Камень Света, стр. 169

Барри, похоже, был удивлен сильнее всех.

– Думаю, в одном ты все-таки нам солгал, сэр Вэлаша. Ты говорил, что тимпумы едва мерцают. Но эти огни – они великолепны!

Воистину великолепны , – подумал я, глядя, как Огонек кружится под сияющей горой, созданной Галадинами.

Пока Барри и остальные старейшины желали нам удачи в пути, у меня появилась надежда войти в другую гору, чей лик твёрд, как железо, а цвет черен, как смерть.

Глава 38

На то, чтобы выбраться из Аландиля, у нас ушло четыре дня. Большую часть времени мы потратили, чтобы собрать припасы в дорогу: сыры и сушеные фрукты, кедровые орехи, картофель и иманирский вариант неизбежных боевых бисквитов. К удовольствию Мэрэма, Имайра взял с собой несколько маленьких бочонков с перебродившим козьим молоком, которое называлось кальваас . Он показался мне грязным и противно пахнущим напитком, но Мэрэм объявил, что от кальвааса появляются видения ангелов или прекрасных женщин – казалось, для него это было одно и то же.

– Вот возьмем иманирских женщин, – сказал он однажды вечером, после того, как мы с великим трудом перековали всех лошадей. – Правду сказать они… э-э… довольно велики. Но, несомненно, приятны телом и лицом, тебе не кажется? И, о мой Бог, ночью с ними должно быть очень тепло.

Воистину женщины иманиров здорово потрудились, чтобы нам всем было тепло в путешествии. Дочери Хротмара вместе с Аудумлой, Иваной, Уллой и другими работали почти четыре дня, чтобы сшить длинные шубы, покрывавшие нас с головы до пят, – удивительно мягкие и толстые, сотканные из длинного меха, что женщины иманиров состригли со своих тел. Их белизна, подобная снегу, поможет нам прятаться на заснеженных склонах восточных гор.

Мужчины иманиров оказались чрезвычайно искусны в создании вещей. Они наполнили пустые колчаны Атары стрелами, некоторые из которых завершались алмазными наконечниками, пробивавшими прочнейшие латы. Один из их кузнецов подарил Лильяне новый набор посуды, сделанный из очень блестящего и прочного золотистого металла, который он назвал гальте . Барри собственноручно в последний наш вечер в Аландиле принес Имайре карту, которую нарисовал один из его предков несколько поколений назад. Он завернул свой подарок в коричневую бумагу и предупредил Имайру не открывать нам ее секретов, пока мы успешно не выедем из города.

– На это время она лишь для твоих глаз. И лишь для твоих рук – только отцы и сыновья нашего рода когда-либо прикасались к ней.

Загадка, которую иманиры делали из этой карты, разожгла наше любопытство. Мы также хотели узнать побольше об Имайре и его семье. После того как Барри ушел, мы поинтересовались у Имайры, почему он нам прямо не сказал, что Барри его отец. А Имайра, глядя на покрытый бумагой сверток в руках, погрузился в глубокую, задумчивую тишину.

– Я думал, что сказал.

На самом деле он сказал нам только, что потерял своих детей по вине Красного Дракона, а Барри – своих внуков, и таким способом хотел донести до нас терзавшую его правду. Он с великим искусством создавал своими огромными руками вещи, но не хотел копаться во мраке внутри себя.

Однако мы поняли одну из причин, почему урдахиры выбрали именно его, чтобы показать нам путь к Аргатте: когда Имайра был моложе, он возглавлял рейды в Сакэй в яростном стремлении отбить вторжения армии Красного Дракона. Хотя он и другие иманиры многих убили своими боркорами, их осталось слишком мало, и большая часть Восточного предела была потеряна.

– Дракон становится все сильнее, в то время как мы слабеем. Барри и Хротмар, все урдахиры знают, что мы сможем удерживать Элайвагар еще поколение, может, два – но не вечно. Потому они и решили использовать этот ужасный шанс и послать меня с вами в Аргатту.

По его словам, нас окружали дурные знамения: звезды, падение Йарконы, слухи об огнедышащем драконе, которого Морйин в любой момент может наслать на всякого, кто противостоит ему… Даже новый цвет Аламит, признал он, не совсем благая вещь, ибо та мудрость, что старейшины почерпнули у Звездного народа, несет в себе не только надежду, но и шепот рока.

– Элайвагар, возможно, падет последним в Эа, но все-таки падет. И тогда Звездный народ не придет никогда.

– Нет, не говори так. Всегда есть надежда.

