Ночи Калигулы. Падение в бездну, стр. 83

Гай торжественно вышел на арену, одетый по своему обыкновению в короткую тунику, лиловую мантию и с золотым венцом на рыжих волосах.

— Римляне! — громко крикнул он. — Заботы о благе государства опустошили государственную казну! Нужда заставляет меня продавать дорогие сердцу реликвии, доставшиеся мне по наследству от славных предков. Не скупитесь, покупайте вещи, принадлежавшие некогда членам императорской семьи! Знайте, каждый сестерций, каждый асс, заплаченный вами, пойдёт на благо Рима!

Зрители одобрительно зашумели. Торги начались.

Гай выбрал из кучи хлама коринфскую вазу.

— Эта ваза принадлежала моему прадеду, божественному Августу! — заявил он. — Я назначаю цену в четыреста тысяч сестерциев. Кто даст больше?

Патриции украдкой переглядывались: цена была огромной — целое состояние.

— Вам кажется дорого? — насмешливо осведомился Калигула. — Да этой вазе цена — миллион! Ведь её касался сам Август! — обозлившись, он прикрикнул: — Император обеднел до такой степени, что вынужден продавать свои вещи, а вы, свиньи, отказываетесь покупать! Вам не стыдно быть богаче меня? Покупайте, живо! А то я сейчас рассержусь!

Римляне предпочли не ждать гнева Гая.

— Четыреста пятьдесят тысяч, — поспешно отозвался сенатор Аспренат, сидевший во втором ряду.

— Продано! — Гай одарил покупателя обаятельной улыбкой.

В скором времени Гай продал почти все: вазы, статуи, продавленные стулья, кухонную посуду, ночные горшки. Он до небес поднял цену на зеркало с трещиной, говоря:

— Перед этим зеркалом прихорашивалась Ливия в день свадьбы с Августом.

Окрылённый успехом, Калигула велел привести тигров и пантер. Затем — тринадцать самых дряхлых и увечных гладиаторов из школы, принадлежащей лично ему.

Поношенные туники Ливии и домотканные тоги Августа покупались нарасхват, но на старых гладиаторов покупателя долго не находилось. Римляне со знанием дела оглядывали хромых ветеранов и требовали бойцов помоложе, покрепче. Калигула быстро нашёл выход из положения.

В первом ряду сидел бывший претор, всадник Апоний Сатурнин. Полный старик, любитель поесть и поспать, прихватил из дома мягкую подушку. Устроившись поудобнее, он благодушно следил за торгами. Сентябрьское солнце, достаточно жаркое, сморило его. Сатурнин заснул, сцепив пальцы на полном животе и кивая во сне головой. Гай, заметив это, ухмыльнулся с озорством.

— Благородный Сатурнин! — пристально глядя на спящего, заявил он: — Может, ты хочешь купить гладиаторов? Они ещё достаточно крепкие. А каковы храбрецы! — Калигула напоказ пощупал мышцы крайнего бойца. — Трусы не доживают до такого преклонного возраста. Бери их, не пожалеешь! Все вместе стоят девять миллионов сестерциев.

Бывший претор всхрапнул во сне. Полный живот всколыхнулся, голова сдела движение, похожее на кивок.

— Он согласен! — обрадованно засмеялся Гай. — Разбудите его, — негромко велел он преторианцам.

Проснувшись от посыпавшихся на него толчков, Апоний Сатурнин узнал, что должен уплатить императору девять миллионов за ненужных ему, дряхлых гладиаторов.

Калигула изучающим взглядом обвёл ряды покупателей.

— Дядя Клавдий! — возмущённо заявил он. — Ты почему до сих пор ничего не купил?

Клавдий поспешно изобразил улыбку:

— Я растерялся от обилия товаров и не знаю, что выбрать!

— Я помогу тебе, — успокоил его Гай.

Порывшись в заметно уменьшившейся куче, император отыскал пару истоптанных калиг, принадлежавших прежде какому-то преторианцу.

— Эту обувь носил Марк Антоний в сражении при Акциуме! — убеждённо заявил он. — Покупай, дядя! Ради нашего родства уступлю недорого: сто тысяч сестерциев.

Клавдий покраснел:

— У меня нет таких денег, племянник. Ты знаешь: я небогат.

Калигула, прицелившись, метко швырнул старую обувь в лицо Клавдию.

— Не морочь мне голову! — сердито крикнул он. — Купил — плати! Не заплатишь — будешь наказан! Родство не спасёт тебя.

Клавдий испуганно огляделся по сторонам. Денег у него и впрямь не было.

— Римляне! — громогласно заявил Калигула. — Сейчас вы увидите, как Гай Цезарь наказывает тех, кто товар берет, а денег не платит, — он повелительно махнул рукой преторианцам. — Бросьте моего дядю в Тибр! Выплывет — хорошо; потонет — молодая жена обрадуется!

Приказ со стороны Калигулы был жесток. Гай сам так и не научился плавать.

Четыре преторианца вытащили Клавдия из амфитеатра и, приведя на ближайший мост, столкнули его в воду. К счастью, Клавдий, несмотря на хромоту и слабость в коленях, хорошо плавал. Отдуваясь и отплёвываясь, он выбрался на берег и побрёл домой.

LXXIV

В четвёртый день до декабрьских календ Цезония устроила для Гая задуманный праздник.

Представители знатнейших римских семейств получили приглашения. Им обещалось зрелище, которое никто в Риме не видел. И цена за вход назначалась соответственная, прежде невиданная — двести тысяч сестерциев. Впрочем, отказавшихся не нашлось.

К полудню патриции с супругами съезжались во Фламиниев цирк. Сегодня он был закрыт для народа. Преторианцы бдительно следили, чтобы внутрь цирка не проскользнули те, кто не имел приглашения.

Посетители искали места поудобнее и рассаживались. Прежде в цирках каждый зритель знал своё место. Сенаторы занимали гранитные кресла в первом ряду, всадники — последующие ряды с мраморными скамьями. Выше, на деревянных скамьях размещались плебеи. Ещё дальше, на самом верху позволялось располагаться вольноотпущенникам, рабам и чужеземцам. Женщины обычно сидели отдельно от мужчин.

Во времена императора Гая все перемешалось. Старинные обычаи забывались. Женщины не только садились вперемешку с мужчинами, но и бесстыдно подзадоривали бойцов и гладиаторов жестами и восклицаниями. Однажды Гай Цезарь сильно оскорбил сословие всадников, позволив плебеям занять их места на мраморных скамьях. Пришлось почтённым римлянам тащиться наверх и отыскивать свободные места на деревянных лавках, переругиваясь со всяким сбродом.

Слава богам, на этот раз плебеям не позволялось войти в цирк. Обещанное зрелище предназначалось только для избранных. Знатные мужи с достоинством расправляли складки на тогах и рассаживались на нижних, мраморных рядах. Жён они отправляли наверх. Пусть римские традиции соблюдутся хоть сейчас!

Стараниями умелых рабов арена превратилась в сцену, изображающую рощу. Песок был окрашен в зелёный цвет, напомнивший зрителям сочный оттенок майской травы. Цветы, сделанные из разноцветного шелка, доходили до колен. Над цветами на золотых нитях, развешанных между деревьями, висели искусственные бабочки и птицы. Каждое дерево было сложено из десяти свежесрубленных стволов, скреплённых серебрянными цепями. Огромные листья причудливой формы, вырезанные из зеленой парчи, колыхались на ветвях.

Зрители громко восхищались красотою искусственной рощи, стараясь, чтобы звук их голоса донёсся до слуха императора. Цезония сияла, довольная делом своих рук. Гай, сидя в привычном мраморном кресле в императорской ложе, склонился к уху жены:

— Как называется комедия?

— «Козлоногие сатиры».

— Кто автор? — насмешливо шевельнув бровью, спросил Калигула.

— Я! — ответила Цезония с видом человека, который напрашивается на похвалу и одновременно показывает, насколько он скромен.

— Сейчас посмотрим, — Гай махнул жезлом, подавая знак начинать.

Актёр Мнестер присел на край сцены, пробежался пальцами по струнам кифары и запел, придавая голосу соблазнительную мягкость:

В роще священной жили дриады,
В прохладных ручьях плескались наяды,
Нимфы грустили, играя на лирах
Песню о козлоногих сатирах.

Цезония одобряюще кивала в такт пению. Незатейливые стихи сочинила она сама, музыку к ним подобрал Мнестер.