Завещанная река, стр. 14
С другой стороны орали складнее:
– А тут еще Орел да Кромы – первые воры! От всякого народу по уроду, с каждого Ельца – по три молодца! К тебе шли, бояр перещупали ненароком! Чаргунцев накопили на дробь и порох!
– Не забывай токо про нас, а мы уж постоим за тебя!
– Не-ча-а-ай!! – орали где-то с краю немощные, беззубые деды, ходившие в молодые лета по Волге еще со Стенькой Разиным.
А когда выбрался Кондратий к майдану, какой-то бородатый дедок вскочил на перевернутую бочку супротив церковки, а в руках – старый стрелецкий топоришко-тесак с обточенным накругло лезвием. Что-то знакомое в обличье.
Взмахнул тем топором выше головы, окликнул Булавина хрипло и не так уж громко, ан все кругом замолчали.
– Атаман! Весть послухай добрую! Помнишь ли ты меня?
Булавин коня остановил, шапку снял.
– Помню! – возгласил громко, чтобы все слышали. – Ты – Иван Лоскут, что со Степаном Тимофеевичем на Москву ходил, знаю!
– Ну, так нынче я тот самый топорик откопал, кой из Степановых рук в Синбирской сече выронился! Вот он! – дедок снова взмахнул топором. – Я тогда рядом был, подобрал топор-то, уберег! И держал до часу под буерачным дубом, в корневищах, от злого глаза и боярского сыску! А нынче откопал, пришло время! В твои руки заместо войсковой булавы отдаю! Владай им по закону и верши правое дело, Кондратий! Постои за русских людей и волюшку вольную, а мы не выдадим!
Из руки в руку принял Булавин высветленное за многие годы топорище, вскинул над головой обточенное, округлое лезвие. И попало в то лезвие солнце из-за облака, брызнуло яростным огнем в глаза, ослепило каждого. И круг взорвался от новых криков:
– Будь здрав, Кондратий!
– Носи на здоровье!
– Веди! Время приспело! Умрем, а не выдадим!..
– Не-ча-а-ай!! – завопили свое старики-разинцы.
12
Утро вечера мудренее.
С вечера каждый орал свое: хохлы на Ямполь и Харьков идти хотели, волжские бурлаки, понятно, на Волгу, беглые с верфей – на Козлов и Воронеж тянули, бояр и приказную немчуру шарпать! И неведомо им всем было, что попервам-то надо Черкасск от измены очистить, а потом уж за большое дело браться.
Так он решил.
Войсковым старшинам Семену Драному, Лукьяну Хохлачу, Беспалову и Никите Голому приказ: всю толпу на полки поделить, воинскому умению учить. Беглым с верфей старшину избрать, лодки и легкие струги шить немедля, смолу варить.
Мишка Сазонов со старым Хохлачом набег под Тамбов сделали, стражу на царском конном заводе перебили, пятьсот кровных кобылиц пригнали. А на крутом Хоперском берегу уже пылали костры, запахло свежей доской и топленым варом. Нашлись и добрые плотники, начали доски шпунтовать, острогрудые челны и струги многовесельные ладить,
Кондрат ходил по берегу довольный, размахивал дареным топором, крепко сжимая в руке старое, но надежное топорище. «Не с того Стенька начинал и не тем кончил, – думалось. – Но топором умел махнуть над Волгой! Лады…»
А беглый поп-расстрига день и ночь строчил прелестные письма во многом числе:
«…От Кондратия Булавина и от всего войска походного, от Пристани вниз по Хопру и Дону атаманам-молодцам! Ведомо им чинить, чтобы по всем станицам всем верстаться и быть готовыми, конными и оружными; и одной половине в поход, а другой быть на куренях. В котору станицу прийдет сие письмо, та б станица была готова в тот час к походу. Для того, что зло на нас помышляют, жгут и казнят напрасно злые бояре и немцы. А ведают они, атаманы-молодцы, как деды их и отцы стояли прежде за Старое Поле. А ныне те злые супостаты Старое Поле ни во что почли. А ему, Булавину, запорожские казаки все, и Белгородская орда, и иные орды слово дали, что быть с ним заодно. Сын за отца, брат за брата, друг за друга держаться и стоять крепко. А ежели кто сему письму будет противен, тому казаку и беглому будет смертная казнь.
