Записки ночного сторожа, стр. 16

Страшновато от таких мыслей. А если подумать, Физик прав. Взять хотя бы мою жизнь. Как ни копай, больше, чем на страничку не накопаешь. Но на страничку-то наберешь! Так пусть эта страничка будет написана. Иначе нельзя будет накопить на вторую страничку. По-моему, Физик упустил из виду один важный момент. Духовность общества не есть нечто непосредственно производное от социальной основы. Она может накапливаться сама по себе и становиться необходимым элементом образа жизни. Просто накапливаться без основ и без причин. Как самостоятельная реальностью. Почему бы нет? Но высказать эту мысль Физику я не решился Он ее разгромил бы в две минуты, я это чуствую. Грустно.

Наши ночи

Ты помнишь ту идею реорганизации планового отдела, говорит Она. Директор за нее премию отхватил. А кто ее придумал? В нашей конторе, говорю я, только один человек способен здраво мыслить: это — ты. Представь себе, действительно я, говорит Она. А что я за это имею? Шишь с маслом! Он даже словом не обмолвился, подонок! Почему так бывает? И ты еще спрашиваешь, говорю я. Я три года работал над диссертацией, душу в нее вложил. Принес статью в Журнал. Конечно, провалили. Подходит потом ко мне один из членов редколлегии. Теперь это — крупная фигура. И предлагает сделать совместную статью на эту тему. Что делать? Согласился. Через пару месяцев без всякой редколлегии выходит статья. Смотрю — моя статья. Немного испорчена, но моя. И ничего сверх того. А подписана только одним именем. Но не моим, конечно. И только в конце в примечании мелким шрифтом сказано, что автор использовал некоторые мои материалы. Вот как бывает! Друзья и сослуживцы поздравляли меня: успех! Им даже в голову не пришло посочувствовать и сказать: грабеж. Никому, хотя все знали, что статья вся моя. После этого меня десять лет не пускали в старшие сотрудники. Этот великий ученый (читай — великий прохвост) везде говорил, что рановато. И имени моего не мог слышать без гримасы. А за что? Вор-то он, а 'не я. А все очень просто, говорит Она. Потому что он знает, что ты знаешь о том, что он вор. И все-таки все это я не могу никак понять.

Попробую объяснить тебе попроще, говорю я. Что сам понял, конечно. Вот возьми нашу контору и ту, что на проспекте Победителей. Наша занимается липовым, фиктивным делом. А та пока еще делает серьезное дело. Говорят, что так. Но какая между нами разница? Никакой!! Отсюда напрашиваются совершенно очевидные выводы. Надо различать производственную организацию группы людей и социальную. Социальная организация группы в ибанских условиях совершенно не зависит от производственной. Она есть функция только от числа индивидов и, может быть, от какого-нибудь престижного или иного ранга. Видимость зависимости социальной структуры группы и вообще социальной жизни (скажем, социальности) от производственной создается за счет того, что не различают официально установленные (узаконенные) социальное отношения и неофициальные. Например, бывают официально установленные группы в сорок человек с одним начальником (как у нас, ты же знаешь). Но неофициально такие группы фактически распадаются на подгруппы. Обратная же зависимость имеет место, т. е. производственные отношения тяготеют к социальным. Погляди на нашу контору. С чего мы начали и чем кончили? В конце концов и твоя гениальная идея была последним шагом на пути превращения нашей конторы в классически социальное образование. Так что все эти идеи насчет базиса, надстройки, производственных отношений и производительных сил и т. п., которые ты долбишь в своем Вечернем Университете Ибанизма, есть бред сивой кобылы. В применении к ибанскому обществу по крайней мере. А зачем же нас этому учат, говорит Она. Это уже другой вопрос, говорю я. Я еще сам в этом не разобрался. Правдец считает, что теория ибанизма — вздорная идеология. А ты, говорит Она. То, что это — идеология это для меня ясно, говорю я. А вот насчет вздорности и вредности — сомневаюсь. По-моему, к идеологии такие понятия вообще неприменимы. Не бывает вздорных и вредных идеологий вообще. Ты читал Правдеца, говорит Она. Неужели это все правда? Не берусь судить, насколько все это верно фактически, говорю я Но если был хотя бы один единственный человек, с которым расправились по методам Хозяина (т. е. в том стиле, как описано у Правдеца), появление книг Правдеца вполне оправдано с моральной точки зрения. Этот один имеет моральное право на такую месть. Это — моя точка зрения. А если их были миллионы?!…

Трагедия эмиграции

Хотя Правдеца, Двурушника, Певца и многих других давно выгнали из Ибанска, разговоры о них до сих пор образуют ядро духовной жизни интеллигенции. И мы говорим о них почти каждый день. А что за них беспокоиться, говорит Кандидат. Живут себе припеваючи. Печатаются. Выступают. Имеют успех. И живут… Не то, что мы. И все равно, говорю я, их судьба трагична. Надо различать трагизм как субъективное переживание и трагизм как оценку объективной судьбы. Литератор, например, переживает свою жизнь как трагедию, ибо Правдец одним ударом низвел его с пьедестала великого писателя до уровня полного ничтожества. Но судьба Литератора не трагична. Правдец — веселый жизнерадостный человек в любой ситуации. Но судьба его трагична. Почему? Когда он был здесь, к нему относились на уровне религиозного обожания. Пусть немногие. Но Правдец знал это и чувствовал. Состояние религиозности было адекватно его жизни, его целям, его продукции. Там — колоссальный успех. Но успех иного типа. Скорее, социальнополитический. А это чуждо ему. Религия, оторванная от породившей ее основы,

в наше время перерождается в политику. Она умирает, обретя силу. И он должен это почувствовать. Сила религии не в успехе, а в неудаче и слабости. Вы можете вообразить себе Христа, выступающего по телевидению и дающего интервью десяткам журналистов? Трагедия типа трагедии Правдеца в той или иной степени свойственна и прочим. У него — лишь в громадной степени и в чистом виде, То, что многие из них так или иначе ударяются в религию, не случайно. Религиозное сознание не есть заблуждение, Это — страдательная форма личностного самосознания. А в наше время эта форма самосознания неизбежно вырождается во что-то, противоположное ей. Все это пустая болтовня, говорит Кандидат, Это только затемняет суть дела. Какую, спрашиваю я. Суть дела именно в том и состоит, что люди сделали попытку рассказать правду о нашей жизни в прошлом и сейчас с целью как-то улучшить будущее если не себе, так детям, а на них накинулись как на врагов, частично уничтожив их, частично деморализовав и запугав, частично выбросив во вне. И не обнаружилось силы, способной защитить их. И нет такой силы ни вне Ибанска, ни в нем самом. Где же найти ее? Только в себе самом, в своей собственной душе. Религия и есть эта самая апелляция к своей душе. А слова «Бог», «вера» и т. п. — лишь языковое ее оформление. В этом нет ничего противоестественного. Это все поддается такому же строгому научному обоснованию и объяснению, как законы наследственности.