов за разбитые горшки, как говорится!
– Я не понимаю тебя.
– Потом поймешь! Скажи мне, правда ведь, что этот дьявол Гроляр арестовал тогда, в тот вечер, Бартеса и трех китайцев, друзей покойного Фо?
– Правда, но они снова на свободе.
– Это еще ничего не значит! Гроляр наверняка попытается еще раз проделать то же самое, и кто может поручиться, что новая проделка его не будет успешнее первой?
– Положим! Но ведь я их предупредил о нем, и они теперь знают, как держать себя в отношении господина маркиза.
– Я не говорю о тебе: ты ведешь себя безукоризненно по отношению к твоим старым товарищам. Но Гроляр! Можешь ли ты утверждать, что у него нет намерения, упустив крупных птиц, поймать в свою западню хоть мелких пташек, каковы мы трое, твои друзья и собутыльники? И вот мне все мерещится, что мы в один прекрасный день, а то, может быть, и ночью попадем вдруг на борт «Бдительного», который и потащит нас обратно туда, откуда мы явились! Я опять-таки не говорю о тебе: ты теперь вращаешься в иной сфере, чем мы, грешные.
– Этого еще недоставало! Ты принимаешь меня за человека, который подслуживается и вследствие этого делает карьеру?!
– Глупец ты, если так понял мои слова. Разве я не знаю, что ты всем жертвовал для своих друзей!
– Так ты думаешь, что Гроляр?
– Скажи, положа руку на сердце, разве ты не находишь его способным предать нас троих?
– О, абсолютно! Но посмотрим, обдумаем немного наше предположение» Во-первых, не он здесь хозяин, и наша яхта – не «Бдительный». Чтобы арестовать вас троих, нужно содействие банкира Лао Тсина, а именно он и попросил Бартеса командировать вас на свое судно.