Ночи Калигулы. Восхождение к власти, стр. 53
— Ты хотела поговорить со мной о Кассии, а не о Юнии, — усмехнулся Гай, подходя к Друзилле.
Он нависал над ней, ещё более высокий и статный, нежели три года назад. Его дыхание ворошило рыжие локоны на голове Друзиллы. Но она не осмеливалась поднять голову и взглянуть в лицо Калигуле. Склонив голову, она притворилась, что пристально рассматривает узор, вышитый зулотом на поясе, стягивающем тунику. И в душе боролась с желанием обхватить руками крепкие юношеские бедра и прильнуть к ним разгорячённым лицом.
Горела кожа на щеках Друзиллы, или горела плоть под тонкой кожей, или горела кровь, пульсирующая в плоти… Она перевела взгляд выше и увидела в вырезе туники рыжеватые волоски, покрывшие грудь. Три года назад тело Гая было ещё гладким и безволосым. Он изменился за минувшее время. Но Друзилле нравились эти волоски, ведь они свидетельствовали о мужестве Калигулы.
— Нет! — в изнеможении прошептала она. — Ты — мой брат. Всякая связь между нами — извращение.
Калигула прижал к себе её голову. Исступлённо зарывал пальцы в рыжих волосах. И задыхался от счастья, чувствуя всем телом близость Друзиллы.
— Забудь о нашем родстве, — шептал он. — Однажды мы о нем забыли…
— Тогда мы были одиноки, — монотонно отвечала она. — Заброшенная вилла, строгая неприветливая бабка… И страх! Дикий страх! Умерла мать, умерли братья… Император ненавидел нашу семью за то, что в нас течёт более знатная кровь. Ведь мы — правнуки Августа, а он — пасынок, случайно подвернувшийся под руку при отсутствии других наследников! Каждый день мог оказаться для нас последним.
— А что изменилось? — глухо спросил Калигула. — Мы по-прежнему одиноки, и Тиберий по-прежнему ненавидит нас.
Друзилла заметила слезу, скатившуюся по щеке Гая. Зубы болезненно закусили дрожащую губу. Лицо его посерело, покрылось гусиной кожицей. Калигула боялся! Он вырос сильным, высоким. Привлекательное лицо порою принимало злое, презрительное выражение. Но страх, в котором Калигула жил с семилетнего возраста, не исчез. В теле двадцатилетнего мужчины прятался запуганный, мечтающий о мести мальчик. Друзилле стало жаль его.
— Изменилось, — попыталась улыбнуться она. — У меня появился Луций Кассий Лонгин. А тебя за дверью ждёт Юния.
— Ну и что? — капризно возразил Калигула. — Юния и Кассий — чужие, случайные люди. Мы с тобой близки, как никто! Нас связывает кровь, а чувство — ещё больше! Как я тосковал по тебе все это время! — он с настойчивой нежностью уложил Друзиллу на постель. И она не противилась, покорная, как и прежде.
«Будь что будет!» — подумала она, охваченная желанием, тем более сильным, чем более запретным было оно. — «В конце концов, Гай был моим первым мужчиной, и в глубине души я всегда принадлежала ему!»
Юния Клавдилла указывала повару, каким вином следует поливать жаркое, как подавать трюфеля. Она не замечала непонимающе-насмешливых взглядов рабов, полагающих, что столь старозаветная супруга уместна в провинции, но не в императорской семье. Юнии казалось, что хлопотами о домашнем быте она завоюет любовь мужа.
— Готово, — удовлетворённо отметила она, пробуя соус позолоченой ложкой. — Подадите на стол, когда я велю, — это был единственный приказ, уместный для хозяйки богатого дома, и рабы покорно склонились перед нею уже без насмешки.
Юния вышла из кухни. Окрылённая, прошла через сад и застучала подошвами сандалий по крытой галерее. Подошла к супружеским покоям, думая о том, как смягчит сердце свояченицы вкусным обедом. Два преторианца, охранявшие вход, неожиданно преградили ей путь.
— Прости, домина, но твой супруг велел никого не впускать, пока он беседует с сестрой, — учтиво, но твёрдо проговорил один из них.
— Но я… — непонимающе начала Юния.
— Приказ касается всех без исключения, — последовал неумолимый ответ.
