Ночи Калигулы. Восхождение к власти, стр. 2

— В тот раз римляне встретили тебя как трумфатора! Рим любит тебя. Тиберий мучается завистью. — Агриппина нежно провела ладонью по загорелой щеке мужа.

— А помнишь Александрию? — все сильнее распалялся Германик. — Я поспешно выехал туда, едва узнал о голоде и неурожае, опустошающих край! А Тиберий подло нажаловался на меня сенату, обвинив в нарушении Августовых законов.

— Армия на твоей стороне. Стоит тебе захотеть, и ты свергнешь Тиберия и объявишь себя императором! — сузив блестящие глаза, глухо промолвила Агриппина.

— Нет! — встрепенулся Германик. — Тиберий усыновил меня. Я обязан почитать его как отца. Каким бы ни был Тиберий, как бы он ко мне ни относился — я никогда не стану причиной его смерти!

Калигуле надоело слушать путанные речи родителей, и он незаметно ускользнул. А Германик и Агриппина ещё долго шептались, прижимаясь друг к другу разгорячёнными лицами.

Небольшой бельведер, увитый виноградными лозами, отражался в тёмной воде пруда. Пахло свежестью и илом. У стройных колонн бельведера мелькнула фигурка темноволосой девочки в голубой тунике. Калигула поспешил туда.

— Здравствуй, сестра, — обратился он к девочке.

— Здравствуй, брат, — отозвалась Юлия Агриппина, получившая имя в честь матери. Её называли Агриппиной Младшей во избежание путаницы.

Агриппина Младшая удобно сидела в складном кресле. Выразительные серо-зеленые глаза девочки, слегка поднятые к вискам, придавали её облику что-то кошачье — грациозное и лукавое одновременно. Юная рабыня-германка, сидя на мозаичном полу бельведера, овевала её опахалом из роскошных павлиньих перьев. Другая, чернокожая Хатсун из далёкой Нубии, заплетала в тонкие упругие косички каштановые волосы маленькой госпожи.

— Зачем тебе столько косичек? — удивился Калигула, разглядывая голову сестры.

— Хочу быть похожей на царицу Клеопатру, которая пленила Цезаря, — кокетливо ответила Агриппина Младшая.

— Какого цезаря ты хочешь соблазнить? — насмешливо воскликнул Калигула. — Неужели нашего деда Тиберия? Так он уже стар, и гной течёт из его бесцветных глаз!

— Убирайся в царство Плутона, выродок! — рассердилась Агриппина. — Пусть его трехглавый пёс выпустит тебе кишки!

— Не сердись, сестричка, — примирительно проговорил Калигула. — Я вовсе не хотел тебя обидеть. Я пришёл попросить об одном одолжении.

— Чего же ты хочешь? — надулась Агриппина Младшая.

— Сплети мне венок из виноградных листьев, — мальчик жестом указал на Филиппа, неловко стоящего поотдаль с охапкой листьев в руках. Раб переминался с ноги на ногу, не смея ни подойти, ни оставить ношу.

— Зачем? — удивилась сестра.

— Такой венок украшает статую бога Вакха в храме Анция, — пояснил Калигула.

— А ты хочешь быть похожим на Вакха? — засмеялась Агриппина. И, хитро прищурившись, добавила: — С таким нежным белым личиком и тонкими ручками ты скорее напоминаешь Ганимеда. Знаешь, кто такой Ганимед?

Калигула не ответил. Он знал, кто такой Ганимед — мальчик, наливающий вино и амброзию в чашу Юпитера. Боги обоих полов мимолётно ласкали кудрявого виночерпия на олимпийских пирушках. Наставник Марк Лоллий рассказал об этом Калигуле. Такого рода уроки Гай Юлий Цезарь Калигула всегда слушал очень внимательно. Но откуда маленькая Агриппина знает об этом?

Мальчик отбежал на небольшое расстояние и громко крикнул сестре:

— Гарпия!

— Злобное чудовище! — немедленно отозвалась Агриппина.

Юлия Друзилла, вторая сестра Калигулы, полулежала под розовым кустом в дальнем уголке сада. Шестилетняя девочка рассеянно наблюдала за бабочкой, севшей на кремовый лепесток цветка.

— Как долго я искал тебя, сестричка! — радостно воскликнул Калигула, завидев её.

Юлия Друзилла приподнялась на одном локте и с улыбкой взглянула на брата. Калигула присел на траву рядом с ней.

