Ночи Калигулы. Падение в бездну, стр. 19

Презрительно усмехаясь, Агриппина слушала блаженные вздохи Агенобарба, возрастающие по мере его облегчения. Помочившись, он жадно, взахлёб, пил вино, разбавленное водой. Брызги усеяли измятое одеяло. За пять истёкших лет изысканный патриций превратился в омерзительную тушу.

Рабыня осторожно, боясь расплескать, вынесла горшок. Агриппина, тщательно отрепетировав перед зеркалом сладкую улыбку, повернулась к мужу.

— Сегодня тебе лучше? Или опять проведёшь день в постели? — спросила она.

Агенобарб удивлённо икнул, увидев новую причёску жены.

— Что у тебя с волосами? — пролепетал он. Заплывшие жиром глазки испуганно округлились. Словно вместо каштановых кудрей на голове Агриппины копошились змеи.

— Я подстриглась, — вызывающе объяснила она.

— Почему не попросила позволения у меня?

— Разве в брачном контракте написано, что ты должен указывать мне, как причёсываться? — крутя в руках черепаховый гребень, отозвалась Агриппина.

Агенобарб задумался. Безуспешно попытался вспомнить контракт, заключённый в год его консульства. И, не сумев, раздражённо махнул рукой.

— Сейчас встану, — хмуро заявил он, отбрасывая одеяло.

Агриппина равнодушно наблюдала за ворочанием Агенобарба. Пыхтя и задыхаясь, он приподнялся на ложе и опустил ноги на пол.

— Нет. Мне ещё нехорошо. Лучше полежу немного, — поколебавшись, решил он.

Агриппина присела на ложе рядом с ним. Приложила холодную ладонь к потному лбу мужа. И улыбнулась как можно ласковее:

— Я велела позвать лекаря.

— Какого лекаря? — насторожился Агенобарб. Он не доверял врачевателям. — Я здоров, как бык! Только устал немного.

— Это грек Галот, — снисходительно пояснила Агриппина. — Недавно он излечил от тяжёлой лихорадки моего брата, императора.

— Ну и пусть! — отворачиваясь к стене, бубнил Агенобарб. — Вели прогнать его!

Агриппина нежно потёрлась щекой о небритое лицо супруга. Она умела быть ласковой и неотразимой, когда хотела.

— Прими Галота, — попросила она. — Он — искусный лекарь.

— Ладно, пусть заходит, — сдался Агенобарб. Женская ласка смягчила его.

Агриппина подбежала к выходу с лёгкостью, удивительной для беременной женщины. Впустила в опочивальню Галота, терпеливо ждущего снаружи. Опасливо подойдя к ложу, лекарь умильно поклонился:

— Позволь, доминус, осмотреть тебя, — попросил он.

Агенобарб угрюмо покосился на бородатого грека.

— Смотри скорее, да убирайся! — злобно буркнул он.

Грубость больного не смутила Галота. Гибкие смуглые пальцы лекаря, словно пауки, проворно бегали по телу патриция. Лезли в рот, в глаза, ощупывали интимные части.

— Ты уже закончил? — раздражённо осведомился Агенобарб.

— Да, доминус, — лекарь мелко кланяясь, отошёл от капризного больного.

Агриппина молча вывела Галота из опочивальни. Отойдя подальше от двери, она огляделась по сторонам — удостоверилась, что никто из рабов не подслушивает.

— Скажи, Галот, болезнь моего мужа серьёзна?

— Да, домина Агриппина! — вздохнул лекарь. Его карие глаза были узки, как щёлки. Тонкие морщины разбегались от уголков, словно куриные лапы. Агриппине казалось, что лекарь смеётся, хоть и напускает на себя печальный вид, сообразно случаю.

— Когда он излечится?

— Возможно, никогда.

Агриппина вздрогнула. Отвела в сторону туманный взгляд и прикрыла ладонью губы. Чтобы лекарь не заметил странной, неуместной улыбки. Совладав с собою, она неслышно прошептала:

— Сколько осталось времени?

— Полгода. Или год. Прости, домина, но я не могу скрывать от тебя правду, — лекарь смотрел на Агриппину преданно и восхищённо. Ему было около сорока лет — возраст, когда мужчина особенно чувствителен к женской красоте.

— Я понимаю, — хладнокровно кивнула она.

