Пожиратели огня, стр. 57

Часть третья. КОРАБЛЬ-ПРИЗРАК

I

Сессия суда в Сан-Франциско. — Капитан Джонатан Спайерс. — Убийца китайца и министр Джонас Хабакук Литльстон.

Часы на высокой башне судебной палаты в Сан-Франциско били полдень. Это были замечательные часы: они не только отбивали каждый час, как всякие другие башенные часы, но и еще каждые четверть часа играли прелестные вальсы и польки, увеселяя прохожих обоего пола и всех жителей Калифорнии, так что «Восточная компания» еженедельно по воскресеньям устраивала специальные поезда, для того чтобы окрестные фермеры и их семейства могли приехать полюбоваться этим чудом искусства.

Так как творец этого диковинного механизма был большой патриот, то эти национальные часы каждый час исполняли еще один из национальных гимнов различных штатов американской федерации; в то же время изображение одного из президентов, стоявших во главе республики, появлялось в маленькой будочке над часами и торжественно раскланивалось с публикой все время, пока продолжался гимн. А в полдень каждый раз появлялся сам великий Вашингтон на своем боевом коне, с мечом в одной руке и конституционной хартией в другой, и трижды провозглашал «ура», на что в первое время толпа отвечала бешено восторженными криками. Но мало-помалу энтузиазм толпы остыл, и тогда муниципалитет города стал нанимать пять-шесть пропойц, которые ежедневно, ровно к полудню, являлись сюда за вознаграждение в один шиллинг и отзывались на автоматическое «ура» великого Вашингтона патриотическими криками.

В тот день, о котором теперь идет речь, муниципальным наемникам не пришлось, однако, исполнять своего обязательства, потому что едва только великий герой независимости появился на башне, как крики «vivat», издаваемые 20000 голосов с неподдельным энтузиазмом, огласили воздух и, подобно урагану, пронеслись над площадью.

Вся вашингтоновская площадь и прилегающие к ней улицы, вплоть до Дюпонт-стрит в китайском городе, до такой степени были переполнены людьми, что всякое движение по ним прекратилось; но пригородные трамваи продолжали подвозить все новых и новых любопытствующих граждан, которые положительно заполонили не только залу суда, но и все здание и даже двор его. Судя по такому громадному стечению публики, можно было подумать, что здесь происходит какой-нибудь колоссальный политический митинг. Но так как, несмотря на весьма оживленные прения между отдельными группами, ни один оратор не обращался к толпе, то было ясно, что ни о каком политическом митинге в данном случае не было и речи.

В чем же заключался «the great attraction», как выражаются англичане и американцы, этого громадного сборища?

В том, что ровно в час пополудни должно было открыться заседание суда над знаменитым Джонатаном Спайерсом, прозванным Красным Капитаном, и его сообщниками. Этот громкий процесс сильно занимал уже более месяца не только все население данного штата, но и всех граждан Северо-Американских Соединенных Штатов. Множество репортеров прибыло и из Сан-Луиса, и из Нью-Орлеана, из Чикаго и Балтимора, Филадельфии и Нью-Йорка, чтобы ежечасно доставлять самые свежие вести о процессе в газеты с помощью телеграфа. Так как было заявлено, что телеграф останется до окончания дела в распоряжении первого занявшего его, то репортер «Нью-Йорк геральд» еще накануне вечером явился в телеграфное бюро с Библией в руках и принялся телеграфировать в продолжение всей ночи стих за стихом Ветхий завет до самого момента открытия заседания, а затем, без малейшего перерыва, перешел к передаче по телеграфу обвинительного акта и всевозможных мельчайших подробностей интересного процесса. Эта изобретательность приобрела находчивому репортеру на всей территории Соединенных Штатов репутацию ловкого и смышленого человека.

В то же время по всей стране начались пари, столь любимые янки. Не проходило дня, чтобы в газетах не появлялось нескольких заявлений такого рода: Джон Силливан из Нью-Джерси держит пари на 5 тысяч долларов против оправдания Красного Капитана; вслед за тем являлся ответ: Вилльям Чильдерс из Мэриленда держит пари на 5 тысяч долларов за оправдание Красного Капитана.

