Пожиратели огня, стр. 106
V
И нагарнук, и Джильпинг бросились на помощь капитану, но последний усилием воли уже поднялся на ноги и прежде всего бросился к Джильпингу и, до боли пожимая ему руки, воскликнул:
— Сто раз за эту ночь я обещал полжизни за обладание «Римэмбером» в течение одного часа, а потому я теперь говорю вам, мистер Джильпинг: когда бы вам ни понадобилась моя жизнь и при каких бы то ни было условиях, она — ваша!
— Полноте, капитан! Да это такая простая штука, что ребенок мог бы ее придумать! Вес «Римэмбера», по вашим словам, превосходит весьма немного его водоизмещение; потому-то он и может держаться между двумя водами — и подыматься, и опускаться при самом незначительном давлении. Он и подымается, и опускается под водою на основании тех же законов, как и воздушный шар в атмосфере. Сжатый воздух между стенками его корпуса легче воды и заменяет ему газ. Если вы выпустите часть этого сжатого воздуха, «Римэмбер» опустится ко дну, а как только ваша машина, вырабатывающая воздух, возместит утраченное количество воздуха, он начнет всплывать. Но для управления надо, чтобы ваше судно во всякое время было послушно малейшему давлению. Так вот, это небольшое количество воздуха, которое вы не в состоянии при настоящих условиях возместить ему, так как находитесь вне вашего судна, я думаю заменить маленьким воздушным шаром.
— Шаром! Действительно, как это просто! — воскликнул Джонатан Спайерс.
— Это положительно «Колумбово яйцо». Как это не пришло мне в голову!
— Единственное затруднение, — продолжал Джильпинг, — это было соединить наш шар с вашим судном, лежащим на глубине 40 сажен от поверхности озера. Я придумал сделать это с помощью двух колец из кованого железа, укрепленных на длинных канатах и надетых одно на нос, другое на корму судна, после чего канаты обоих колец, соединенные вместе, привяжут к канатам шара — и дело в шляпе! Еще вчера ночью Биган, Тукас и я на одной из шлюпок «Феодоровны» навели и надели кольца на нос и на корму «Римэмбера», теперь остается только привязать шар к канатам от колец, наполнить его нагретым воздухом с помощью маленькой печи и рубленой соломы, которые теперь уже заготовлены на берегу, — и через какие-нибудь пять минут вы увидите на поверхности озера ваш «Римэмбер». Но вам надо будет поспешить воспользоваться коротким моментом, в течение которого нам можно будет сообщиться с ним, так как шар почти наверное не выдержит увеличившейся тяжести судна вне воды и лопнет почти в тот самый момент, когда судно появится над поверхностью.
Все это Джильпинг говорил, продолжая продвигаться вперед, и вскоре собеседники, в сопровождении туземца, вышли на берег озера.
Здесь было все в полной готовности; Тукас и Дансон были на своих местах. Джонатан Спайерс был вне себя от радости: он уже не сомневался в полном успехе придуманного Джильпингом приема и, в порыве невыразимой благодарности судьбе, даровавшей ему спасение тогда, когда он все считал безвозвратно погибшим, внутренне дал клятву во имя графа и ради тех добрых людей, которые захотели помочь ему теперь, посвятить весь остаток дней своих на благо человечеству, а не на горе ему, как он мечтал раньше.
«Покорив Ивановича и рассчитавшись с ним, я употреблю свое изобретение на то, чтобы даровать народам мир вместо уничтожения и войны. Народы восстают друг на друга, только побуждаемые или принуждаемые к тому честолюбивыми завоеваниями и человекоубийцами, себялюбивыми и жестокими, между тем сами по себе они желают жить в мире и трудиться над своим благосостоянием. И я буду стоять на стороне народов против тех, которые натравливают их друг на друга для своих личных выгод и тщеславия; буду стоять за слабых против сильных, за жертв против их палачей!» — думал Красный Капитан.
Между тем время шло; звезды начинали бледнеть на горизонте; близился рассвет. Очевидно, и Иванович дожидался этого момента, чтобы действовать с большей уверенностью и полнее насладиться своею местью.
Капитан вырвал из своей записной книжки листок и набросал на нем карандашом следующие строки:
«Все обстоит хорошо. Через четверть часа я буду на „Римэмбере“! Предупредите нагарнукских воинов, чтобы они рассыпались по всему лесу, так как возможно, что, потерпев поражение, „человек в маске“ покинет своих и будет стараться укрыться в лесу. Не надо дать ему возможности бежать: настал час возмездия за все его преступления!»
Эту записку он отослал с туземцем молодому графу, чтобы успокоить его.
— На места, господа! — скомандовал Джильпинг.
Красный Капитан встал на самом краю берега, как раз против того места, где в нескольких саженях от берега находился его «Римэмбер», готовый каждую минуту кинуться в воду и вплавь добраться до своего судна.