Юния Клавдилла, кусая губы, присела на мраморную скамью в галерее. Рядом с ней, в нише, стояла статуя Амура, вырезанная из чёрного гладкого мрамора. Юния машинально, не думая, рассматривала едва заметный изъян на гладкой отполированной ляжке крылатого младенца. Ей показалось, что из-за парчового занавеса доносится смех, шёпот и странная возня. Наверное, показалось, потому что стражники оставались равнодушно неприступными. К тому же, Калигула был не один, а с сестрой. Ведь не будет же он в присутствии сестры приставать к рабыням! Юния задумалась: что делать, если она когда-нибудь застанет мужа с другой женщиной? Ведь такое бывает! Юния сама видела, как отец однажды целовал рабыню за кухонной дверью. Но, если боги будут милосердны к Юнии, ей никогда не доведётся испытать горькое разочарование!
Послышались шаги. Юния вздрогнула и приподнялась. Занавес у входа отдёрнулся чьей-то рукой — рукой Калигулы. Из покоев, столкнувшись лицом к лицу с Юнией, вышла Друзилла. Две молодые женщины в течение мига рассматривали одна другую.
Юния отметила про себя жалкий вид Друзиллы: красное испуганное лицо, растрёпанные волосы, измятая туника… «Что с ней случилось?» — недоумевала девушка. Особенно непонятно выглядела измятая туника.
Друзилла отвела взгляд и, не попрощавшись, быстро направилась к выходу из дворца. Юния смотрела ей вслед, наблюдая, как Друзилла на ходу набрасывает на волосы и плечи широкое синее покрывало.
— Ты уже здесь? — холодно спросил Калигула, высунув голову между складками занавеса.
— Что с ней? — удивлённо отозвалась Юния, все ещё глядя на удаляющуюся Друзиллу.
Глаза Калигулы незаметно сверкнули злобой.
— Моя сестра плакала, жалуясь на несчастную супружескую жизнь, — сухо ответил он.
— Но зачем она измяла тунику? — недоумевала Юния.
— Заходи скорее! — грубо прервал её Калигула. И Юния испугалась, впервые заметив в глазах мужа злобную ярость, обращённую не на рабов (что было бы понятно), а на неё.
LV
Ночью Кассий Лонгин пытался приласкаться к жене. И впервые, после двух лет супружества, — безуспешно. Друзилла оставалось вялой и безучастной. Болезненный румянец на щеках был заметён даже при неярком свечении масляной лампы.
— Что с тобой? — спросил Кассий, настойчиво пытаясь расшевелить её.
— Оставь меня в покое. Я устала, — отворачиваясь, гримасничала Друзилла.
— Что случилось? — заботливо расспрашивал Кассий.
— Болит голова, — раздражённо простонала она.
Кассий изумлённо приподнялся на локтях. Никогда прежде жена не поворачивалась в постели к нему спиной. Она с нежностью разделяла его ласки, стонала от истомы в его объятиях…
— Ты изменилась в последние дни, — обиженно заметил он. — Избегаешь близости, стала раздражительной и равнодушной. Или я обидел тебя чем-нибудь?
Друзилла молчала, глотая слезы.
— Может, ты беременна? — неожиданно обрадовался он.
— Не знаю… — прошептала Друзилла. — Наверное, нет.
Вытерев мокрое лицо о подушку, она повернулась к мужу.
— Я плохо себя чувствую, вот и все. Через неделю пройдёт.
— Ты больна?.. — Кассий беспокойно дотронулся до её лба, вгляделся в покрасневшие глаза. — Может, покинем в Рим и проведём несколько месяцев на кумской вилле? Мне нужно уладить неотложные дела с арендатором земель.
— Нет, — стараясь казаться мягкой, улыбнулась Друзилла. — Долгое путешествие утомит меня. Едь сам. Когда вернёшься — я уже вылечусь, и все будет по-старому… — и, преодолевая нежелание, она ласково обняла мужа.
Кассий уснул. Друзилла внимательно прислушалась к ровному дыханию и выскользнула из постели. Накинув на озябшие плечи шерстяную столу, она быстро царапала грифелем на восковой табличке:
«Кассий уезжает в Кумы на неопределённое время. Я приглашу Пассиена Криспа на обед в десятый день до ноябрьских календ. Приходи в сопровождении брата Гая и его жены. Лучше, если Юния Клавдилла не явится ко мне».
Старательно сложив вместе две таблички, Друзилла выглянула в коридор и тихо подозвала бодрствующего у опочивальни раба.