Прогулка под луной, стр. 17

— Как это? Ты хочешь сказать, что я не смогу даже навещать ее? Совсем?

— Ты правильно поняла. Думай.

Борис поднялся и пошел к барной стойке. Он заказал себе виски со льдом. Маша неосознанно наблюдала за его движениями. У нее возникло впечатление, что ей включили секундомер. Стрелка побежала, и она, Маша, должна уложиться в отведенные ей секунды. Во что бы то ни стало. Итак, Борис уверен, что Альку найдут. Да, он все может. У него есть знакомые в Генштабе, в МВД, в ФСБ и… какие там еще аббревиатуры? Все схвачено. Возможно, он знает и бандитов?

Сейчас у барной стойки, лениво попивающий виски, он действительно выглядел уверенным в себе. Всемогущим.

Она выйдет за него замуж? Ах да… Она собиралась замуж…

Мысли путались, торопясь к финишу, сталкивались, набегали одна на другую. Секундная стрелка бежала…

Алька. Главное сейчас — Алька. Она должна быть в безопасности, а все остальное — потом.

Маньяки, торговцы детьми, воротилы порнобизнеса — все они вставали в Машином воображении безобразными чудовищными монстрами. Она должна успеть спасти ее, а потом — посмотрим.

Когда Борис допил виски и, вернувшись, сел на свой стул, Маша, не спуская с него глаз, четко произнесла:

— Я согласна, Борис.

— Вот и умница.

Они вместе поднялись и вышли из кафе.

Глава 7

Простились у подъезда.

— У тебя усталый вид, дорогая. Выспись как следует. А завтра я тебе позвоню.

Борис легко поцеловал ее в волосы, хлопнул дверцей и уехал.

Маша поднялась к себе на третий этаж. Сняла сапоги в прихожей и покачала головой: ноги совершенно промокли, когда она бродила днем. До сих пор она внимания не обратила.

Включила бра над зеркалом. В уголке зеркала торчала бумажка. Кажется, записка от Софьи Наумовны. Это ее привычка — послание в зеркале оставлять.

Маша развернула бумажку и, стягивая джинсы, прочитала: «Машенька! Я уехала к Лине — снова заболел Игорек. Пробуду пару дней. С. Н.».

Так, понятно. У Игорька снова обострение ларингита. Бедный ребенок — не вылезает из болячек.

Маша стянула мокрые колготки и прошла в свою комнату. Включила настольную лампу, подставила стул к батарее. Если прислонить ступни к ее горячим ребрам, ноги быстро согреются, потом надо сразу натянуть шерстяные носки.

Ноги быстро согрелись, Маша открыла шкаф — достать носки и застыла на месте, будто к виску приставили пистолет.

Не желая верить мелькнувшему подозрению, оглянулась и пристально осмотрела комнату. Что-то не так. Но что? Сунула руку в стопку белья — деньги на месте.

Маша, как пес, обнюхивающий свои владения после прихода чужака, начала исследовать комнату.

Что? Что?

Опасность витала в воздухе как запах чужих духов. Кто-то незримый играл с девушкой в кошки-мышки.

Свою небольшую комнату Маша знала назубок. Три книжные полки на стене и телевизор с видаком, шкаф для одежды, письменный стол, диван, два стула, магнитофон на окне.

Все на месте, как и утром, когда она вышла из дома. Но что-то все же было не так. Что?

Маша выбежала в коридор, включила свет на кухне, в ванной, в туалете. Кругом. Придирчиво осмотрела каждый угол. Все на месте.

Тревога билась в животе пугливым живым существом. Пробегая мимо зеркала в прихожей, Маша заметила, что так и носится по квартире в свитере и босиком. Быстро нацепила носки и огляделась еще раз. Так. Нужно детально вспомнить вчерашний вечер и сегодняшнее утро. Итак, она вчера вечером пробовала работать над техническим переводом, который ей заказали еще до гриппа.

Согласно привычке, бумаги она складывала слева, а словари и другую необходимую литературу — справа. Так удобнее.

Она немного поработала и быстро устала. Сказывалась болезнь. К тому же мысли, касающиеся Альки, постоянно отвлекали ее, и она бросила это дело. Карандаш сунула в справочник, и… Вот!

