Грабители морей, стр. 96

– Гуттор!.. Гуттор!..

Но Гуттор не откликнулся.

XII

– Доктор, он умер? – спросили в один голос Фредерик и Эдмунд у доктора Леблона, который наклонился над бесчувственным телом богатыря и внимательно его выслушивал.

Старый Грундвиг рыдал, стоя на коленях у постели.

Доктор не ответил, продолжая слушать.

Фредерик Биорн повторил вопрос.

– Боюсь, что да, – отвечал, наконец, доктор. – Пульс не бьется, сердце неподвижно, приставленное к губам зеркало не запотело. Впрочем…

– Что впрочем?.. О, ради Бога, не томите нас…

– Еще не вся надежда потеряна. Состояние его очень похоже на смерть, но органы могут функционировать иногда так слабо, что их деятельность остается незаметною. Во всяком случае, времени терять нельзя.

– Говорите скорее, что нужно делать?

– Покуда нужно тереть тело снегом как можно сильнее, а после мы увидим.

Грундвиг быстро вскочил на ноги и выбежал вон. За ним бросились еще человек десять норрландцев. Притащив снегу, они начали растирать им богатыря так усердно, что через несколько минут от его тела пошел густой пар.

– Хороший признак!.. Очень хороший!.. – проговорил доктор, потирая руки, и приготовил укрепляющее лекарство для приема внутрь.

– Растирайте, растирайте хорошенько! – говорил он матросам.

Сняв верхнее платье и засучив рукава, доктор и сам стал тереть те части тела Гуттора, пробуждение которых к жизни было особенно важно.

Через несколько минут он достал серебряную трубочку и попробовал вставить ее в рот богатыря, но челюсти были сжаты так крепко, что не было никакой возможности их разжать.

Тогда доктор взял ножичек и, просунув его лезвие между зубами Гуттора, раздвинул их и вставил трубочку, через которую и начал вдувать в грудь гиганта воздух, сперва понемногу, потом все больше и больше.

Зрители стояли неподвижно, затаив дыхание. На бесстрастном лице доктора ничего нельзя было прочесть.

Прошло с четверть часа; за этот короткий промежуток времени бедный Грундвиг успел постареть на десять лет. Доктор передал трубку Фредерику Биорну, прося его делать то же, что перед тем делал он, а сам снова принялся выслушивать Гуттора. Первое время на лице Леблона отражалась надежда, но потом он вдруг сильно побледнел.

– Почти нет никакой надежды, – объявил он, поднимая голову. – Я испробую решительное средство.

Он взял банку, положил в нее кусок ваты, пропитанный спиртом, и приставил эту банку к левой стороне груди богатыря. Банка подействовала, на груди вздулся огромный желвак. Три раза повторил доктор эту операцию над левой стороною груди, потом над правой, после чего влил больному в рот ложку приготовленного питья и сказал:

– Если через несколько минут не обнаружится признаков жизни, это будет значить, что смерть сделала свое дело.

Только что он это сказал, как на щеках Гуттора показался слабый румянец.

– Слава Богу! – вскричал доктор. – Он приходит в себя.

Все присутствующие вскрикнули от радости, как один человек. Доброго богатыря одинаково любили и белые, и эскимосы.

Доктор надрезал ланцетом все шесть опухолей. Из них полилась кровь, несомненно доказывая, что больной жив. Затем доктор сделал кровопускание из руки и, выпустив полстакана крови, остановил ее. На руку наложили повязку. Гуттор слабо вздохнул и открыл глаза, но сейчас же закрыл их опять. Доктор велел завернуть богатыря в одеяла и дал ему ложку горячего вина. Гуттор выпил его сам и знаком попросил еще. Доктор исполнил его желание.

С этой минуты выздоровление быстро пошло вперед. Через десять минут Гуттор открыл глаза уже совсем и узнал присутствующих. Чтобы рассмотреть их лучше, он даже хотел привстать, но доктор запретил ему это. Богатырь послушался и, взяв руку Грундвига в свою, стал нежно пожимать ее.

С возвращением сознания к больному вернулась и память.