Списав сие письмо, посылать наскоро по городкам, на усть Бузулука, и на усть Медведицы, и вниз по Дону…»
Полетели письма белыми голубями не токмо вниз по Дону, а во все стороны, от Волги до Днепра. Запылали боярские усадьбы на Слободской Украине, на Тамбовщине и под Воронежем – не зальешь.
День и ночь приходили ватаги мужиков в Пристанской городок с ружьями, топорами, пиками и дрекольем. Приходили и безоружные, а то – с бабами и беглыми девками, а которые невенчанные, тех поп-расстрига венчал на скорую руку. Крестил не распятием, пистолью.
Великий поход на Черкасск близился. А Васька Шмель в эти дни не находил себе места, по родным местам душой изболелся. Весна билась у парня в крови, он не спал по ночам, сторожил каждый шаг атамана.
– А до Мурома мы дойдем, батька?
Ночами вокруг Пристанского городка, по всему широкому лугу на десятки верст, горели тысячи костров, шевелилось и звенело оружием несметное войско. Зарево вставало небывалым рассветом.
Кондратий тоже не спал ни днем, ни ночью, дел всяких у него было невпроворот.
– Ежели и дальше так дело пойдет, Василий, так и до Мурома дойдем, дай срок!
13
Не успел царь Петр Алексеевич с Северными походами управиться, припугнул шведов, а от них новое смущение: король Карл на союзников пошел, начал к российским пределам с запада подбираться.
Ни дня, ни ночи покоя царю. И каналы копать нужно, и верфи строить, и пушки лить. А допрежь того за порядком в домашнем обиходе следить, коллегии учреждать, бороды стричь, мужика к царской работе приучать.
Думал в эти дни царь-батюшка о новом вотчинном распорядке, дабы богатство российское приумножить, с помещичьих земель взять больший доход. Расписывал все чинно, не торопясь:
«…Во-первых, помещикову землю надлежит верно измерять. Которую разделить на четыре равныя части: первая будет с рожью, вторая с яровым, третья под пар, четвертая для выгону скота; и оную землю переменять под выгоном ежегодно другою по очереди, дабы в короткое время вся земля чрез то удобрена навозом была, отчего невероятная прибыль быть может и великий урожай хлебу… Десятину же считать 80 сажен длиннику, а поперешнику 40 сажен; на каждую десятину рожь высевать на худой земле должно по две четверти, на средней полторы, на хорошей одна четверть…»
Особливо о рвении к работе:
«…Всего наивящще смотреть надлежит, дабы летом во время работы не малой лености и дальняго покою крестьянам происходить не могло. Кроме одних тех праздников, которые точно положены и освобождены от работы, не торжествовать. Понеже ленивые крестьяне ни о чем более не пекутца как только узнать больше праздников…
И, окромя барщины, с каждого тягла, то есть с мужа с женою, получить должно:
ПО ПЕРВОМУ ЗИМНИКУ, или к рождеству христову:
1. Сена лугового, зеленого, китами 50 пуд.
2. Ржи чистой 2 четверти.
3. Овса или ячменю 2 четверти.
4. Круп, конопель по одному четверику.
5. Масла пахтанова коровья 20 фунтов.
6. Масла конопляного 1 штоф.
7. Сукна серого 2 аршина.
8. Холста алняного 5 аршин.
9. Свиного мяса 1,5 пуда.
10. Уток живых шипунов 1 пара.
К СВЕТЛОЙ НЕДЕЛЕ:
1. Индийских кур живых 1 пара.
2. Русских кур 3 пары.
3. Яиц 20 пар.
4. Кадку в 10 ведер творогу и ушат сметаны – со всех крестьян.
5. Полсажени дров, водою, где можно.
К ПЕТРОВУ ДНЮ:
1. Кладеного барана 1.
2. Яиц 30.
3. Цыплят по разумению.
К УСПЕНЬЕВУ ДНЮ:
1. Гусей 1 пара.
2. Цыплят русских 5 пар.
3. Быка кладеного 4 лет – со всех крестьян…»
Вслед за Вотчинным распорядком под руку царю попала еще одна грамота, сшитая в толстую тетрадь. Тут, по его высочайшему повелению, изложены были ПРАВИЛА ХОРОШЕГО ТОНА для подрастающей молодежи, дабы не допускать падения нравов.