— Я только что поссорился с Агриппиной, — сообщил он.

— Агриппина — злая, — согласилась Друзилла.

— Зато ты — добрая, и я тебя очень люблю. Сплетёшь мне венок как у Вакха?

— Конечно, — охотно отозвалась девочка.

Раб Филипп, все время следовавший за Калигулой, сложил листья на траву. Юлия Друзилла складывала вместе большие ажурные листья, сплетала гибкие зеленые черешки.

— Если я стану императором, то сошлю Агриппину в Германию или Скифию, а тебя сделаю августой, — произнёс Гай, внимательно следя за ловкими движениями рук Друзиллы.

Девочка довольно улыбнулась. Лёгкий ветерок развевал её золотисто-рыжие волосы, зеленые глаза ярко блестели. Калигула потянулся к сестре и неожиданно поцеловал её в щеку. Друзилла вздрогнула, потом весело засмеялась и надела на голову Калигуле спелетенный венок, напоминавший пышную корону.

II

Путь из Анция в Рим причудливо петлял вдоль морского побережья, затем повернул направо и выбрался на широкую, уложенную булыжниками дорогу — знаменитую Виа Аппия. Лошади всадников двигались шагом. Рабы погоняли осликов, навьюченных всем необходимым для путешествия. Германик с младшим сыном ехал в сопровождении центурии легионеров. Калигула горделиво задирал подбородок, оглядывая окрестности. Мальчику нравилось ехать рядом с отцом, во главе сильных мускулистых мужчин в кожаных панцирях. От Германика сильно несло здоровым потом, лошадьми и кострами военных походов. Это был запах настоящего мужчины, и Калигула гордился отцом.

На горизонте показались стены Рима. Очутившись на расстоянии двух стадий от Вечного города, Германик придержал коня. Он достал из сумки, притороченной к седлу, две сложенные вместе навощеные дощечки и острый грифель. Нацарапав несколько слов на дощечках, Германик закрыл их хитроумным устройством и обратился к стоящему рядом центуриону:

— Кто из твоих солдат самый быстрый? Пусть отнесёт послание императору.

— Легионер Публий Квирин, генерал, — с уважением ответил центурион.

Быстроногий Публий Квирин поспешил к императору, прижимая к груди дощечки с посланием. Лицо Германика вдруг стало необыкновенно серьёзным и сосредоточенным.

— Каждый раз, когда вхожу в императорский дворец, мне кажется, что я — гладиатор в клетке тигра, — едва слышно пробормотал Германик. Калигуле на всю жизнь запомнились слова отца.

Въезд Германика в Рим обратился триумфом. Он медленно продвигался по Священной дороге, вьющейся от Форума до Палатинского холма. Двери трехэтажных домов-инсул широко распахивались и жители выбегали на улицу, встречая героя. Чумазые мальчишки с завистью рассматривали обветренных загорелых легионеров, бредя о славе германских походов. Патриции приветствовали Германика, вытянув правую руку, а левую — прижав к сердцу. Плебеи, свободные граждане и вольноотпущенники собирались толпами на пути полководца, время от времени восклицая:

— Славься, Германик! Рим приветствует тебя!

Женщины всех возрастов и сословий бросали ему цветы и многозначительно вздыхали, когда Германик проезжал мимо них. Эхо народного ликования прокатилось по семи римским холмам и добралось до императорского дворца, до ушей цезаря Тиберия.

Германик и Калигула оставили эскорт у подножья широкой мраморной лестницы. Германик уверенно шёл по дворцовым переходам к покоям Тиберия. Калигула, непрестанно оглядываясь по сторонам, едва поспевал за отцом.

Два десятка преторианцев с изрубленными, плохо выбритыми лицами охраняли вход в покои Тиберия. Узнав наследника, они расступились и освободили проход. Германик, положив руку на плечо сыну, вступил в императорские покои.

В огромном пустынном зале царил полумрак. Калигула с любопытством рассматривал стены. Яркие фрески изображали оргию: патриции в розовых венках возлежали вокруг стола, обильно уставленного винами и яствами; женщины в коротких греческих пеплумах прислуживали обжорливым мужчинам; кудрявые мальчики держали в руках лиры; полуобнажённые танцовщицы изящно изгибались в танце. На полу были выложены узоры из разноцветных кусочков мрамора.