Полундра, стр. 25
Лучше не пытаться представить себе то, что думали, чувствовали в последние минуты своей жизни те, кто сейчас спит вечным сном внутри затопленного корпуса подводной лодки. Не стоит рисовать в воображении, как из-за аварии один за другим стали выходить из строя системы жизнеобеспечения подлодки, как проникала внутрь ее прочного корпуса забортная вода, под напором хлестала сквозь прочнейшие, казалось бы, перегородки. Как смертельный ужас охватывал каждого находившегося на терпящем бедствие судне, как исчезала, гасла надежда на спасение и сменялась леденящей уверенностью в неотвратимости, неизбежности гибели, когда начинаешь завидовать своим товарищам, погибшим мгновенно: они не успели понять, почувствовать, что им конец. Нет, лучше не думать обо всем этом!
И тем более надо стараться не думать о том, что один из покоящихся внутри затопленной подлодки был тем, кто дал жизнь тебе, кого ты сам почти не знал и не помнишь теперь, но кто стал для тебя самым дорогим, близким и любимым человеком. Лучше не думать о том, что это широкое, немного обветренное, часто колючее, обросшее щетиной лицо, сильные, но добрые руки теперь находятся там, навсегда остались прочно запаянными в корпус затонувшей подводной лодки.
Те, кто остался там, на глубине, ничего не узнают о тех, кто скорбит о них на берегу. Они не услышат, как гремит из динамиков небольшого гидрографического судна торжественно и печально государственный гимн, не увидят, как мерно колышется на мутно-серых, ртутных волнах венок из алых тюльпанов. Тот, кто бросил на воду эти тюльпаны, стоит и скорбно смотрит, как гонимые волной цветы медленно отдаляются от борта гидрографического судна, и верит, что море донесет и опустит их точно на то место, где покоится корпус затонувшего подводного судна.
Кавторанг деликатно кашлянул, облокачиваясь на поручни рядом с продолжавшим неотрывно смотреть на серую поверхность моря Полундрой, вздохнул печально, виновато.
– Ты, старлей, извини, – заговорил наконец он. – Был я неправ, когда отказал поначалу тебе... Совсем чокнулся я на берегу из-за этих денег, траншей, фрахтов, контрактов. Какие, к черту, деньги! Бегаешь, суетишься ради них, на всякие большие и маленькие подлости идешь. А что толку? Чем все это кончится? Все равно же будем лежать и гнить в земле, равные перед богом и людьми. Верно я говорю, старлей?
Полундра, которому теперь больше всего хотелось, чтобы его оставили одного со своей скорбью, ничего не ответил, а продолжал как зачарованный смотреть на воду.
– Вот видишь! – поняв молчание своего подчиненного как знак согласия, продолжал Мартьянов. – Вот здесь, в море, самая достойная кончина для нашего брата моряка! Самая чистая и прекрасная! Не то что за этими погаными деньгами гоняться. Деньги, сколько бы их у тебя ни было, от смерти все равно не спасут. Правда ведь?
Полундра и теперь ничего не ответил, но глядел на море, машинально ероша свои и без того растрепанные ветром вихрастые волосы.
– Ты не сердись на меня, слышь, Полундра, – снова заговорил кавторанг. – Память отцов наших надо, конечно, чтить, в этом ты прав. Не покупается она и не продается, эта память, и ни в долларах, ни в рублях не измеряется...
Полундра, словно очнувшись от сна, вдруг распрямился, повернулся к кавторангу. Глаза старлея были печальны, сумрачны, но сухи.
– Ну и что теперь, командир? – сказал он. – Какие у тебя планы дальше?
– Дальше планы идти в тот квадрат, – радуясь, что старлей оторвался от своих дум, ответил кавторанг. – Времени вообще-то у нас и правда не так уж много. Точного места поисковых работ мы не знаем, предполагаемый квадрат, где находится объект, достаточно обширен. А лето на северных морях, сам знаешь, короткое...
– А что это за объект поиска, можно у тебя спросить? – Полундра нетерпеливо заглянул в глаза кавторангу. – Или тебе по-прежнему ничего не известно?
