460 дней в Четвертой Советской антарктической экспедиции, стр. 26

Вынимаю мешок. Только залез в него одной ногой, как ветер унёс стул. Он остановился метрах в пяти, зацепившись за бревно. Осторожно, не выпуская из рук другого стула и рвущегося мешка, зорко следя за готовящимся тоже улизнуть рюкзаком, добираюсь до стула. Возвращаю все на место и залезаю в мешок. Сейчас уже поздно, и некогда описывать все муки, которые я претерпел, сидя на стуле в ветер и мороз «посреди» Антарктиды.

День сто восемьдесят четвёртый. Наш новый метелемер — это столб, на котором на разных расстояниях от поверхности установлены круглые заборники воздуха, оканчивающиеся женскими капроновыми чулками, которые Шляхов привёз с собой для этой цели. Заборники самоустанавливаются по ветру. В такие чулки на разных горизонтах за определённое время попадает определённое количество снега, по которому можно определить, сколько его переносит в горизонтальном направлении метель через единицу длины берега. Это и есть «метелевый перенос».

С утра возился на метеостанции. Проверял распределение скоростей ветра во входной части чулок метелемера. Оказалось, что скорость самого воздуха падает почти в два раза, но снежинки всё равно проскакивают внутрь метелемера — чулка в том же количестве. Это значит, что показаниям можно верить.

Мы вступили в новую психологическую фазу. Если ещё месяц назад дом казался нам реальностью, мы разговаривали о жёнах, женщинах, печатали всевозможные фотографии, то сейчас ничего этого уже нет. Мы просто живём вне времени и пространства. Кажется, что другого мира нет и не может быть, а все то, что мы помним и смотрим в кино: большие города, леса, даже любимые — это какой-то сон, который уже не повторится. Мы так привыкли к нашей новой жизни, что даже не жалеем об этом.

Прошлой ночью обвалился в океан громадный кусок ледяного барьера у мыса Хмары. Картина фантастическая по масштабам. Ещё и сейчас с пушечным грохотом падают льдины.

Получил распоряжение от Савельева ехать помогать Андрею перевозить детонаторы, которые когда-то мы выкапывали изо льда. Все это время они лежали в балке на морене. А вот сейчас решено убрать их подальше, они слишком взрывоопасны. После обеда поехали в этот балок. Детонаторов там сорок ящиков по 45 килограммов в каждом, да ещё десять ящиков россыпи. Грузим все это очень осторожно. Работу закончили, когда уже стемнело. Взрывчаткой забили почти весь кузов громадины — тягача АТТ Советуем Андрею отложить поездку на купол на завтра. Ведь уже темно и будет ещё темнее. Время уже четвёртый час. Но Андрей решает: «Едем вперёд». Он сегодня начальник, ведь это его взрывчатка. Минут через двадцать ходу выясняется, что дороги не видно, резкий ветер дует с север нам в спину и, нагоняя снежную пыль, ухудшает и без того плохую видимость. А ведь в этом месте кругом закрытые трещины. Есть только узкий проход между ними, но мы его не нашли и ехали «по минному полю». Правда, в отличие от мин взрывчатку мы везли с собой, а роль запала сыграет трещина. Должен сказать, что это не очень приятно, но и не так страшно, как может показаться со стороны. Почему-то я был уверен, что мы влетим в трещину, не знал только сработают ли ящики. И действительно, вдруг раздался треск, машина осела назад и стала. Выскочили — так и есть: сели левой гусеницей. Начали выбираться. Машина вылезла, прошла несколько метров и вдруг снова повалилась, теперь уже на правый борт. Она угодила гусеницей точно вдоль трещины, но та была не широкой, метра полтора, и машина застряла, упёрлась правым бортом в край. Детонаторы молчат.

А ведь здесь есть трещины и по десять метров шириной. Стало ясно, что машину самим не вытащить. Принято решение идти обратно пешком, пока не стало совсем темно. Идём по едва различимым следам. На небе густые облака и теней не видно. Были минуты, когда не было видно ни следов, ни огней Мирного, ни каких-либо ориентиров. Кругом лишь белая мгла.

