Дети против волшебников, стр. 63

Странное дело, думал Петруша — рифм почти нет, а если читать размеренно, то звучит как настоящие стихи… Отчего так? Петруша понимал, что никакой способности к поэзии у него нет: кадетам, конечно, пристало сочинять бодрые строфы про смертный бой, как сочинял Денис Давыдов, — но не более того. Однако стих почему-то сразу выучился наизусть, сам собой. Петруша даже решил проверить: закрыл глаза и начал бормотать по памяти.

Согласитесь, что, когда сидишь с закрытыми глазами, сложно заметить, что кто-то стоит у тебя за плечом и подглядывает. Тощая рука сунулась — и подло выхватила Петрушину бумажку! Очкарик из Гастингса, отскочив, завизжал:

— Мастер Кальяни! Он тоже пишет! Вот смотрите — сочинил, а никому не показывает!

— Я знал, что дух уныния обязательно кого-то зацепит, — удовлетворённо кивнул маэстро. — Ах, ведь это русский мальчик… Русские мальчики иногда пишут хорошие стихи. Не такие длинные и скучные, как у Пушкина или Тютчева, но гораздо более звучные, чарующие — как у мастеров серебряного века. Мережковский, Белый, Блок — эти люди приручали джиннов десятками! Дайте сюда бумажку.

— Это моя бумажка, — пискнул Петруша. — Не читайте, пожалуйста…

— Очень, очень любопытно, — произнёс Кальяни, принимая из рук возбуждённого очкарика смятый листок. С видом опытного хирурга он опустил взгляд в исчёрканную бумажку… И отдёрнул глаза, точно коснулся калёного железа! Петруша сглотнул тугой комок.

— Но я ведь ничего особенного не писал…

— Это откуда у тебя? — прошептал маэстро, истерично размахивая Петрушиной бумажкой. Жёлтая косица на подбородке тряслась, как осиновый лист.

— Простите, это черновик! — поспешно выкрикнул Петруша. — Я ещё не докончил…

— Вам это с рук не сойдёт! — взвизгнул Кальяни, подскакивая и бросаясь к выходу. Класс ошеломленно выдохнул: поразительная перемена! Вместо ленивого, уверенного в своих силах льва — перед детьми бегал, размахивая руками, суетливый и дёрганый тролль, увешанный побрякушками.

— Я немедля доложу проректору! — провизжал Кальяни и скрылся. Дверь оглушительно хлопнула.

— А чё я сделал-то? — испуганно прошептал Петруша и поглядел на Готфрида из Гастингса. Очкарик взирал на него с ненавистью.

Глава 15.

Список Савенкова

В пятнадцать часов опять, как и в полдень, стреляли в небо из пушек. «Наверное, тучи разгоняют», — думал Иванушка. Он спешил через Истошный парк в квартал Пиявок — там, как ему удалось выяснить, находились общежития второкурсников.

У Вани было всего полчаса. Полчаса на то, чтобы выйти на след русских детдомовцев.

Впрочем, едва Царицын оказался в квартале Пиявок, он загрустил: народу здесь была уйма, и все одинаковые: в чёрных пиджачках с гербовыми факультетскими шарфиками — шныряют на роликах, говорят по-английски, жуют резинки, хрустят чипсами… Как тут русского найдёшь?

Ваня взбежал по ступенькам ко входу в корпус имени Цахеса, но вовремя притормозил: заметил, что входные двери оборудованы турникетами, как в московском метро. Только вместо магнитных карточек дети прижимали к чутким устройствам свои металлические бляхи.

У Вани, конечно, имелась на груди бляха с гербом Гриммельсгаузена. Да только не стал Ваня грудью кидаться на амбразуру турникета. «Компьютер считывает имя каждого входящего, — сообразил кадет. — А значит, при желании, любая рыжая кошка сможет без труда „выяснить, что шаманёнок Шушурун зачем-то бегал в общежитие второго курса. И тогда рыжая подлючка помчится к начальству докладывать: «Мальчик Шушурун интересуется второкурсниками, видать, пытается установить контакт!“ — и будет права.

