Казак в Раю, стр. 44

– Чтоб вы провалились! – автоматически добавил отец Никодим, топая ногой. Видимо, кому-то свыше не хватало этого последнего завершающего штриха…

Подтверждаю, – громогласно донеслось с небес. Казалось, на какой-то миг день погас, но в ту же секунду солнце словно взлетело над христианскими крестами, и земля пришла в движение. Белое Братство не успело сказать «мама, я больше не буду!..» Левый край «вырезанного» участка беззвучно опустился вниз, правый почти вертикально взлетел вверх, и бритоголовые ссыпались в бездну, как засохшие крошки с мусорного совка! Все, кроме одного. Несчастный, скрючившись, висел на краю, вопя, как мартовский кот…

– Возблагодарим Господа, – абсолютно спокойно объявил рыжий священник и повернулся к нашей скромной компании. – А вы, марш в монастырь! Ещё раз попробуете убечь, епитимью наложу… серьёзную!

Эльф попятился первым. Нет, нет, нет, только не это… какая епитимья, он и вернулся-то на минуточку, ради друзей, а теперь вновь в добровольное заключение?!

– Не подходите! – истерически взвыл Миллавеллор, шагнув к самому краю огромной ямы. – Я прыгну! Честное эльфийское, прыгну, но в монастырь не вернусь – меня невеста дома ждёт!

– Пустое, сын мой. Апостолы говорили, что де лучше человеку вообще не касаться женщины…

– А я не человек, я – эльф! Мне можно!

Иван и Рахиль успели подхватить несчастного, когда он в отчаянии уже занёс ногу над краем. Миллавеллор вырывался и скулил, по его морщинистым щекам текли настоящие слёзы… Из ворот показались монахи с лопатами и кольями, сомнений не было: ребятам никто не даст уйти. Иван хладнокровно глянул вниз, что-то прикинул в уме и неожиданно подтвердил:

– Да, батюшка, сей же час идём в обитель. Дозвольте только вещи собрать и бедолагу этого успокоить.

– Ваня-я, я в Фатиньи второй раз не…

– Лучше держи его крепче. – Казак быстро разобрал так называемый «плуг», размотав портупею и вытащив священный меч. Отец Никодим следил за ним с отеческой суровостью… Господин подъесаул всучил дрожащему эльфу его раритет, привёл в порядок форму и ещё раз зачем-то глянул вниз…

– Ни… за… что!!! – твёрдо объявила Рахиль, с ужасом посмотрев ему в глаза.

– У нас получится, – тихо ответил он. – Я видел этих… они не разбились. Там облако…

– В монастырь отступников, – качнул бородой батюшка, и монахи, перекрестясь, шагнули вперёд.

– Я прощала вам многое, но вот с этого момента торжественно заявляю – мы таки в разводе-е-е!

…Последний звук утонул в бездне, куда, зажмурившись, прыгнули казак, еврейка и всё проклинающий эльф. Земля мягко качнулась и встала на своё место, борозда от меча Святого Джона затянулась на глазах. Уцелевший адепт плюхнулся на траву, совершенно осиплый от крика. Отец Никодим плюнул «прости, Господи!» и, развернувшись, дал ему подзатыльник. Бритоголовый икнул, благодарно поцеловал батюшкину руку и первым бросился к воротам. Православная служба продолжалась…

– Папа, они хорошие!

– Я вижу…

– Никто не совершенен, но они стараются.

– Конечно! Я даже знаю, к чему приводит такое СТАРАНИЕ…

– Господи, ты всё ещё про эту историю с яблоком?!

– Им нельзя влюбляться!

– Они всего лишь люди…

Что делает с человеком трагедия? Возвышает душу, облагораживает характер, закаляет, наполняет тело невиданными доселе силами и зовёт за собой к свершению новых великих подвигов во имя… Во имя чего? Чего конкретно, всегда находится. Любая власть старательно культивирует трагедию как мощный рычаг управления обществом. На той же неувядаемой почве развивались и все существующие мировые религии. «Через физическую боль к бессмертию духа!» Безумец, осмелившийся на улыбку в мире, любовно взращиваемом на трагедии, был обречён. Говорят, что Гоголь ушёл в религию, когда убедился, что его смех не слышен…

Глава тридцать четвёртая

О том, что даже если Запад есть Запад, Восток есть Восток, то слоган «Седина в бороду, бес в ребро» действует и там и тут!

