Ночи Калигулы. Падение в бездну, стр. 59
— Я пришёл попрощаться с тобой, друг, — заявил он, присаживаясь на скамью и принимая из рук рабыни чашу с вином.
— Ты все-таки уезжаешь? — с нескрываемым сожалением заметил Кассий.
— Эфес изрядно надоел мне. От жалких, глупых невежд, составляющих местное общество, меня тошнит! — Валерий Азиатик высунул язык и наглядно продемонстрировал, насколько его тошнит. — Не понимаю: как ты, римлянин, можешь жить здесь?!
— Меня тошнило от римских нравов, — невесело усмехнулся Кассий.
— Рим — прекраснейший город на земле!
— Рим пахнет кровью! — Кассий вспомнил строчку из письма Агриппины.
— А Эфес пахнет ослиным навозом, — обиженно ответил Валерий.
— Навоза и в Риме хватает.
Валерий Азиатик поставил на стол чашу с вином.
— Не старайся переубедить меня, — посерьёзнев, попросил он Кассия. — Я еду в Рим. Если хочешь, поедем вместе. Быстроходная галера ждёт в гавани.
— Нет, — покачал головой Кассий. — В Рим я не вернусь. Никогда.
Азиатик помолчал. Поднялся со скамьи, шумно вздыхая:
— Жаль. Мне пора. Прощай!
Мужчины обнялись. Дружески похлопали друг друга по спине.
— Счастливого пути! — пожелал Кассий.
— Ты был моим лучшим другом в Эфесе, — расчувствовался Валерий Азиатик. — Такое не забывается. Скажи: могу я что-то сделать ради тебя?
— Можешь, — голос Кассия изменился, стал хриплым. Он судорожно сжал плечо Азиатика и шепнул ему в ухо: — Убей Калигулу!
Валерий отпрянул. Удивлённо взглянул на Кассия и вышел, не говоря ни слова.
Оставшись один, Кассий перечитал письмо Агриппины. Зачем-то потрогал пальцем папирус в том месте, где чернилом было выведено имя Друзиллы. Бросил письмо в горящую жаровню и долго глядел, как пламя с треском пожирает исписанный папирус.
Кассий сжёг письмо и тут же пожалел об этом. Послания из Рима были единственной хрупкой нитью, связывавшей его с незабываемой Друзиллой. Вздохнув, он решил никогда больше не сжигать письма Агриппины.
LVII
Мнестер пел на подмостках, блаженно закатывая глаза. Он изображал Вакха. Венок из виноградных листьев обрамлял красивое, немного женственное лицо актёра. В правой руке он держал серебрянный кубок с вином. Каждое плавное движение Мнестера сопровождалось многообещающим взглядом, предназначенным для императора.
Калигула хлопал любимцу. Восторженно хвалил пение Мнестера и оглядывал взглядом гостей: посмеет ли кто остаться недовольным игрой красавца-лицедея.
Недовольных не было. Лица гостей старательно изображали восхищение. Хотя многим пение Мнестера напоминало мяуканье мартовской кошки. Но знатные римляне и их супруги, приглашённые на императорский обед, хорошо помнили судьбу всадника, который недостаточно внимательно слушал Мнестера. Калигула отправил его в далёкую провинцию с письмом к местному правителю. Всадник поседел в дороге, думая, что везёт собственный приговор, но не посмел сбежать. Послушно доставил послание римского императора. Оно гласило: «Человеку, который это привёз, не делай ни добра, ни зла. Отправь его назад, в Рим».
Мнестер закончил петь и торжественно раскланивался. Гай порывисто вскочил с места и вбежал на подмостки. Среди рукоплесканий император обнял актёра и поцеловал его в губы. Затем обернулся и обвёл притихших гостей подозрительным взглядом.
— Кому не нравятся поступки цезаря, тот будет прогнан с места и привселюдно бит плетью! — пригрозил Калигула.
Гости старательно изобразили на лицах восхищение. Даже Цезония, чья беременность стала заметной, натянуто улыбнулась.
Гай вернулся на обеденное ложе, которое делил с Цезонией.
— Тебе плохо? — поинтересовался он, заметив кислое лицо матроны.
Цезония положила ладонь на растущий живот.
— Младенец начал шевелиться, — капризным тоном объяснила она.
На самом деле ей было неприятно наблюдать сцену с Мнестером. Пусть Гай Цезарь проведёт в своё удовольствие несколько ночей со смазливым актёром. Но зачем выставлять на посмешище беременную женщину, о предстоящем браке с которой император уже объявил прилюдно?!
