Принцесса из рода Борджиа, стр. 102

Глава 46

МЕСТЬ БЮССИ-ЛЕКЛЕРКА

Как сказал Моревер, на улице его ждал Бюсси-Леклерк. Приятели немедля направились в Бастилию.

— Все прошло хорошо? — спросил Бюсси-Леклерк и улыбнулся, вспомнив о присутствии при этой сцене герцога де Гиза.

— Конечно! — с некоторым удивлением ответил Моревер. — А что?

— Ничего! Пошли.

— Да. идем. Я очень тороплюсь его увидеть. Он закован в кандалы?

— Надлежащим образом. Не беспокойся ни о чем.

Бюсси-Леклерк принялся насвистывать охотничий марш, а Моревер, бледный, низко опустив голову, ускорил шаг. Несколькими минутами позже они миновали разводной мост и вошли в тюремный двор.

— Вот мои владения! — сказал, смеясь, Бюсси-Леклерк. — Какая все же странная идея пришла в голову нашему герцогу: сделать меня комендантом Бастилии.

— И вовсе это невесело. Здесь так противно, — сказал Моревер, озираясь. — Где он? Идем же!

— Терпение, черт побери! Эй! Четырех стражников и фонарщика ко мне!

Четверо солдат, вооруженных аркебузами, и тюремщик с фонарем бросились выполнять приказ.

— Ключи от номера семнадцатого! — добавил Бюсси-Леклерк.

Тюремщик убежал и через несколько мгновений вернулся со связкой ключей.

— Номер семнадцатый? — спросил он. — Это в Северной башне. Второе подземелье. Вот они, господин комендант.

— Иди вперед, — сказал Бюсси-Леклерк. — А вы следуйте за нами, — добавил он, обращаясь к солдатам с аркебузами.

Они прошли через внутренние дворики, окруженные со всех сторон высокими черными стенами, потом — по переходам с изъеденными временем каменными сводами. Бюсси-Леклерк насвистывал сквозь зубы, Моревера же охватила дрожь. Вместе с тем какая-то дикая радость заставляла его сердце громко биться. Чтобы хоть что-то сказать и отогнать ощущение ужаса, которое навевала знаменитая государственная тюрьма, он повторил:

— Нет, Бюсси, твои владения невеселы. А сколько же подданных в этом королевстве скорби?

Бюсси-Леклерк обернулся к тюремщику, в его взгляде был вопрос. Он и сам не знал этого.

— Двадцать восемь заключенных, — коротко ответил тот.

— Слышишь, Моревер? Двадцать восемь. Это мало, и я попросту нищий король.

— В чем их вина?

— В чем вина того, к кому ты идешь? — переспросил комендант, разражаясь смехом.

— Ладно, быстрее! — сказал Моревер, скрежеща зубами.

Они вошли в маленький дворик, куда можно было попасть, открыв тяжелую решетку. Отвратительный смрад поднимался над ним. Сюда никогда не проникали солнечные лучи. Здесь высилось круглое колоссальное каменное сооружение, вершина которого терялась в черных небесах: это и была Северная башня. У ее подножья виднелась железная дверь.

— Сюда мы помещаем самых непокорных. Не правда ли, Комтуа?

Комтуа, тюремщик, утвердительно кивнул и принялся открывать дверь. Эта процедура продолжалась несколько долгих минут. Когда дверь, наконец, отворилась, поток зловония ударил в лицо Бюсси-Леклерку.

— Ох! — сказал он, отшатываясь. — Здесь пахнет смертью.

— Войдем! — сказал Моревер, с какой-то жуткой радостью вдыхая эти мерзкие испарения.

— Будьте внимательны! — сказал Комтуа. — Здесь есть каменные завалы.

Он начал спускаться: Моревер, шедший за ним, бросал жадные взгляды в глубину мрака, в который они погружались. Следом шагал Бюсси-Леклерк, позади — четверо солдат.

Лестница извивалась и уходила вглубь, напоминая какого-то фантастического зеленоватого каменного червя. На неровных грязных стенах поблескивали подтеки селитры.

Они спустились на тридцать ступеней и остановились. Здесь едва можно было дышать. По скользкому, затянутому плесенью полу ползали отвратительные насекомые.

— Это здесь? — спросил, задыхаясь, Моревер.

— Еще ниже, — сказал тюремщик Комтуа.

Бюсси-Леклерк коснулся пальцем одной двери и сказал:

— Номер четырнадцатый!

— Номер четырнадцатый? — спросил Моревер растерянно.

— Да, этот малыш герцог, отпрыск рода Валуа. Герцог Ангулемский!

— Черт бы побрал этого герцога Ангулемского! — прорычал Моревер. — Спускаемся!

И он подтолкнул тюремщика. В эту минуту из глубины камеры с номером «14» вырвался безумный крик и отозвался на лестнице зловещим эхом. Кто-то тряс дверь темницы изнутри. В сумраке прозвучало проклятье. Затем вновь стало тихо.

— Они все таковы первое время, — сказал Комтуа, пожимая плечами.

Бюсси-Леклерк побледнел. Этот бретер и забияка без чести и совести еще не обладал душой тюремщика. Моревер ничего этого не слышал, он шел следом за Комтуа, испытывая пьянящее чувство наконец-то удовлетворенной мести. Он хотел бы, чтобы эта пещера была еще более гнусной, чтобы воздух был еще более непригоден для дыхания, чтобы в этом аду было еще страшнее и ужаснее…

— Вот номер семнадцатый! — сказал вдруг Комтуа, останавливаясь перед какой-то дверью. Они были во втором подземном ярусе.

— Открывай! — сказал Моревер хриплым голосом.

Он взял фонарь из рук тюремщика и, поскольку ему показалось, что тот не особенно торопится, сам отодвинул засовы. Дверь широко отворилась. Моревер, держа в руке фонарь, сделал два шага и вошел в дыру, которую представляла собой камера. Слабый луч фонаря осветил подземелье, источенные камни стен, на которых были начертаны последние молитвы, проклятья, угрозы, крики боли, запечатленные в граните и полустертые временем. Водяные капли, которые собирались под сводами, чтобы скатиться вниз, как скатываются слезы, неровный, шероховатый пол, будто исцарапанный ногтями, мутноватые лужицы на нем… Моревер охватил все это одним взглядом, быстрым, как удар молнии. Он посмотрел в глубину камеры. Там к вделанным в стену кольцам были прикреплены две изъеденные ржавчиной цепи. Каждая из цепей также заканчивалась кольцом. Эти кандалы были надеты на лодыжки заключенного. Моревер поднял свой фонарь и увидел, что человек стоял, опираясь на стену, и смотрел на него.

— Не зря мы его заковали в кандалы, — сказал Комтуа, добросовестно выполняя роль гида. — Черт возьми! Его выходки стоили жизни троим из нас.

Бюсси-Леклерк ступил в камеру и подал знак тюремщику, чтобы тот вышел. Моревер легонько улыбнулся, со вниманием разглядывая узника. Узник тоже улыбался, но совсем иначе. Через несколько мгновений взаимного разглядывания Моревер повесил фонарь на гвоздь, несомненно предназначенный для этой цели, и сказал:

— Ну вот и я, Пардальян. После шестнадцати лет погони друг за другом мы наконец встретились.

— А вот и господин Бюсси-Леклерк, — безмятежно сказал Пардальян, — главный хранитель этого веселенького местечка. Приветствую вас, господин Леклерк!

Моревер заскрежетал зубами и продолжал:

— Ты не смеешь ни смотреть на меня, ни разговаривать со мной, Пардальян. Но я с тобой говорю и смотрю на тебя. Для этого я сюда и пришел. Хочешь не хочешь, ты выслушаешь меня.

— Леклерк, — сказал Пардальян, — шпага, что бьет вас по ногам, очень длинна, однако же она короче той, которой я так славно щекотал вас на мельнице.

Бюсси-Леклерк побледнел и громко выругался.

— Поторопись, — проревел он, — поторопись, Моревер, так как я не поручусь за то, что не проткну этого дьявола кинжалом.

— Ха! — сказал шевалье. — Вы не посмеете, Леклерк. В самом деле, мне ведь заковали только ноги, а руки у меня свободны, и они наводят на вас страх. Фу! Ну и рожа у вас! Не кипятитесь же так! Я отлично помню вашу испуганную физиономию, когда я привязал вас к крылу мельницы. Остерегитесь. Вы рискуете уморить меня со смеху, и палач будет за это на вас в большой обиде.

Пардальян захохотал, и этот смех заставил изумленно переглянуться четверых солдат, оставшихся в коридоре.

— Черт побери! — завопил Бюсси-Леклерк, выхватывая шпагу из ножен.

— Прекрати! Прекрати! — прошипел Моревер, и в голосе его слышалась злобная ирония. — Господин Пардальян прав: палач, который придет сюда завтра, будет слишком раздосадован тем, что ему достанется для пыток только труп.