Словом, дошло до того, что Красный Капитан чуть ли не котировался на бирже.

Что же это было за дело? Одни утверждали, что капитан был честнейший, порядочнейший и благороднейший человек, какого только видел свет, и что, вместо того чтобы предавать его в руки правосудия, его следовало бы правительству встретить с музыкой и почтить торжественным банкетом! Другие утверждали, наоборот, что это была темная личность, негодяй и мерзавец чистейшей воды, с которым народ должен был бы покончить судом Линча тотчас по его прибытии.

Желая остаться беспристрастными, мы только дословно приведем обвинительный акт, прочитанный при открытии заседания высокочтимым Джонасом Хабакуком Литльстоном, старшим секретарем суда, и составленный не менее высокочтимым мистером Эзекилем Джое Свитмаусом.

За несколько минут до открытия заседания мистер Джонас Хабакук Литльстон с озабоченным видом взошел на возвышение, предназначенное для судей, чтобы убедиться, все ли в порядке, и по обыкновению стал распекать своего помощника за недосмотр и непорядки.

— Право, мистер Дарлинг, я не знаю, куда вы запрятали сегодня свое соображение и свой ум! Как могли вы допустить, чтобы подле кресла господина председателя поставили точно такую же плевательницу, как подле кресел присяжных заседателей? Вам должно быть известно, что председатель весьма дорожит своими привилегиями! Прикажите сейчас же поставить господину председателю плевательницу стоимостью в 25 долларов с тончайшим песочком, а присяжным — плевательницы стоимостью в 5 долларов.

— Нет, право! Мистер Дарлинг, вы совершенно не способны нести обязанности занимаемой вами должности! — вновь начинает высокочтимый мистер Литльстон, продолжая свой осмотр.

— Да что я еще такое сделал?! — восклицает негодующим тоном помощник.

— Какое новое упущение?

— Какое упущение! Вы забыли приказать поставить ящик с карандашами судьи Барнетта: ведь его сын прислал сегодня ящик с 60 дюжинами карандашей; это приблизительно обычная порция мистера Барнетта в те дни, когда у нас заседания затягиваются до ночи!

Дело в том, что американцы так строго применяют на деле свою излюбленную поговорку «Times is money», то есть «Время — деньги», что нередко готовы пожертвовать ста тысячами долларов, чтобы только опередить своих конкурентов хотя бы всего только на несколько часов. Чтобы не терять даром времени даже во время заседаний, научных прений и митингов, многие американцы занимаются каким-нибудь ручным, чисто механическим трудом, не отвлекающим их мыслей; так, например, один посредством особого инструмента изготовляет конверты из груды белой бумаги, целые кипы которой лежат подле него на столе; другой, как судья Барнетт, чинит карандаши; третий долбит из дерева маленькие лодочки и оснащает их шелковыми нитями. Пользуясь уже заранее очиненными карандашами, также выигрывается время, и сын судьи Барнетта сберегает время готовыми карандашами, а отец не теряет его даром, слушая прения в суде и очиняя в то же время карандаши.

В тот момент, когда часы на здании суда пробили час, двери в зале заседания раскрылись, и помещение, предоставленное для публики, было взято приступом в ту же минуту. Почти одновременно с этим судья Барнетт занял председательское кресло, а двенадцать присяжных разместились по обе стороны председателя.

После обычных предварительных формальностей мистер Дарлинг сообщил о стоящем на очереди деле:

— Дело Куанг-тонской китайской переселенческой компании; представитель мистер Эзекиль Джое Свитмаус против высокочтимых джентльменов, капитана Джонатана Спайерса, Самуэля Дэвиса, его лейтенанта, и судового врача парохода «Калифорния» Джона Прескотта.

Все трое обвиняемых, оставшихся на свободе благодаря залогу в 20000 долларов, тотчас же вышли и заняли свои места на скамье подсудимых; с ними вошел и их адвокат, мистер Жеробаам Нойстонг, один из наиболее выдающихся юристов в Соединенных Штатах, сенатор штата Нью-Йорк, нарочно прибывший в Сан-Франциско для оказания содействия обвиняемым за вознаграждение в 30000 долларов.