Последняя схватка, стр. 121

Пардальян живо сбежал вниз. Из этого примечательного разговора он не упустил ни слова. Он узнал в десять раз больше, чем хотел, и уже отказался от мысли идти за Фаустой к монахиням.

Через двадцать минут шевалье присоединился к своим друзьям, которые томились в карьере: они ожидали каких-то событий, но ничего не происходило. Эскаргас и Ландри тоже были там: они слышали, как одна монашка сказала, что госпожа герцогиня проведет ночь в монастыре: они видели, что сопровождавшие Фаусту люди уехали. Выяснив все это и следуя полученным инструкциям, Кокнар и Эскаргас вернулись в карьер. А Вальвер и Гренгай за все время наблюдения не заметили вокруг ни одной живой души.

Пардальян повел друзей за собой, и еще через двадцать минут все они были на кухне фермы, только что заминированной по приказу Фаусты. Пардальян подошел на миг к окну, забранному крепкой решеткой: он не забыл об испанце, которого Фауста назвала маркизом. Тот был на лугу и делал вид, что занят делом. Этот человек очень мешал Пардальяну.

Шевалье подумал немного и улыбнулся. Он знаком велел товарищам спускаться в погреб. Сам Пардальян сбежал вниз последним, прихватив в собой ключ от двери, соединявшей подвалы с кухней. Заперев за собой эту дверь на два оборота, шевалье оставил ключ в замке. Спускаясь по лестнице, Пардальян думал:

«После работы, проделанной внизу, ему и в голову не, придет снова лезть в погреб… Подозреваю даже, что и в дом он лишний раз не зайдет… кому охота сидеть на вулкане… А если и надумает заглянуть в подвал, то увидит, что дверь закрыта и ключа нет. Решит, что так было угодно госпоже герцогине, и все тут».

Не один час Пардальян, Вальвер, Ландри Кокнар, Гренгай и Эскаргас трудились в подземелье. Мы не знаем, что они там делали.

Задолго до наступления темноты испанец — а у него явно были дела в Париже — все запер, как ему приказала Фауста, и ушел, забрав с собой ключ от передней двери. Но ключ от задней двери он оставил в замке.

Пардальян, Вальвер и их товарищи стали хозяевами положения. Покончив с работой, все они вернулись на кухню. Пардальян и Вальвер завели долгий разговор, а Ландри Кокнар, Эскаргас и Гренгай отправились за провизией. Потом все поужинали на кухне, чувствуя себя как дома.

Когда совсем стемнело, Пардальян и Вальвер спустились вдвоем в подвал. Пардальян открыл дверь подземного хода, ведущего в монастырь, и, прихватив фонарь, повел Вальвера по узкому коридору.

Прошло около часа, и они вернулись с матушкой Перрен и маленькой Лоизой. Пардальян нес девочку на руках. Они уже подружились. Он называл внучку Лоизеттой, Лоизон. А она называла его дедушкой, дергала за седые усы и звонко чмокала в нос и щеки. То и дело крошка спрашивала:

— А где же мама Мюгетта?

На что Пардальян терпеливо отвечал одно и то же:

— Маму ты увидишь завтра, ангел мой.

Пардальян решил отвести всех в «Золотой ключ». Шевалье был уверен, что там девочку обласкают, уложат в мягкую постель, а с утра, задарят лакомствами — и малышка скоро наконец-то увидит отца и мать, которая выплакала по ней все глаза. Ребенок задремал у него на широкой груди — и спал, как ангелочек.

Они немного задержались на ферме, но скоро двинулись в путь. Шли медленно: иначе матушка Перрен не поспевала бы за мужчинами. До Монмартрской заставы они добрались лишь к одиннадцати. Ворота давно уже были на замке. Но стоило Пардальяну предъявить бумагу, как всю компанию тут же пропустили в город.

У таверны они появились почти в полночь. Подождали, пока мадам Николь оденется. Увидев Вальвера, трактирщица сразу сообщила тому о записке, которую отнесла в дом на улице Фуражек.

Не сказав никому ни слова, Одэ сорвался с места. Пардальян был в соседней комнате, укачивая проснувшуюся Лоизон, и ничего не заметил.

Вальвер вихрем влетел в дом, забыв об обычной осторожности, взбежал по лестнице, поспешно зажег свечу и схватил записку, которая лежала на виду, посреди стола.

Он жадно прочел ее и, смертельно побледнев, выпустил из рук.

— Проклятье! — страшным голосом воскликнул юноша.

Он ринулся на лестницу, выскочил на улицу и пулей понесся вперед.

Когда он оказался на площади Трауар, прозвучало двенадцать мерных ударов: полночь. Звонили колокола храма, к которому Одэ мчался во весь дух. За молодым человеком не угналась бы сейчас и добрая лошадь… А он, превозмогая себя, понесся еще быстрее, рыча на бегу:

— Опоздал!.. Слишком поздно!..

У входа в храм стояла дорожная карета, запряженная четверкой прекрасных коней. Ничего не замечая, Одэ влетел в собор. Народу там было немного, человек двадцать. Это были люди Кончини, среди которых выделялись господа д'Эйно, де Лувиньяк, де Монреваль и де Шалабр, лейтенанты Роспиньяка. Избранная публика собралась у небольшого алтаря в боковом приделе. Только там и был свет.

В первом ряду по одну сторону от прохода стояли Кончини — отец невесты, и Роспиньяк, жених. По другую — Леонора, мать, и Флоранс, невеста. Других женщин в церкви не было. Священник с двумя певчими из детского хора начал службу.

Ничего этого Вальвер не замечал. Он видел только смертельно бледную Флоранс и небольшую группу дворян, отделявших девушку от него. Одэ двинулся прямо на них, зычно крикнув:

— Флоранс!.. Я здесь!..

Задыхаясь от сумасшедшей радости, она отозвалась:

— Одэ!.. Сюда!..

Воспользовавшись всеобщим замешательством, девушка сорвалась с места и устремилась к Вальверу. И вот он уже прижал ее к себе. Вот уже повел к выходу, до которого было не более пятнадцати шагов.

До этого Одэ действовал, не рассуждая, словно потеряв рассудок. Вальвер не смог бы сказать, что он видел и слышал; он даже не смог бы сказать, видел ли и слышал ли вообще хоть что-нибудь: он летел, не замечая препятствий. Одна мысль вела его, как путеводная звезда: успеть, успеть любой ценой, пока не совершилось непоправимое.

Хоть юноша и повторял про себя: «Опоздал! Слишком поздно!», он все же добежал до церкви. Когда любимая оказалась у него в объятиях, к нему вдруг, как по волшебству, вернулось хладнокровие. Тихо засмеявшись, Вальвер успокоил Флоранс.