Багдадский вор, стр. 45

Багдадский вор проснулся от жары. Что-то обволакивающе тёплое давно припекало ему бок, но оборачиваться не хотелось. Тем паче что слева кто-то ласково сопел в ухо. С трудом разлепив ресницы, Оболенский бегло отметил, что лежит во дворе дома вдовы, что солнце давно в зените и палит немилосердно, а сама хозяйка территории безмятежно вкушает сон на сгибе его руки. Первая мысль: а с чего это мы на голой земле развалились? Никаких, даже обрывочных, воспоминаний о том, что и где, с кем и почём происходило, даже близко нет. Голова восхитительно пуста и легка так, что вертеть ею одно удовольствие. Чуть скосив глаза на скрип двери, Лев узрел сумрачного Ходжу с медным кумганом в руках. По лицу было видно – идёт поливать. И даже не надо спрашивать кого… Слишком уж выразительно поджаты губы, и руки дрожат, то ли от предвкушения, то ли от… От чего конкретно, установить не удалось, так как домулло, встав над беззащитными друзьями, начал демонстративно лить из носика кумгана противную тёплую воду. Совершенно обалдевший от такой наглости Оболенский с вытаращенными зенками терпеливо лежал, так и не проснувшаяся Джамиля счастливо морщилась, словно её щекочут, а Насреддин с каменным лицом продолжал своё чёрное дело. Когда на нос Багдадского вора упала последняя капля, он осторожно высвободил руку, поудобнее уложил свою подружку в тёплой луже и встал. Сильные руки сгребли Ходжу за грудки, приподняли и пару раз внушительно встряхнули. Соучастники пристально, без злобы, смотрели друг другу в глаза…

– Какого хрена? – медленно начал Лев.

– О аллах… – торжественно пояснил Ходжа.

– Ну, и фигли?! – заключил Оболенский.

– Шайтан с тобой… – охотно согласился Насреддин.

– Что вы делаете, эфенди?! – Джамиля, открыв очи, увидела страшную картину и бросилась их разнимать, но, поскользнувшись, вновь шлёпнулась в лужу, окатив брызгами грязи обоих.

– Ладно, пошли в дом, там побеседуем.

– На этот раз твой язык говорит умные вещи, но прояви благоразумие и сначала поставь меня на эту землю греха и праха.

– Так вы не будете драться, почтеннейшие? – с абсолютно нелогичной смесью радости и разочарования уточнила девушка, бодро вскочила на ножки и первая шмыгнула в дверь.

Ходжа оттирал рукавом грязные капельки со лба. Лев неторопливо оглядел двор, к нему постепенно возвращалась память, но следов вчерашних событий он почему-то не заметил. Хотя, если разобраться, они непременно должны были бы быть… Остановившись на этой мысли, Лёва сел на порог, прижав широкой спиной дверь дома:

– Ходжа, без обид?

– Без обид, Лёва-джан… – Всё ещё напряженный Насреддин присел рядом. – Ты совсем ничего не помнишь?

– До определенного момента… Ты оставался у дверей, мы с Джамилёй приволокли принца, запустили его внутрь, а тебя я вытащил на свежий воздух.

– Ты спас мне жизнь, – буднично откликнулся домулло. – Хвала Аллаху, сподобившему тебя на этот шаг, ибо твоя предусмотрительность и забота избавила всех нас от необходимости стоять сейчас перед престолом Всевышнего.

– Потом я вернулся, – совершенно игнорируя факт благодарности друга, продолжил наш герой, – но Джамилю не застал. Она сдуру полезла в комнату к гулям и, видимо, круто наглоталась дыма опиума. А на девчонок наркотики действуют гораздо быстрее… Короче, когда я туда вломился, она уже вовсю наяривала танец живота с одновременным стриптизом. Ей-богу, у неё хорошо получалось! Гули прихлопывали, принц армянский балдел так откровенно, что грех будить, а я вроде встал, как дурак, и не знаю, с чего начать… Ну, конечно, позже… Хм, вот честно говоря, что было потом, я и не помню. Но что-то было, да?