День сто восемьдесят пятый. После обеда я до ужина сидел на метеостанции. Покрывал тепломеры составом, чтобы уменьшить их нагрев от солнечных лучей: поверхность, свежеокрашенная белой масляной краской, посыпается сверху слоем окиси магния, так, чтобы он прилип равномерным слоем.

Вечерами, если хорошая погода, мы каждый день прогуливаемся. Идём медленно, как когда-то, гуляя, ходили на Большой земле. Правда, это здесь не всегда удаётся. Часто кто-нибудь из нас летит вниз головой в незаметную в темноте яму или на пути встречается гладкий и твёрдый от ветра снежный вал, и мы ползём на него на четвереньках, подталкивая друг друга. Снова берёмся за руки и идём гулять по «приморскому бульвару» вдоль барьера.

Сейчас наблюдается явление, которое, говорят, часто бывает и у нас на Севере. Над Мирным ярко горят огни, и от каждого вверх тянется чёткий светящийся след. Кажется, будто десятки прожекторов устремили свои столбы света в зенит и замерли.

ПОСЛЕ ПОЛЯРНОЙ НОЧИ

Июль не для всех значит "лето"

День сто девяносто третий. Начался новый месяц — июль. Проживём его, и будет уже весна.

Сегодня занимался заготовкой воды. Процесс этот весьма сложный. Сначала надо вырезать из снега кирпичи, а снег здесь такой, что его едва пилит пила. Самое же трудное — проделать первую щель, куда можно было бы эту пилу вставить. Дальше трудность только в том, чтобы выковырять первый надпиленный квадрат и дотащить неподъёмную дуру до люка. Конечно, погода верна себе. Пурга и снег.

Куски снега так тверды, что, когда куб весом килограммов 30-40 бросаешь в люк с высоты два метра, он почти не раскапывается. Наоборот, он ломает все на своём пути. Положенный в бочку с подключённым нагревателем снег быстро тает.

День сто девяносто пятый. С утра занялся подготовкой и установкой тепломеров в шурфе на метеоплощадке. Перенёс в шурф все необходимое, сверху накрыл его фанерой, сделал дверь-крышку, провёл свет и телефон. И вот уже в моей ледяной пещере светло как днём. Ярко блестят громадные, невиданные на Большой земле снежинки на крыше. Странно, сейчас ведь июль, а я сижу в ледяной берлоге шириной метр и длиной два, а над ней ревёт ветер.

После обеда мне домой позвонил Савельев. Станция Восток прислала тревожную радиограмму. Они протаяли скважину глубиной пятьдесят метров, но в последние дни подъем снаряда занимал до четырех часов, так как её сверху забивало инеем от конденсирующихся паров воды. Сейчас вот уже десять часов подряд они безуспешно пытаются поднять бур через пробку, образовавшуюся где-то на глубине сорок метров. Часа два до ужина продумывали ответ и советы для Востока, но вечером когда пошёл на рацию, то узнал неприятность: термобур не удалось протащить через пробку, он оторвался и упал вниз, теперь его труднее достать, да, пожалуй, и протаять скважину дальше будет невозможно.

День двести первый. Первую половину дня спал, так как ночью сон не шёл. После обеда пошёл в шурф, быстро, пользуясь телефоном, проверил концы проводов, связавшись с людьми на другом их конце, и занялся установкой тепломеров. Прошли часы, усилился ветер, началась пурга, а я все работал. В шурфе уже плохо проглядывалась противоположная стенка сквозь плотную пелену спёртого холодного тумана. Стало тяжело дышать, и я решил кончить работу, но вдруг понял, что заставило меня это сделать. Абсолютная тишина в шурфе. Ни ветра, ни шороха позёмки, лишь густой туман да люк с зализанными надувом краями. «А ведь, кажется, меня засыпало…» Пробую головой и плечами открыть люк — не поддаётся, и тут только я соображаю, что единственную связь с ребятами — телефон я выбросил на крышу шурфа, он здесь, в двух метрах, но, чтобы до него добраться, надо открыть люк, то есть сделать самое трудное. Потихоньку-потихоньку, а люк я всё-таки открыл.