Рахиль спала… То есть отрубилась практически сразу, выкричавшись, отплевавшись, наревевшись в какие-то три минуты! Просто зарылась носом в облачный пух, взбила его себе под голову и уснула. Нервы, стресс, недокорм и недосып предыдущей ночью, так что кто бы её осуждал…

Миллавеллор поудобнее вытянул ноги, развалился, как фон-барон, и, ни от кого не скрываясь, неспешно закурил припрятанную самокрутку с ладаном из монастыря. Кремень и кресало нашлись в одном из нагрудных карманов его камзола, в целом казалось, что удивить флегматичного эльфа хоть чем-то в этом мире нет ни малейшей возможности. Как будто бы не он всего некоторое время назад устраивал безобразную и неконтролируемую истерику с детсадовскими «не хочу, не пойду, не буду!».

Иван Кочуев, свесив голову вниз и придерживая фуражку на затылке, наслаждался невероятной красотой раскрывающихся перед ним видов. Согласитесь, далеко не каждый день человеку дают возможность неторопливо проплыть на перинном облаке над бескрайней сказочностью Вселенной. Раньше он видел подобное лишь в фантастических боевиках о космических войнах, но даже не представлял, насколько фантазия может быть бледна и надуманна в сравнении с реальностью…

Вселенная не была тёмной! Более того, в ней вообще не было чёрного цвета, скорее, густые краплачные, ультрамариновые и тёмно-изумрудные тона, блистательно озарённые разноцветными звёздами! Млечный Путь вовсе не был серебристым, он сочетал в себе все оттенки цвета, как спектр белого… Кольца Сатурна горели всеми семью переливами радуги, Пояс Ориона казался сотканным из того бисера, который с древних пор не рекомендуют метать перед свиньями. Звёзды разговаривали! Они смеялись, пели, шептали и шушукались на незнакомом и тем не менее абсолютно внятном языке. Быть может, именно на нём младенец в утробе матери на равных разговаривает с мирозданием…

…Чуть ниже, под облаком, трусливо матерились висящие в вакууме бритоголовые. Казак укоризненно погрозил им пальчиком и, развернувшись, сел напротив ароматно дымящего эльфа.

– Ты уже видел такое? Ну, в смысле ты знал, что под землёй находится вся наша Галактика и можно прыгнуть на облако, прокатившись над ней, как во сне…

– «В одной дождинке видеть небо, в чашечке цветка – дыхание времени и пространства…» – без указания авторства процитировал седовласый философ. – Но если коротко и по существу, то нет.

– Я тоже, – поэтично настроенный подъесаул откинулся на спину, глубоко вздохнув всей грудью. – Знаешь, я много читал, но почему-то на Земле, при жизни, как-то не очень верится во всю непостижимую красоту Божьего Промысла! Вот сейчас мне бы, наверное, хотелось вернуться в тот монастырь и жить с тихой молитвой на устах, ощущая всем сердцем своё единство с этой красотой…

– А вместо этого приходится лететь неизвестно куда, сажать на трон старого, никому не нужного эльфа, вечно собачиться с девушкой, которая тебя любит, и отмахиваться златоустовской шашкой от бесчисленных злодеев, заслоняющих светлую дорогу в казачий Рай! – практически на одном дыхании выдал Миллавеллор, уставясь мутным взором на тлеющий окурок. Молодой человек хмыкнул и, не споря с очевидным, попытался хотя бы примерно выяснить, куда их всё-таки несёт…

Облако, более похожее на купеческую перину размером с половинку футбольного поля, мягко уходило куда-то влево. Над их головами проплывала «изнанка» Земли, торчащие корни, остатки скальной породы. Потом показалась какая-то дыра, облако медленно, но верно туда затягивалось… Иван как раз хотел указать дремлющему эльфу на этот интересный момент, когда сон просто обрушился на него тяжёлым ватным кулаком, с размаху и без предупреждения.

Он спал и видел румяную Рахиль, почему-то в полосатом купальнике и русском кокошнике, с жостовским подносом в руках. Миллавеллора и Нюниэль, швыряющих в жерло тощего вулкана свои обручальные кольца. Двух бесов-инопланетников, которые постоянно туда ныряли, вытаскивая всякий хлам. И даже мельком пророка Моисея, о чём-то оживлённо спорящего с атаманом Платовым, героем войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Сон был сумбурен, плохо связан по сюжету, но ярок и в чём-то даже оригинален, по меньшей мере, с претензией… Его вырвал из сладкого забытья грозный окрик прямо над ухом: