Нострадамус, стр. 33
— Ладно, успокойся! — усмехнулся раненый. — Что поделаешь, в конце концов…
— Что «в конце концов»?! — закричал его молодой спутник. — Что?! Договаривай!
— Ну, хорошо, — дрожа и осеняя себя крестным знамением, ответил старик. — В конце концов, от тебя тут ничего не зависело. Этот неизвестный — наверняка посланец самого Сатаны! Ты заметил, как сверкали его глаза? Заметил, какое бледное у него лицо, такое, будто он мертвец, вышедший из могилы? Заметил? А ты расслышал его имя — какое-то турецкое или языческое, слышал, как его назвал тот, что был с ним?
— Нет… Не слышал…
— Но я-то слышал!
— Ну, и как же его кличут?
— Он его назвал… назвал… Погоди… Как же он его назвал? Ах, черт побери, я забыл!
— Забыл, так вспомни! — взорвался юноша. — Адом тебя заклинаю, вспомни! Да будь он хоть кто, человек или сам дьявол, этот выродок, который тебя смертельно ранил, а меня заставил отступить… Меня! Отступить первый раз в жизни… Да будь он хоть кто, я хочу его найти, понимаешь? Я хочу зарезать эту сволочь своими собственными руками и швырнуть его печенку собакам! Вспомни сейчас же, говорю тебе!
— Как же его зовут? — бормотал раненый. — Погоди… Сейчас… Ох! Кажется, вспомнил! Вроде бы тот, что был с ним, назвал его… назвал его… Вот! НОСТРАДАМУСОМ!
Этот раненый, который находился уже на пороге смерти, был Брабан-Брабантец.
А его молодой спутник был, конечно же, Руаяль де Боревер…
III. Харчевня «Три журавля»
На краю дороги, зарастающей травой летом, утопающей в грязи зимой и ухабистой во все сезоны, стояла одинокая харчевня, сложенная из битого серого камня. По стене жалкого домишки к чердаку шла наружная лестница. Над убогим крыльцом висела раскрашенная неумелой рукой, а сейчас еще и полустершаяся от времени вывеска: три задумчивых журавля на берегу пруда.
Откроем запертую на висячий замок, закрытую на задвижку, да еще и снабженную в качестве дополнительного засова прочной железной полосой с рычажком дверь — и вот мы в просторной, плохо освещенной комнате, пустоту которой никак не могут заполнить несколько расшатанных столов с запятнанными вином столешницами. Один из них в тот вечер, о котором пойдет наш рассказ, подтащила поближе к камину четверка сурового вида мужчин. И вот теперь они сидели вокруг, беседуя, попивая винцо и закусывая чем бог послал.
Вид у них был одновременно плачевный и пугающий: зверские физиономии, правда, с выражением зверей, скорее загнанных, чем вышедших на охоту; длинные шпаги на боку; засунутые за пояс острые кинжалы без ножен…
— Ну и погодка, господа, ну и ненастье! — сказал Тринкмаль.
— Можно подумать, Гаронна решила выйти из берегов, чтобы окропить нас своими водами! — добавил Страпафар.
— Натчинаецца вземирный потоп, — заметил Корподьябль.
— Та. Тоштиг обьять бажол… — отозвался Буракан.
Тринкмаль был парижанином, внешне похожим на злобную крысу, но на деле — хитрой лисой, лицемером, умеющим быть слащавым до елейности. Папашей Страпафара был испанец, но на самом деле он родился то ли в Лангедоке, то ли в Гаскони, то ли в Провансе, бродяга и сам толком не знал, откуда он родом, потому что появился на белый свет где-то на большой дороге, когда его родители совершали очередной переход неизвестно откуда неизвестно куда. Пьемонтец Корподьябль физически и нравственно был вылитый голодный волк. Буракан сначала перебежал из войска Карла V, а потом дезертировал из французской армии. Мощный и глупый, как бульдог, он обладал такими же, как у этой собаки, железными челюстями. Оба последних говорили с чудовищным акцентом, который мы попытались воспроизвести выше, но от которого решили отказаться в дальнейшем рассказе, чтобы не затруднять чтения.