Карандаш или ручку Маша всегда оставляла между страниц той книги, с которой работала. Вместо закладки. Конечно, это не самая культурная привычка, но… именно так она сделала и вчера. Это машинальное движение прочно врезалось в память. Сунула карандаш и пошла ставить чайник.

Сейчас же карандаш в компании ручек и маркеров торчал в карандашнице, а листы перевода лежали поверх справочника! Но ведь должно-то быть совсем наоборот!

Листы она всегда прижимала справочником, чтобы, если откроешь форточку, они не разлетелись по комнате.

Это многолетняя привычка, и она неискоренима.

Если бы у Софьи Наумовны имелся второй ключ, тогда понятно — зашла написать записку. Но ведь не было!

К тому же записка написана не карандашом, а зеленым стержнем. Маше вдруг стало холодно. Или у нее крыша поехала, или… Она принялась лихорадочно выдвигать ящики письменного стола. Там хранились институтские конспекты, письма, фотографии. Теперь Маше казалось, что рылись везде. Все сдвинуто и наспех сложено. Или это ей мерещится и она просто здесь давно не разбиралась? Маша остановилась посреди комнаты и стиснула голову руками. Стоп. Спокойно. Ничего не случилось. Может быть, все это кажется? А если нет, то объяснение этому обыску скорее всего самое невинное. Да. Но — какое? Кто-то забыл в ее комнате… книжку, письмо, тетрадь? Ага! Подобрал ключи, проследил, чтобы дома никого не было, взял вещи и скрылся?

Чушь собачья!

Маша уставилась на книжную полку. Там вечно царил беспорядок. Особенно на нижней полке — там стояли книги, которые она действительно читает и перечитывает.

Перед сном она любит обложиться двумя-тремя книжками, а утром в спешке может сунуть их не в ряд, а поверх книг, плашмя.

Здесь же, сбоку, давно теснятся общие толстые тетради с лекциями по иностранной литературе. Сейчас они подозрительно выпирали из полки. Разноцветные корешки торчали вразнобой. Кого мог заинтересовать этот хлам?

«Брось! — одернула себя Маша. — Меньше эмоций и больше логики: вчера перед сном я решила почитать что-нибудь душещипательное…» Вчера она наугад достала с полки зеленый томик Толстого. Оказалось — второй том «Войны и мира». В девятом классе она очень любила их всех: Наташу, Пьера, Болконского, княжну Марью. Она с удовольствием перечитала сцену первого бала Наташи, еще несколько глав и погасила свет. А утром сунула книгу на полку, но не в ряд, а поверх книг, где уже лежала тонкая книжечка японских трехстиший — «Одинокий сверчок». Маша с опаской подошла к полке, словно там лежала бомба. Она открыла книгу и похолодела: поверх «Одинокого сверчка» лежал не второй, а третий том «Войны и мира».

Но ведь она точно помнит, что читала про первый бал. А первый бал, это каждый школьник знает, находится во втором томе романа классика. Волосам стало горячо. Маша сдула со щеки непослушную прядь. Снова открыла шкаф, где на полке в постельном белье лежали деньги. Пересчитала. Все на месте.

Искали явно в бумагах. Но что можно у нее искать? Маша выбежала в коридор и дрожащими пальцами набрала номер Лины. Трубку взяла Софья Наумовна. Изо всех сил стараясь говорить спокойно, Маша поздоровалась.

— Софья Наумовна, ну как вы там?

— Ах, Машенька, опять у нас то же самое. Он прямо задыхается… Температура тридцать восемь, и…

— Софья Наумовна, вы во сколько уехали?

— Часа в два. Тут пока доберешься… А у нас новостей нет?

— Никаких. А к нам из милиции не приходили, пока меня не было?

— А что, должны были?

— Н-нет, это я так. Может быть, им Алькины фотографии понадобятся…

— Нет. И не чешутся! Никому бедная сиротка не нужна…

Дальше Маша не слушала. Она опустилась на холодную тумбочку для обуви и машинально отметила, что нужно все же что-то на себя надеть. Так и бегает в трусиках, носках и свитере. Итак, соседка в ее комнате не была, и никто официально не был. Домовой, что ли? Да и что у нее можно искать? Деньги не взяли. То золото, что у нее имеется — цепочка и сережки, — на ней. Даже телевизор и магнитофон на месте. Искали другое. Бумаги. Она что — разведчица? Иностранная шпионка? Или на дворе 37-й год, когда побывавших за границей держали под прицелом? Чертовщина…