— Болезнь благородного Домиция вызвана неумеренностью в еде и питьё. Порою такое случается: нарушается работа желудка и жидкость не выходит наружу. Разливается под кожей и давит на жилы, мешая движению крови, — объяснил он. — Он может протянуть ещё два-три года, если будет правильно питаться: пить воду вместо вина; отказаться от запеченого мяса; кушать куриный суп, сыр, варёную рыбу и яйца.

Агриппина не ответила. Молча сняла с запястья тонкий золотой браслет и протянула его Галоту.

— Благодарю, домина, — лекарь поцеловал руку молодой матроны. Агриппина снисходительно осмотрела его волосы, покрытые ранней сединой и перхотью.

— Можешь идти. Рабы проводят тебя, — ответила она и удалилась на кухню, брезгливо вытирая о тунику поцелованную кисть.

Агриппина вернулась к Агенобарбу два часа спустя. За ней шли три мальчика-раба с серебрянными подносами в руках.

— Дорогой, я велела приготовить для тебя великолепный обед! — заявила она, влюблённо улыбаясь.

Агенобарб повеселел. Радостно потирая пухлые ладони, он приподнялся на ложе. Агриппина самолично взбила подушки и всунула мужу за спину.

— Что сказал учёный обманщик? — полюбопытствовал Агенобарб, вытягивая шею по направлению к подносам.

— Что ты излечишься, если будешь много кушать, — странно похолодев, ответила Агриппина. И вкрадчиво улыбнулась мужу, пряча дрожащие пальцы в складках шёлковой столы.

Агенобарб жадно потянулся к еде. Одной рукой он держал ножку жареного павлина, другой — жирный кусок свинины. Откусывал поочерёдно то и другое, и глотал, едва пережевав. Тёплый жир стекал по щетинистому подбородку.

— Выпей вина, — Агриппина настойчиво поднесла полную чашу к губам мужа.

Припав ртом к краю чаши, Агенобарб благодарно посматривал на жену. Выпив до дна и громко срыгнув, он заявил ей:

— Я люблю тебя, когда ты добра ко мне!

— Я теперь каждый день буду доброй, — пообещала она. Взяла с подноса ломоть пшеничного хлеба, намочила его в тёплой жирной подливке и поднесла Агенобарбу. Он послушно ел из рук Агриппины. Его губы щекотали её пальцы. Агриппина натянуто улыбалась, прислушиваясь к холодной пустоте, заполонившей грудь. Как она любила когда-то человека, чьей смерти теперь желает!

Наевшись, Агенобарб довольно повалился на ложе. Агриппина одобрительно прислушалась к его счастливому пыхтению.

— Не уносите недоеденное, — распорядилась она. — Когда господин снова проголодается, покормите его!

Мальчики покорно закивали и остались сидеть у ложа Агенобарба, внимательно глядя на его полные губы. Они ждали, когда доминус изволит открыть рот, чтобы незамедлительно поднести ему вкусное жирное кушанье. Так велела заботливая домина Агриппина.

XX

В восемнадцатый день до январских календ Агриппина родила сына.

Она мучалась ночь напролёт. Металась на широком ложе, стонала от боли, выворачивающей внутренности. Страдание заставляло её ругаться и сквернословить, не хуже Агенобарба. Холодный декабрьский дождь уныло моросил за окном. Тучи скрыли звезды и луну. А в кубикуле, где рожала Агриппина, было жарко. Горели три жаровни, сыпя оранжевыми искрами. Раскрасневшиеся повивальные бабки ежеминутно стирали крупный пот с лица роженицы.

В перерыве между схватками Агриппина оборачивалась к окну. Но видела лишь непроглядную сырую тьму. Юнона Люцина, которую молила Агриппина в труднейшую ночь, не подавала ей благосклонного знака. Отчаявшись, она впивалась зубами в скрученное жгутом покрывало и снова сквернословила неподобающе для знатной матроны.

За окном серело. Занималось промозглое дождливое утро. Агриппина вскрикнула ещё раз и почувствовала, как утроба опустела. Покой и умиротворение пришли на смену боли. Повивальные бабки заботливо копошились у её окровавленных ног.

Уставшей матери поднесли младенца, наскоро завёрнутого в льняные пелёнки. Положили рядом с ней, на шёлковые подушки. Агриппина повернула голову и с удивлением всмотрелась в маленькое сморщенное личико. Жидкие каштановые волоски, облепившие головку, отливали рыжим. Глаза новорождённого были закрыты, но мать зараннее знала, какого они цвета — серые, как у отца. Агриппина родила маленького Агенобарба!