– Мой фирмач приказал прочесывать дно на предмет наличия каких-нибудь аномалий, – немного замявшись, ответил Мартьянов. – Короче, мы ищем какой-то большой затонувший корабль. А зачем и что с ним будем делать дальше, этого он мне пока не объяснил. Ничего, сынок, все нормально! – Кавторанг ободряюще улыбнулся, хлопнул Полундру по богатырскому плечу. – Узнаем в свое время. Наше дело этот объект найти и деньги за свою работу получить. Верно, старлей?
В этот момент гидрографическое судно дало протяжный тоскливый гудок, после чего все сочли траурную церемонию завершенной и надели свои фуражки. Кавторанг направился в ходовую рубку, на ходу отдавая какие-то приказания. Через мгновение гидрографическое судно снова загудело дизелями, стало разворачиваться, одновременно набирая ход. Его путь лежал теперь на юго-восток – непосредственно в район предполагаемого поиска таинственного затонувшего корабля.
ГЛАВА 18
Ободранный рыболовецкий траулер издал протяжный гудок, задрожал, взбаламучивая грязную портовую воду, и стал медленно отваливать от причала гражданской части мурманского порта. Игорь Баташев, в обычной рыбацкой зюйдвестке стоявший на мостике у самой ходовой рубки, презрительно скривил губы: на каком только корыте не приходится плавать ради дела!
Его старший помощник – мужчина с рассеченной бровью, также одетый в обычную зюйдвестку, – словно прочитал его мысли, вышел к нему на мостик из глубины ходовой рубки и широко улыбнулся.
– Ты не нервничай, адмирал, – заговорил он своим хриплым, посаженным голосом. – Наша посудина не смотри что ободранная, а на самом деле вполне рабочая. Я сам ее выбирал, весь корпус сверху донизу облазил – ни одного гнилого шва. А движок у него мы сменили на новый, так что тоже не подведет...
– Смотри, каплей, – не глядя на собеседника, процедил сквозь зубы Баташев. – В море что с ним случится, я тебе твои собственные зубы скормлю, понял? Будешь у меня в числе жертв катастрофы.
Человек с рассеченной бровью заметно побледнел при этих словах своего главаря, его рот приоткрылся, губы задрожали.
– Оружие на борт пронесли? – сурово спросил Баташев.
– Нет еще, адмирал. – Человек с рассеченной бровью настороженно наблюдал за каждым движением Баташева. – Вон, водонепроницаемый ящик с ним на шкертике болтается. – Он указал куда-то вниз по правому борту, откуда отчетливо было видно, как высовывается из корпуса судна и уходит под воду какой-то тонкий тросик. На другом его конце было закреплено что-то очень тяжелое, потому что тот был натянут до предела.
– А что, если таможенники заметят? – сурово спросил Баташев. – Как будем отмазываться?
– Заметят, так мы шкертик обрубим, и все дела, – спокойно ответил старпом с рассеченной бровью. – Там, на шкертике, Леня-прапор сидит с топором наготове. Как только какой шухер будет, он шкертик обрубит, и все – не было у нас никакого оружия!
– Ни черта лысого они не заметят! – самоуверенно ухмыльнувшись, сказал Баташев, презрительно оглядывая суда таможенной службы, мимо которых теперь проплывал траулер. – Мозгов не хватит.
– Конечно, не хватит, адмирал, – согласился человек с рассеченной бровью. – Только береженого бог бережет.
Баташев молча кивнул, рассеянно посмотрел на струящуюся за бортом мутную портовую воду.
– Оружие ты лично в ящик укладывал? – снова спросил он, поворачиваясь к человеку с рассеченной бровью.
– Конечно. – Тот поспешил кивнуть. – АКСУ, СВД, пара «калашниковых», полный боекомплект к ним...
– А гранатомет?
– РПГ-7, лучшего не нашли. А зачем нам это все, адмирал? Ты что, в пиратский рейд собрался? Сейчас вроде бы времена не те, золото и драгоценности давно уже на судах не возят...
Баташев ухмыльнулся:
– Может быть, и в пиратский. Что же нам, все сухопутные лавки грабить да береговых крыс травить? Пора заняться и тем, что плавает по морю...
– Ты это серьезно, адмирал? – Человек с рассеченной бровью смотрел на своего атамана с явной тревогой. – На море несколько другие законы, чем в нашем бандитском городе. И если заниматься пиратством, то не на такой дохлой посудине, как эта шхуна.