Трое на трое, стр. 17

14

Перед Матейкой был выбор: заниматься всем самому, то есть по крайней мере лично присутствовать на допросах всех подозреваемых по Выше-градскому делу – в таком случае он мог бы следить за меняющейся ситуацией, – или сэкономить время, поручив допросы дюжине сотрудников, от которых он будет узнавать только результаты; это дало бы ему возможность больше уделить внимания делу об убийстве Петра Покорного. Матейка выбрал второе и теперь видел, что следствие начинает ускользать из рук его менее опытных подчиненных. Показания Мыслика изобличали всех задержанных. Те, со своей стороны, старались утопить Мыслика. Оказалось вдруг, что Мыслика видели вчера одновременно в нескольких местах на самой станции, и в то же самое время он якобы еще занимался вывозом украденных товаров…

Нельзя было недооценивать и самого Мыслика. Толстый кладовщик уже сориентировался в новой ситуации и стал. извлекать пользу из расхождений в показаниях своих дружков. Действовал он поистине оригинально, не выходя из роли этакого раскаивающегося грешника, глубоко несчастного оттого, что не в состоянии все припомнить. Свои мнимые провалы в памяти он компенсировал тем, что с жаром описывал ненужные подробности. Он ничего не отрицал, без колебаний соглашался с любыми предъявленными ему показаниями сообщников, как бы ни усугубляли они его вину и сколь бы резко ни противоречили предыдущим показаниям. Матейка, обогащенный опытом сегодняшнего расследования, когда чуть ли не за каждым его шагом критически наблюдал опытный адвокат, уже и сам умел себе представить, до чего хаотическим должно получиться обвинительное заключение. Адвокат Мыслика на суде легко увидит все эти несогласованности и использует их надлежащим образом. Тогда в лучшем случае дело вернут на доследование, причем передадут его более способному криминалисту, чем этот растяпа Матейка. Не исключено также, что, если Мыслика и осудят, он отделается более легким приговором, чем все остальные. Может возникнуть сомнение в его душевном здоровье или его изобразят на процессе этакой жертвой, человеком, совращенным с пути истинного, который впоследствии стремился хотя бы искренним признанием помочь ликвидировать всю шайку.

Самым неприятным было то, что Матейка не мог уже даже утверждать, что Мыслик находился вчера вечером поблизости от улицы Заводь. Составленное им расписание передвижений Мыслика, сперва логическое и ясное, рушилось от показания к показанию. Когда станет возможным спокойно и обстоятельно обдумать весь материал, все, быть может, уяснится и упорядочится, но для этого потребуется несколько дней. Поскольку же до сих пор не дан однозначный ответ, что было причиной смерти Петра Покорного, удар в висок или выстрел, то не исключено, что убийца по-прежнему на свободе; однако с тем же успехом он может быть и одним из задержанных и пользуется теперь любой возможностью мутить воду.

Матейка был глубоко несчастен. Он жалел, что работает вместе с Яролимом, хотя бы тот десять раз был его другом. Ничем он ему не поможет. Благосклонность начальства имеет свои границы. Матейку того и гляди отстранят за неспособность, и дело передадут другому, кто, быть может, не поколеблется для начала, например, задержать того, в чьей машине обнаружили труп. В сущности, думал Матейка, ничего нельзя исключить… Он упрекал себя и за то, что вопреки правилам допустил участие доктора Томека, совсем забыл о том, сколько раз замечания и предложения последнего помогали делу. Теперь Матейка сидел над копиями протоколов всех допросов по Вышеградскому делу и тщетно пытался хотя бы в них-то найти твердую точку, к которой он мог бы приложить рычаг и расшатать защиту Мыслика…

Но вот он снял трубку и попросил следователя, допрашивавшего Мыслика, прервать допрос, как только будет возможно, и привести кладовщика к нему.

– Теряешь время, Ломикар, – мирно и на удивление спокойно сказал Яролим, словно дело не затрагивало его больше прочих.

– А ты можешь предложить что-нибудь лучшее? – огрызнулся Матейка, поднимая голову от кипы бумаг; его давно раздражал вид Яролима и Томека, сидевших в углу за столиком, погруженных в беседу, выкуривавших сигарету за сигаретой и попивавших кофе, в то время как сам он не выберет и секунды, чтобы взять в руки чашку. – Вижу, вы кейфуете?

– Теперь – да, – мило улыбнулся Томек.

Матейка решил игнорировать адвоката.

– Так можешь ты подсказать что-нибудь более умное? – сердито напустился он на Яролима.

