Глобальный человейник, стр. 91

При этом сохраняется дистанция, спасающая от бесцеремонных вторжений посторонних в твою душу и личную жизнь. Они позволяют не тратить зря время, силы, чувства, мысли и средства. Они искусственные, «деланые». Это позволяет людям скрывать подлинные мысли и чувства, быть «социабельными», то есть более терпимыми в общественной жизни. С этой точки зрения, общество западоидов напоминает великосветское общество, только в «разжижённом» виде и в массовом исполнении.

Следствием сверхчеловечных отношений является холодность и сдержанность, равнодушие к судьбе ближнего, дефицит «душевности», одиночество, ощущение ненужности и другие явления западного образа жизни.

В XVII веке философ Гоббс определил человеческие отношения формулой «Человек человеку — волк». Эта формула до сих пор многими мыслителями считается отражением сущности человеческой натуры и человеческих отношений. На мой взгляд, она уже устарела давно. Западоиды сделали шаг вперёд. Для них более адекватной является формула «Сверхчеловек сверхчеловеку — робот».

Футурологи предсказывают наступление в будущем времени постчеловеческой эпохи. В эту эпоху, по их мысли, на нашей планете будут господствовать сооружения или существа, превосходящие людей по основным социально значимым качествам, — сверхлюди. По мнению одних из них, такими сверхлюдьми будут роботы, изобретённые людьми или заброшенные к ним инопланетянами. По мнению других, такими сверхлюдьми станут инопланетяне или сверхлюди, искусственно выведенные людьми с помощью генной технологии и бионики. Предсказание этих провидцев будущего уже сбылось в том смысле, что постчеловеческая эпоха действительно наступила. Но оно не сбылось в том смысле, что создателями и носителями постчеловеческой эпохи стали не роботы, не инопланетяне и не искусственные человекоподобные существа, а самые обыкновенные западоиды.

В итоге рассмотренной эволюции западоиды оказались теперь неспособными не то что на какие-то серьёзные преобразования своего социального строя, но даже на то, чтобы придумать и пожелать какой-то иной социальный строй, отличный от того, какой они имеют. Они достигли потолка своей эволюции и теперь они обречены до скончания века воспроизводить свою социальную организацию в неизменном виде, ибо она с точки зрении их природных возможностей есть вершина совершенства.

Таким образом, эволюция западоидов завершилась. Они превратились в сверхлюдей, то есть в социальных роботов. А роботы сами по себе не подлежат никакой эволюции.

Что дальше

Ин кончил свою «лекцию». Я сказал, что в общем и целом согласен с его описанием западоидов. Спросил, что будет дальше. Он сказал, что об этом поговорим как-нибудь потом, и исчез.

Проверка лояльности

Все сотрудники МЦ в установленные сроки проходят проверку на их лояльность. Подошёл мой срок, и мне предложили явиться в отдел лояльности. Я был поражён тем, что в отделе работали только роботы. Потом Фил сказал мне, что людям такое важное дело не доверяют. Люди делают ошибки, тенденциозны, их можно обмануть и подкупить. Роботы же неподкупны, объективны, не делают ошибок и не поддаются на обман. Конечно, таких роботов делают и программу для них составляют люди. Но эти люди не имеют отношения к самим конкретным проверкам. А того, что они делают, вполне достаточно, чтобы точно измерить степень лояльности. Тут степень точности не меньше, чем при измерении кровяного давления, температуры тела, кислотности желудка, содержания гемоглобина в крови и прочих характеристик организма. Во всяком случае. Фил не знает ни одного случая, чтобы роботы сделали ошибку в оценке степени лояльности сотрудников МЦ и чтобы кто-то пожаловался на это. Впрочем, жаловаться бессмысленно, а сотрудники отбираются сюда так и проходят тут такую обработку, что ещё не было случая, чтобы у кого-то степень лояльности понизилась. Если, конечно, не считать психические заболевания.