Беспечно напевая песенку про гениального сыщика из Бремена, Ваня присел на стульчик под навесом одного из летних кафе. Достал из кармана блокнот и, тайком оглядевшись, не следят ли вражеские глаза или объективы, записал на тонком клетчатом листочке:

1. Вениамин Фенин.

2. Анатолий Гошечкин.

3. Эльвира Турухтай.

4. Георгий Мерлович.

5. Анастасия Рыкова.

Это были имена детдомовцев, которые Савенков надиктовал Ване ещё в Москве. Две девочки да три мальчика… Бродят где-то здесь, в шумной толпе второкурсников. А может быть, уже давно в какой-нибудь камере сидят, где их обрабатывают наркотиками да гипнозом. И потом заставляют врать журналистам, что в России их якобы унижали да избивали?

Размышляя, Ваня засмотрелся на рыжего паренька в чёрно-жёлтой майке факультета Агациферус, который только что поставил на стол тарелку с синюшными печёночными сардельками и теперь, облизываясь, присаживался на стульчик. Что-то в поведении рыжего мальчика показалось Ване странным. То, как он поливает сардельки кетчупом? Или, может быть, парень как-то подозрительно тщательно протирает вилочку салфеточкой?

Стоп. Вилочка ведь у него пластиковая, одноразовая. Зачем тебе, рыжий, вилку протирать, ведь ты только что достал её из запечатанного пакетика? Ну, можно протереть, конечно. Если, допустим, у тебя это в привычку вошло, потому что в детдоме, где ты вырос, не всегда чисто промывали дешёвые советские вилки из алюминия…

Ваня с улыбкой наблюдал, как рыжий пожирает сардельки. Так едят только те, кто редко обедает за отдельным столом. Нам, кадетам, это знакомо. Ух ты, как интересно! Из общего блюда с персиками, стоящего посреди стола, рыжий выбрал самый большой… Ещё один персик незаметно припрятал в рукав. Видимо, про запас.

В момент покончив с сардельками, второкурсник подхватил поднос с грязной тарелкой и потащил на мойку. «Эге, вот уж точно детдомовская привычка! — Ваня даже головой покачал от уважения. — Никто из иностранцев не убирает за собой грязную посуду, когда обедает в кафе или ресторане!»

Объект, засунув руки в карманы и вихляя плечами, лёгкой походкой вышел в сад. Здесь он достал из рукава персик и — едва раскрыл зубастый зев, чтобы вогнать в него пушистый плод, как вдруг…

— Привет, — сказал шаман Шушурун по-английски, вышагивая наперерез из-за куста. — Ты русский?

— Нет, — по-английски сказал рыжий мальчик, поспешно засовывая персик в рукав.

— А почему посуду на мойку сам потащил?

— Что? Ах, это… так, случайно, — с досадой сказал рыжий, немного опешив от лобовой атаки. — Я просто долго жил в России. Раньше.

— То есть по-русски нормально говоришь? — спросил Ваня с улыбкой, переходя на родной язык.

— Yeah but I would not, [27] — упрямо качнул головой мальчик с персиком в рукаве.

— А что так?

— Don't like the language. I prefer English or French. Or maybe latin. Scisne Latine? [28] — с насмешкой во взгляде спросил он.

— Не, по латыни пока не умею, — усмехнулся Ваня, и добавил с прищуром глаза: — Знаю только пару фраз. Например, вот такую: «Ubi bene ibi patria» [29].

— Ты что хочешь сказать? — по-русски угрожающе протянул рыжий. — Ты кто вообще, откуда взялся такой? Сейчас охранника позову!

— Я ученик алтайского шамана Шушуруна, — быстро представился Царицын. — Сегодня первый день в академии, приехал на первый курс. А ты здесь давно?

— Уже год, — рыжий немного успокоился. — Нас пять человек прислали. Слышал, небось?

— Ага, — кивнул Ваня. — В газетах читал про вас. Ну как, народу нравится?

— Не знаю! — второкурсник неуверенно пожал костлявыми плечами. — Я с ними ваше почти не общаюсь. Так, только на пресс-конференциях.