– Кажется, могу, – ответил тот, и Томек согласно кивнул. – Послушай, – продолжал Яролим, не обращая внимания на раздраженность друга. – Попробуй на минутку предположить, что Чижек сказал все и что Мыслик действительно был только на станции, а потом дома.

– А эти протоколы ты читал? – Матейка хлопнул ладонью по бумагам сильнее, чем хотел.

– Представляю, что они там наболтали. Да они, если б только додумались, пришили бы Мыслику даже ограбление сокровищницы собора святого Вита, – усмехнулся Яролим. – А ты сопоставь факты. Ладно? Значит, так… Первое нападение на Петра Покорного состоялось вскоре после того, как он подошел к «рено», собираясь заняться ремонтом. Он еще даже машины не отпер, только включил переноску. Это значит, что уже смеркалось, то есть было что-то от половины седьмого до без четверти семь. После короткой ссоры Чижек ударил его, Покорный свалился, а Чижек удрал. Что дальше? Механик, лежащий под машиной, – вещь самая обыкновенная, так? Кто обратит внимание на то, что механик-то не двигается! Тогда и явился убийца с пистолетом и глушителем – в отличие от первого нападавшего с явным намерением убить. Даже Чижек не такой уж идиот, чтоб совершить преднамеренное убийство во дворе, когда еще в общем-то светло, потому что он не успел бы убежать далеко, как уже кто-нибудь позвонил бы в службу общественной безопасности. Между прочим, этот второй убийца тоже предполагал застать Покорного дома…

– Кто же этот второй? – хрипло перебил его Матейка.

– Да Павел Покорный, – ответил Яролим тоном, каким мы отвечаем на ненужный вопрос. – К тому времени стемнело, горела только переноска, стало быть, Павел не мог видеть ясно, и он не заметил, что механик лежит неподвижно. То ли он спешил, то ли опасался, что в другой раз не найдет в себе решимости или не обеспечит себе алиби… Он выстрелил в голову лежащего и погасил переноску – впрочем, это он сделал, наверное, прежде всего. И тут потерял самообладание.

– Из чего вы это заключаете? – Взгляд Матейки перебегал с Яролима на Томека и обратно.

– Из его поведения, Ломикар. Имитировать самоубийство он намеревался с самого начала. Происходи все в квартире, это удалось бы сделать куда правдоподобнее, а как быть здесь? Будь отперта ваша машина, пан доктор, он бы скорее всего затолкал мертвеца в нее. А так, в смятении, он постарался только по возможности отдалить момент, когда труп будет найден. В углу под навесом стояла моя «октавия», там довольно темно даже днем. Вот почему он сломал запор моей машины и втащил туда убитого. Сунул ему в руку пистолет и, как это ни странно, сообразил даже снять глушитель…

– Хорошо, – с сомнением протянул Матейка. – Но как ты объяснишь, зачем он украл документы брата?

– Объясню. Это паника, обыкновеннейшее смятение. Весь план убийства внезапно рассыпался. И Павел начал громоздить одну улику на другую, не подумав, что в данном случае чем их меньше, тем лучше для него. Он имитировал самоубийство – и при этом захотел еще изобразить убийство с целью ограбления… В спешке он открыл только то отделение бумажника, куда кладут мелкие купюры. В большое же, для крупных, забыл заглянуть.

Яролим посмотрел на Томска, молча признавая этим его соавторство в решении загадки и как бы предоставляя ему продолжать.

– Вы исчерпали не все, – с вежливой улыбкой подхватил тот. – Вы не упомянули о первом и, быть может, более важном виновнике… Понимаете, коллеги, в отличие от вас я видел Марту Покорную и, если помните, охарактеризовал вам ее довольно полно… Я очень легко могу себе представить, как часто, а главное, в каком тоне она попрекала мужа его братом, – паршивая овца, арестант и так далее, – которому может взбрести в голову, чего доброго, вселиться в свою половину коттеджа. Еще вы должны уяснить себе обстоятельства поступления Чижека на работу в «Стройэкс». Думаю, что Павел Покорный под нажимом супруги поначалу старался как-нибудь выжить Чижека из комбината, но тот зашел к нему и попросту пригрозил… Мол, вышвырнете меня – будьте уверены, всем расскажу, что за птица ваш братец! Стало быть, Павел Покорный похитил у брата не бумажник, а документы, вернее, даже не документы, – он устранил «возможность идентификации», понимаете, имя похитил, чтобы брат исчез совершенно, и он, Павел, обрел бы покой на работе и, главное, дома. У людей, знаете ли, работает еще и подсознание…