— Биган, растопите печь! — продолжал Джильпинг.
Солома разом вспыхнула и ярко запылала; люди без устали подбрасывали ее в огонь, и спустя несколько минут аэростат стал надуваться.
Оба механика держали наготове причалы, чтобы спустить по первому слову команды…
Вернемся, однако, к тому, что происходило внутри судна, которое теперь поднимали на поверхность воды. Прошло всего только пять дней с того времени, как капитан покинул «Римэмбер», но эти пять дней показались целою вечностью экипажу. Мрачный и безмолвный, как грозный призрак, Самуэль Дэвис наблюдал за тем, чтобы все исправляли свою службу совершенно так же, как при капитане. Но уже на третьи сутки Холлоуэй, старший механик, осмелился явиться к Дэвису и спросить его, долго ли они будут оставаться в этом положении. В ответ на этот вопрос Дэвис указал ему на свои пистолеты и сказал:
— В следующий раз они вам ответят!
И Холлоуэй ничего не спрашивал больше, но среди механиков началось глухое брожение; открытый бунт неминуемо разыгрался бы на судне, если бы все эти люди не были глубоко убеждены, что их жизнь находится в зависимости от жизни лейтенанта Дэвиса, которому одному из всех, как они думали, был известен секрет управления судном; если его не станет, то ни один человек не выйдет живым из этого металлического гроба. И этого было достаточно, чтобы держать всех в границах самой строгой дисциплины.
Чудесное бегство Ивановича не возбудило никакого удивления или недоумения, потому что Дэвис объявил Прескотту и Литльстону, что он отправил его с поручением к капитану, сам же он, не зная, как объяснить себе это непонятное исчезновение, полагал, что сам капитан приходил за своим другом и увез его с собой ночью, не предупредив никого о том. Это предположение, вполне согласовавшееся с характером Джонатана Спайерса, было тем более вероятно, что Дэвис всегда считал русского за ближайшего друга и поверенного капитана.
Таким образом, все волей-неволей мирились с существующим положением. Но если бы кто-либо мог заподозрить, что секрет «Римэмбера» был так же известен Дэвису, как и последнему механику, и что жизнь всех находящихся на судне всецело зависела от возвращения капитана, то волнение было бы велико и едва ли бы Дэвис был в состоянии поддержать дисциплину.
Особенно неспокойным было поведение почтенного Джонаса Хабакука Литльстона: в противоположность мрачному спокойствию всех остальных он проводил большую часть дня в своей каюте, давая полную волю своим горьким мыслям.
— Ну виданное ли дело, чтобы в мои годы, в сорок пять лет, человек, занимавший почетное положение в калифорнийском суде, вдруг очутился в какой-то закупоренной жестянке, на дне австралийского озера, где можно пить только дистиллированную воду и дышать искусственно выработанным воздухом? Нет, без сомнения, это фамильная наследственность! Мой отец в один прекрасный день исчез, и никто никогда ничего не слыхал о нем; шестнадцати лет от роду, сестра моя Анна Мария вышла замуж за какого-то траппера-канадца и вместе с ним покинула цивилизованное общество и пошла скитаться по лесам и дебрям и жить жизнью дикарей. Наконец, мой младший брат забрал себе в голову перелететь на воздушном шаре через Атлантический океан и тоже пропал бесследно. Я один вел нормальный и разумный образ жизни, но и мне, очевидно, суждено кончить, как они. Какая злая насмешка судьбы: начинать делать глупости в сорок пять лет! После этого я готов ждать от себя всего, что угодно; я поверю, что могу сделаться вождем дикарей, что меня будут звать Дубонос или Летучий Змей, что я стану скальпировать своих собратьев, поклоняться какому-нибудь Маниту и есть человеческое мясо! Я как сейчас помню, как моя незабвенная миссис Литльстон говорила мне: Хабакук, если меня не станет, ты сделаешь еще что-нибудь худшее, чем все они, твои родственники. И что же? Что же? Едва только она успела умереть, как я тотчас же поступаю казначеем на судно, летающее под облаками, и на шар, ныряющий на дно океана… Другой бы сразу сбежал на моем месте, когда его встретили два немых негра, которые посмотрели на меня, как будто желая съесть, и когда владелец чудовищного судна, взглянув на меня, как будто собираясь вышвырнуть меня в окно, дал мне всего один час сроку перед отправлением в бесконечное путешествие, цель которого мне не была известна! Ах, миссис Литльстон, миссис Литльстон, зачем вы так рано переселились в лучший из миров! Если бы вы не покинули меня, я не был бы заключен, как сардинка, в запаянную жестянку и не разгуливал бы в железной клетке, как африканский лев в зоологическом саду, не жил бы на глубине 50 сажен под водою, как морская рыба… Нет, надо положить этому конец! — неизменно восклицал Хабакук в заключение и шел разыскивать Дэвиса.