– Спасибо, доктор! – говорил он. – Вы меня спасли от смерти. Теперь я должен исполнить великую обязанность и сделать важное разоблачение. Я никогда не забуду, что вам я обязан возможностью сделать это, и если вам когда-нибудь понадобится моя жизнь, берите ее.

– Ладно, ладно! Не говорите слишком много, это вам вредно.

– Мне лучше, когда я говорю. Я задохнусь, если не выскажу всего, что знаю.

– Ну, как хотите, только, пожалуйста, не утомляйте себя слишком много.

– Добрый мой Грундвиг, – сказал тогда богатырь, обращаясь к своему другу, – как мне тебя благодарить? Я уверен, что это ты меня спас, отыскав умирающего на снегу. Смерти я не боюсь – я видел ее близко, но умереть теперь, когда… Скажи, ведь это, конечно, ты первый вспомнил обо мне?..

– А как же иначе? Разве мы можем жить друг без друга?

– Правда, Грундвиг. Мы друг друга дополняем: ты голова, а я руки.

– Милый Гуттор!..

Прочие норрландцы скромно отошли в сторону, чтобы не мешать друзьям беседовать по душам.

– Кстати, Грундвиг, что же ты не спрашиваешь меня, как со мной случилась эта история? – сказал богатырь.

– Я боюсь, что тебе повредит разговор.

– Не бойся, я крепок, а есть вещи, которые следует сообщать как можно скорее.

– Ты меня пугаешь!

– То, что я собираюсь тебе сказать, Грундвиг, – дело очень серьезное.

– Я слушаю.

В нескольких словах Гуттор рассказал товарищу о своем подслушивании близ палатки эскимосов. Грундвиг, выслушав этот рассказ, почувствовал у себя на лбу холодный пот. Кто такие эти новые враги? Какая у них цель?

– Послушай, Гуттор, – сказал старик, – не задавался ли ты вопросом: почему этот мнимый эскимос прячет от нас свое лицо? А главное, почему он притворяется немым?

– Не задавался, но думаю, что немым он прикинулся для того, чтобы мы не узнали по голосу, – отвечал богатырь.

– А кого бы могли узнать по голосу, как ты думаешь?

– Я знаю только одного такого человека, – задумчиво произнес Гуттор.

– Как его зовут?

– Красноглазый, – нерешительно выговорил богатырь, как бы сам не веря своей догадке.

– В добрый час! Ты становишься очень проницателен, как я замечаю. Действительно, только Красноглазый и способен подвести такую дьявольскую махинацию.

– Но почему же он кажется меньше ростом?

– Очень просто: от меховой одежды. Это всегда так бывает. Это обман зрения.

– Какая же у него цель?

– Цель самая понятная: убить при первом же удобном случае герцога и его брата, а потом обратиться в бегство, взяв для этого легкие сани. Теперь нам остается только следить за ним в оба глаза.

– Как же ты это сделаешь, если мы дали господину Эдмунду слово остаться на станции?

– Не лучше ли рассказать все герцогу?

– Боже тебя сохрани!

– Отчего?

– Если ты можешь доказать, что Густапс и Надод одно и то же лицо, то говори, но если не докажешь, то выйдет только одна неприятность. Нас с тобой окончательно объявят сумасшедшими и не будут верить ни одному нашему слову.

– А ты, пожалуй, прав, – сказал Гуттор, всегда в конце концов соглашавшийся с доводами товарища.

Действительно, в словах Грундвига было много справедливого, но не это главным образом побуждало его к молчанию. Грундвиг вообще любил действовать тайно и уж потом, когда задуманное дело удалось, объявлять о нем. Так и теперь он решился не говорить ничего, а только следить за Надодом, рассчитывая, что в конце концов бандит сделает какой-нибудь ложный шаг, по которому его можно будет вывести на чистую воду.

Крепкое телосложение Гуттора, который был лет на пятнадцать моложе Грундвига, помогло ему поправиться так быстро, что через несколько часов он уже был почти совсем здоров и только чувствовал небольшую боль в тех местах груди, где ему ставили банки. Он рассчитывал, что на следующий день ему можно будет выехать вместе с остальным караваном.

Иорник и Густапс вернулись из своей экскурсии очень поздно и не спешили с отчетом к герцогу, хотя сани, в которых они ездили, давным-давно уже были распряжены и убраны.