В течение следующих нескольких минут в комнате не было слышно ничего, кроме чавканья: могучие челюсти пережевывали пищу. За стенами дома бушевала буря, выл и свистел ветер, небосвод проливал обильные слезы, с шумом падавшие на крышу. Внезапно дверь сотряслась от удара. Хозяин заведения, сидевший рядом с ней, так и подскочил. Четверо едоков прекратили жевать и встали, схватившись за кинжалы.
— Господа, — спросил трактирщик, — следует ли мне открыть?
— Мы не слышали свистка, — ответил Тринкмаль. — Да поможет путешественнику Пресвятая Дева, но сюда мы его не пустим.
Остальные только важно кивнули, а Страпафар добавил тихонько:
— Ролан де Сент-Андре приказал открывать дверь только тогда, когда мы услышим свисток. А путешественник пусть идет ко всем чертям!
— Убирайтесь! — прокричал через дверь трактирщик.
— Откройте! — загремел мужской голос снаружи.
И при звуке этого голоса, жесткого, властного, непреклонного, голоса с каким-то металлическим оттенком, четыре разбойника задрожали. Хозяин харчевни покачнулся, будто его ударили в грудь, и провел рукой по лбу, утирая выступивший на нем холодный пот.
— Ох, — прошептал он, — ох, что это на меня накатило? Какая ужасная слабость… Нет-нет, — собрав все силы, закричал он, — я вам не открою!
За дверью не раздалось никакого нового звука: только шум дождя и вой ветра. Но через одну-две минуты четыре бандита с изумлением увидели, как трактирщик, действуя, подобно автомату, дрожащими руками отпирает одну за другой все задвижки. Когда он приступил к висячему замку, стараясь побыстрее повернуть ключ, все четверо в один голос заорали:
— Вот черт! Да не открывайте же!
— Я не открываю… — бормотал, продолжая орудовать ключом и стуча зубами, трактирщик. — Я не хочу открывать…
В то же время с грохотом упала железная полоса, замок со щелчком открылся, дверь распахнулась. Вошли двое мужчин, с которых ручьями текла вода. Четверо бандитов, не сговариваясь, сделали выпад и замахнулись кинжалами, сопровождая свои действия страшными проклятиями. Тот из новоприбывших, кто зашел первым, не обращая на них никакого внимания, первым делом скинул мокрый насквозь плащ и только после этого взглянул в их сторону. Они внезапно остановились в нелепых позах. Тогда вошедший протянул к ним руку… и они стали пятиться назад. Разбойники побледнели, они не могли больше вымолвить ни слова, их удерживало на месте какое-то им самим непонятное оцепенение… Тем временем незнакомец опустил руку и, отвернувшись от безмолвных бродяг, сказал хозяину:
— Комнату для меня и место в конюшне для моей лошади. Иди, ничего не бойся. Тебе хорошо заплатят.
— Черт побери! — вымолвил наконец Буракан. — Да этот тип будет посильнее самого императора Карла.
— Это не человек, — прошептал Страпафар. — Это вампир, вышедший из могилы. Видел его физиономию? Я готов поклясться, что под этой кожей давно не было ни капли крови!
— Господа, — предложил Тринкмаль. — Пока суд да дело, давайте доедать жаркое.
Бандиты уселись за свой шаткий столик, пододвинутый к огню очага.
— Господа, — снова заговорил Тринкмаль, — господа, мне кажется, только что мы пережили небывалый испуг. Так вот, господа, мне кажется, что, будь с нами один человек, хорошо вам известный, мы бы не побоялись никакого вампира.
— Ага! — воскликнул Страпафар. — Ага, я знаю, о ком идет речь! Это точно, с ним бы я не устрашился ни бога, ни дьявола! А без него как-то теряешься, даже наша честь, и то…
— Porco Dio! — перебил его Корподьябль. — Не говори! Когда он идет впереди нас, когда его шпага сверкает на солнце, какой враг может нам сопротивляться? А с тех пор, как он оставил нас, лично я — как тело без души…
— Он-то и впрямь будет посильнее императора Карла! — талдычил о своем Буракан.
— Да он просто король в любой битве! — с восхищением отметил Страпафар.
— Эх, что там говорить, не человек, а гром небесный! — подхватил Корподьябль.
— Одним словом, Руаяль де Боревер, — подытожил обсуждение Тринкмаль.
И все четверо сняли шляпы. В этот момент снова раздался грохот — кто-то опять стучал в дверь, и чей-то голос снаружи опять требовал:
«Откройте!»