– Надежда, – с горечью повторил Имайра. – Она ушла, когда Великий Зверь отнял у меня детей. А теперь…

Я сжал его огромное запястье, желая, чтобы Имайра ощутил ту же великую силу, что чувствую я.

– А завтра мы отправимся в Аргатту. Есть ли в этом поиске истинная надежда? Я полагаю, что мы должны действовать так, будто она есть.

Неожиданная меланхолия Имайры, павшая на него подобно ледяному туману, совершенно испарилась на следующее утро, когда старейшины и множество иманиров собрались на огромной площади, чтобы пожелать нам счастливого пути. Сам Имайра подготовился к нашему путешествию, взвалив на спину массивный тюк и прихватив огромный боркор, которым поверг не одного врага. Он также взял на себя задачу командовать тридцатью стражами иманиров, которым предстояло проводить нас из Аландиля, и теперь был занят и энергичен, проверяя их поклажу и громовым голосом отдавая команды. Новое настроение Имайры этим солнечным утром заразило и остальных. Они толпились вокруг нас, подбадривая и выкрикивая ободряющие слова. Когда настало время отправляться, иманиры окружили нас со всех сторон, словно ожившие меховые горы. Мы ехали сквозь толпу вниз через аллею по широким бульварам Аландиля, а нам бросали веточки лавра и пели молитвы.

Мы покинули Аландиль по огромной дороге, ведущей на юг от города через долину. Там, вдоль берегов синего Остранда, располагалось множество полей, засеянных ячменем, рожью, картофелем и прочими выносливыми культурами. Я ехал на Эльтару первым, за мной – мои друзья. Вели нас иманиры. С Имайрой во главе наша стража маршировала гигантскими шагами, не отставая от лошадей. На мгновение я пожелал, чтобы эти тридцать великанов сопровождав нас всю дорогу до Аргатты и просто разнесли бы ее ворота огромными дубинами.

Через несколько миль после того, как город кончился, фермы уступили место лесистой и более дикой местности, а мы свернули на боковую дорогу, ведущую на восток к разрыву в горах. Эльтару нес меня вперед, а я внимательно осматривал волнистые белые вершины, измеряя на глаз углы и расстояния, пытаясь внутренним взором увидеть, как должна выглядеть земля, к которой мы приближаемся. Потом настало время временно лишиться зрения. Имайра остановил отряд и попросил нас спешиться. Он достал те же повязки, что закрывали наши глаза при входе в Аландиль. Пришлось снова повязать их, чтобы, если по несчастной случайности нас поймают, рассказать лишь о существовании Аландиля, но не о дороге к нему.

Так, слепые, словно летучие мыши, мы провели остаток дня. Как и во время нашего подхода к Аландилю, каждого вел иманир. Я беспокоился, что присутствие и дымный запах большого количества людей, почти таких же высоких, как огромные белые медведи, может напугать лошадей. Но люди есть люди, а не звери, и лошади понимали это достаточно хорошо. Они воспринимали иманиров как людей, а вот иманиры приняли их вовсе не так легко, так как не привыкли к лошадям, и идея ехать верхом на животном глубоко их беспокоила.

– Лошади созданы с четырьмя ногами, чтобы убегать от львов и волков, а не для того, чтобы нести человека, когда его две ноги слишком устали, – вставил Имайра.

Я решил, что это странный, но заслуживающий уважения взгляд на мир.

Я беспокоился, что для лошадей путь через горы окажется трудным. Там, на крутых склонах осыпей и выступающих камнях, две ноги иной раз предпочтительнее, чем четыре. Но если Имайра и разделял мое беспокойство, то виду не подавал. Не обсуждал он и путь, которым собирался пробраться из Элайвагара в Сакэй. Я решил, что он, верно, хочет оградить нас от воображаемых ужасов.

Неспокойно и неприятно идти с куском ткани на глазах. Должно быть, ужасно ослепнуть на самом деле. С исчезновением этого необходимого чувства я стал более зависеть от оставшихся. Дорога извилистым путем вела через лес в горы. Я чувствовал ее крутой подъем ступнями, а воздух с каждым ярдом становился все холоднее и холоднее. Ветер доносил ароматы сосен, перистых елей и новых цветов, запаха которых я никогда раньше не чувствовал. Я вслушивался в сладкое чир-лии-чурр лазоревки и к реву лосей в глубине лесов. Потом мои чувства стали глубже, и я сосредоточился на напряжении руки Имайры и его быстром дыхании. Что-то подсказывало мне, что он скрывает в своем огромном сердце какую-то темную тайну и не хочет, чтобы мы узнали ее.