Мне было задано несколько десятков вопросов. Я должен был отвечать кратко, чётко и правдиво. Поскольку я беседовал не с людьми, а с неодушевлёнными машинами, никакой потребности уклоняться от правдивых ответов не было. Ощущение было такое, как будто я разговаривал с самим собой. Часть вопросов касалась других сотрудников, с которыми я имел дело. И я ответил на все вопросы такого рода вполне правдиво автоматически, даже не задумываясь над тем, что говорил. Но, к счастью, все вопросы были такие, что я не сказал ничего такого, что можно было истолковать как донос. Анализируя потом этот факт, я установил, что в «повороте мозгов» создателей роботов и составителей программ для них просто не было места для того криминального, что могло быть в моих разговорах с сотрудниками МЦ. Это обстоятельство спасло меня и от разоблачения моего собственного криминального «поворота мозгов». Мне не было на этот счёт задано ни одного вопроса, которого я опасался. Я из этого сделал важный вывод: я могу удовлетворять в МЦ мои тайные познавательные интересы сколько угодно, не будучи замеченным в этом отступлении от обязательной нормы. Это обрадовало меня. Но, обдумав эту ситуацию основательнее, я сделал другой, совсем не оптимистический вывод: это произошло не по недосмотру творцов роботов и программ для них, а в силу всеобщего «поворота мозгов», для которого мой оригинальный поворот вообще не существует как нечто реальное и заслуживающее внимания. Он в нашем мире просто лишён какого бы то ни было смысла. Я просто не существую в качестве личности с таким сознанием.

По окончании беседы мне сообщили, что моя степень лояльности в пределах нормы. Меня это сообщение почему-то нисколько не обрадовало. Наоборот, я ощутил какой-то леденящий ужас. Мне захотелось, чтобы меня допрашивали жестокие и беспощадные люди, а не бездушные машины, чтобы они пытали меня, заставляя выдать самые сокровенные тайны моего сознания, а не игнорировали их как нечто несуществующее. Мне захотелось предстать перед судом инквизиции, оказаться в застенках немецкого гестапо или русского КГБ XX века. Но ничего подобного у нас, увы, не было. Было нечто ещё более жестокое и беспощадное: равнодушие.

Во время перерыва я встретился с Филом. Вглянув на меня, он сказал, что вид у меня такой, как будто я побывал в отделе лояльности. Сказал так, как человеку, побывавшему в лапах Гестапо или КГБ, сказали бы его знакомые, что вид у него такой, как будто он побывал в лапах гестапо или КГБ. Я сказал, что я на самом деле там был. Фил на это не сказал ни слова. Так молча мы поели и разошлись по рабочим местам.

Новая тревога

Приближается коней испытательного срока. Во мне зародилась новая тревога: а не лучше ли было бы, если бы меня не оставили на основной срок?! Оставшись здесь, я навечно продаю себя в рабство. Хотя и комфортабельное, но все-таки рабство. Что ждёт меня тут? Однообразная рутина изо дня в день, из года в год. Постепенное повышение служебного ранга, зарплаты, благополучия. Возможно — семья вроде семьи Ива. И вечная душевная боль из-за невозможности реализовать свои способности. А если не оставят — что тогда?! Представится ли случай распорядиться своей жизнью по своей воле? Не попаду ли я в «отбросы», и в одну из «очистительных» кампаний не исчезну ли я бесследно в интересах сокращения процента «отбросов» до нормы?! Что и кто меня ждёт вне МЦ?! Кому я дорог?! Кому я нужен?!

Я почувствовал ненужность моего сократовского мозга и бессмысленность стремления к познанию. Как все-таки были мудры авторы Библии, сочтя страсть познания изначальным грехом человеческой истории!

К тому же чем дольше я работаю здесь, тем уже круг людей, которые проявляют какой-то интерес ко мне, и тем реже я разговариваю с ними. Боюсь, что скоро и этик не останется. Однажды я случайно разговорился с одним старым сотрудником МЦ. Он сказал, что за последние пятнадцать лет я был единственным заговорившим с ним. Я рассказал об этом случае Филу. Он сказал, что это здесь обычное дело. Людям, работающим профессионально с информацией, не о чем разговаривать!