Гай погладил Цезонию по животу. Ему захотелось сделать что-то приятное для женщины, ждущей от него ребёнка.
— Хочешь повеселиться? — нежно обняв Цезонию за плечи, шепнул он.
Она выжидающе кивнула.
— Посмотри на Клавдия! — Калигула издевательски указал на дядю.
Добродушный толстяк наелся и привычно задремал за столом. Около него, держа в руках хозяйские сандалии, невозмутимо стоял раб Клавдия — молодой красавец Паллант.
Калигула взял с блюда недоеденный персик и, прицелившись, бросил в Клавдия. Персик угодил в полный живот, обтянутый шерстяной тогой. Клавдий вздрогнул, сонно почмокал губами, но не проснулся. Цезония, наблюдая за ним, прыснула в кулак.
— Эй, ты! — Гай пальцем поманил Палланта. — Иди сюда.
Молодой раб, почтительно склонившись, подошёл к императору.
— Это сандалии Клавдия? — спросил Гай, с неудовольствием оглядывая раба. Паллант был слишком красив. Такими чертами лица ваятели награждают мифических героев, которые одной рукой душат морских драконов, а другой — обнимают спасённых дев. Калигула безотчётно завидовал красавцам и потому недолюбливал их.
— Да, цезарь, — подтвердил Паллант.
— Надень их на руки Клавдию! — высокомерно велел Гай и захихикал, шепча на ухо Цезонии: — Такую шутку покойный Тиберий часто устраивал моему глупому дяде.
— Нет, цезарь! — спокойно ответил Паллант.
— Что?! — опешил Калигула. — Ты отказываешься повиноваться мне?!
— Прости, Гай Цезарь! — раб поспешно опустился на колени и протянул императору истоптанные сандалии Клавдия. — Если хочешь издеваться над моим господином — возьми обувь и сам натяни ему на руки. Но я не сделаю этого. В доме Клавдия я живу с малолетства и ни разу не видел со стороны доминуса дурного отношения. Я обещал ему верность и уважение.
— Уважение! Уважение! — вскакивая с ложа, возмущённо бормотал Калигула. — Да разве глупый Клавдий заслуживает уважения?!
Он заметался по пиршественному залу в поисках оружия, которым можно наказать непокорного раба. Выхватил меч у одного из охранников-преторианцев и замахнулся, намереваясь опустить сверкающее лезвие на голую шею Палланта.
Раб не просил о милости. Он с достоинством ждал удара. Выдавали волнение Палланта только струйки холодного пота, стекающие по лбу и шее.
— Милый брат, не убивай раба! — в зависшей тишине раздался звонкий голос Агриппины. — Он поступил согласно долгу. О, если бы все рабы были подобны Палланту и, не колеблясь, шли бы на смерть ради хозяев!
Гости одобрительно закивали словам Агриппины. Иметь столь преданных рабов желали все. А то, случается, подлые скоты удирают да ещё и хозяев режут…
— Что?.. Что?.. — испуганно спрашивал у соседей по столу разбуженный шумом Клавдий. — Что сделал Гаю мой Паллант?
Калигула, послав сестре злобный взгляд, снова замахнулся мечом. Негодяй Паллант оскорбил его и должен умереть! Хотя… Гай рассмеялся и отбросил в сторону меч, едва не угодив в группку объедающихся матрон. В голову пришла любопытная мысль.
— Ты права, сестра! — кивнул он Агриппине. — Раб достоин снисхождения. Наказать следует его хозяина!
Клавдий побледнел. Полные отвисшие щеки затряслись, словно куски дрожжевого теста в руках неумелой кухарки.
— За что? — пролепетал он. — В чем я провинился?
Калигула радовался, предвкушая новую забаву. Он, загадочно улыбаясь, шептался с Мнестером и отдавал тихие приказы трибуну Кассию Херее. Гости любопытно вытягивали шеи, надеясь уловить хоть слово и уяснить дальнейшую судьбу Клавдия.
Двадцать преторианцев окружили дядю императора. Бесцеремонно стащили его с ложа и увели, жалко плачущего и спотыкающегося.
Спасённый Паллант опустился на колени перед Агриппиной и поцеловал край её туники.
— Спасибо, домина! — искренне благодарил он.
Агриппина легкомысленно улыбнулась и передёрнула плечами. Будь Паллант старым уродом, ей бы и в голову не пришло вступаться за него. Но он так красив!..