– О да! Клянусь святыми мощами старого Хызра и следами от колесницы пророка Мухаммеда, ещё как было!

– Ой-ё… – разом понурился Лев. – Слушай, я что, под этим делом наговорил чего не надо? Частушки матерные пел, анекдоты похабные рассказывал, девушек щупал, приставал ко всем, да?

– Не-е-т, ничего подобного, – ласково успокоил Ходжа, и от его тёплой улыбки Оболенскому окончательно стало не по себе. – Я лежал вот здесь, у забора, почти отдышавшийся от белого дыма опиума, и видел всё. Ты вышел в обнимку с гулями, убеждая их, что только сейчас преподобный Ричард Бах открыл тебе тайну Дара Крыльев! Кстати, что это за пророк? Не помнишь… Ну так вот, потом вы все, кроме девушки, пошли и поднялись на вон тот минарет, дабы познать небо и сладость безграничного полёта. Джамиля не дошла до ворот, сон сморил её прямо здесь… Я кое-как встал, укрыл её своим халатом и, держась за забор, поковылял за вами. Я кричал тебе, но увы… Твой слух был подчинён исключительно твоему же голосу. Кроме себя ты не слышал никого!

Лев изо всех сил напрягал мозговые извилины, в надежде хоть что-то вспомнить, но память, плотно укутавшись в чадру тумана, категорически отказывалась показать своё личико.

– Дверь, ведущую на верх минарета, гули для тебя просто выломали. Я сам видел, стоя внизу, как сверху спланировал первый кровосос… Он рухнул на камни, расшибаясь в брызги, под твой ободряющий крик: «Лети, Икар, сын мой!» Второго ты почему-то назвал Гастелло, третьего Ан-124, остальные тоже получали какие-то немусульманские имена. Но как они падали, разрази меня аллах! Шумно, ярко, с выдумкой и фантазией, разбиваясь на тысячи лоскутков и горсти серой пыли! После четвёртого я собрал волю в кулак и пополз по ступенькам наверх… Пока добрался до самой высокой площадки, ты уже сбрасывал вниз довольно хихикающего принца.

– Что?! – ахнул Лев. – И он… насмерть?!

– Увы, – покривился Ходжа. – Он зацепился воротником за какую-то железяку и повис. Высота не более чем в два локтя, думаю, его уже сняли.

– Он, наверное, кричал?

– Зачем кричал? Как повис, так сразу и уснул. Что ты так на меня смотришь, не веришь? Ты тоже там уснул, и я едва успел тебя подхватить, прежде чем ты развернулся бы на другой бок. Лёва, ты крупный мужчина… Один поворот во сне – и тебе пришлось бы рассказывать о нём самым прекрасным гуриям рая.

– Как же ты меня допёр? – с уважением протянул Оболенский.

– Пришлось бежать за Рабиновичем, – пояснил домулло. – Он честно привёз тебя домой, сгрузил здесь, и мы с ним от усталости так и уснули оба в обнимку за сараем.

– Тэк-с… Ну, что бог ни делает – всё к лучшему, а на… в смысле, какого… короче, поливать-то нас зачем было?

– Знаешь… от зависти! – подумав, решительно признал Насреддин. – Уж больно хорошо вы там лежали с этой луноликой вдовой бесстыжего злодея. А я там, как… не знаю кто, в обнимку с ослом… прости аллах меня грешного!

Они ушли от Джамили после обеда. Не спрашивайте почему. Лев мог назвать тысячу причин, и все они были чрезвычайно весомыми в той же степени, как и ровно ничего не значащими. Официальная версия их возвращения в лавку башмачника Ахмеда такова: в домике вдовы никак нельзя больше оставаться, не подвергая хозяйку риску ареста за укрывательство опаснейших преступников. Возмутителей спокойствия искали повсюду, а не в меру любопытные соседи вполне могли, прельстившись наградой, заложить друзей со всеми потрохами. Наскоро переловив всех индусов, дервишей, лекарей и астрологов, глава городской стражи пообещал награду в двести золотых динаров только за указание убежища Багдадского вора и его напарника. Рисковать жизнью приютившей их девушки Оболенский не смог бы никогда… На самом деле всё было гораздо тоньше и глубже, но вряд ли сейчас имеет смысл копаться в душевных метаниях молоденькой персиянки и голубоглазого россиянина. Я не лез к моему другу с дотошными расспросами, а он сам не хотел об этом говорить. К тому же это всё равно была не последняя их встреча…

По базару наши герои ехали молча. Вернее, ехал-то как раз Ходжа Насреддин, а Лёва шествовал чуть позади хвоста Рабиновича, держа под мышками по большой узбекской дыне и мысленно проклиная всё того же модельера, придумавшего для восточных женщин чадру! Любой другой в его положении шёл бы себе тихонечко и радовался, что по сей день находится на свободе. Однако же Оболенский, чересчур всерьёз относящийся к своей карьере профессионального вора, почему-то был убеждён, что просто обязан каждый раз нарываться на неприятности. «Вор должен сидеть в тюрьме!» – как говаривал незабвенный Глеб Жеглов, и это правильно. Всё прочее время ему (вору!) следовало вести разгульный образ жизни, сорить деньгами, менять женщин, ибо век короток, а эмирская плаха всегда голодна… Исходя из этих взглядов Лев, не выпуская дынь, обворовывал прохожих, чисто для профилактики. Не всех подряд, а вполне респектабельных на вид, так что к середине пути его «бюст» увеличился аж на пять кошельков с деньгами. Правда, из-за нечетного числа и разницы в количестве монет левая грудь казалась гораздо больше и тяжелее правой, но… По большому счету, всё это такие мелочи! Кстати, Ходжа, восседающий на осле и периодически оглядывающийся, так ни разу и не заметил, чем именно развлекается его друг. Домулло старательно вертел головой, подобно морской губке впитывая все базарные разговоры, слухи и сплетни. А слухов в Багдаде в тот день витало видимо-невидимо… Из уст в уста передавали волшебную сказку о неуловимом Багдадском воре, о цене, назначенной за его голову, о его бесстрашных проделках и о полном бессилии власть имущих остановить отчаянного наглеца. Разумеется, всех «задержанных по делу об оскорблении высокородного господина Шехмета и его благопристойного племянника Али Каирского» отпустили без разговоров. После очной ставки с грозным начальником городской охраны несчастным давали десять палок по пяткам (так, на всякий случай) и выкидывали из зиндана вон. Забивать тюрьму впустую – бессмысленно, и Шехмет прекрасно понимал всю сложность поставленной перед ним задачи. В идеале он вообще мог рассчитывать исключительно на силу денег – поймать двух ловких аферистов в многолюдном и шумном Багдаде было делом совершенно запредельным… А народ вовсю веселился! Оно и понятно, разве можно удержаться от улыбки, если кто, мнящий себя царём и богом, надменно взирающим свысока на простых людей, поскальзывается и садится в лужу? Да не один раз, а с завидным постоянством… Всё правильно, так и должно это быть – везде, всегда, во все времена и в любую эпоху! Я не пытаюсь критиковать тогдашнюю власть Багдада: во-первых, это слишком легко (с высоты нашего с вами опыта!), а во-вторых, надо было видеть ситуацию их глазами. А с их точки зрения, город подвергался настоящему террору со стороны потерявших всякий стыд криминальных элементов. То есть совершенно очевидно, что надо приложить все силы для ликвидации негодяев, пока общественный порядок не захлебнулся в хаосе безвластия и беззакония. По совести говоря, я даже в чём-то на стороне эмира, хотя Лев всё-таки мой друг…