Дезире, стр. 18

— Вандея! Чтобы расправляться там с роялистами! Горсткой голодных аристократов, которые прячутся у своих крестьян, преданных им фанатически! Я — артиллерист, а не жандарм, — рычал он. Он бегал по лужайке, заложив руки за спину, сжимая пальцы так, что они побелели. — Я не согласен с решением Военного совета. Они хотят похоронить меня в Вандее как полковника, готового к отступлению. Они удаляют меня от военных действий и хотят предать забвению.

Когда он злился, его глаза сверкали зеленым блеском и делались стеклянными.

— Ты можешь подать в отставку, — сказала я тихо. — Я могу купить в провинции маленький домик на те деньги, что папа оставил мне в приданое. Мы можем даже приобрести немного земли и если мы будем экономны…

Он остановился, повернулся ко мне и внимательно посмотрел мне в лицо.

— Если тебе не противна такая мысль, то ты можешь войти в торговлю Этьена, — поторопилась сказать я.

— Эжени, ты сошла с ума! Как могла ты вообразить, что я буду жить на ферме и разводить кур? Или что я буду продавать ленты в лавке твоего отца…

— Я не хотела тебя оскорбить. Я думала, что это выход из положения…

Он засмеялся. Смех звучал фальшиво.

— Выход! Выход из положения для лучшего генерала французской армии! Разве ты не знаешь, что я лучший генерал во Франции?

Он опять забегал по лужайке. Потом резко:

— Завтра я уезжаю верхом.

— В Вандею?

— Нет, в Париж. Я поговорю с этими господами из Военного совета.

— А это не будет… Я хочу сказать, что в армии строгая дисциплина и если не исполнить приказ…

— Да, дисциплина строгая. Если солдат не выполняет мой приказ, я расстреливаю его. Меня тоже могут расстрелять, когда я приеду в Париж. Я возьму с собой Жюно и Мармона.

Жюно и Мармон, его адъютанты со времен Тулона, находились в Марселе. Они ожидали решения своей судьбы.

— Не можешь ли ты одолжить мне денег?

Я кивнула.

— Жюно и Мармон не могут заплатить за квартиру. Так же, как и я, они не получали жалованья с момента моего ареста. Мне нужно вытащить их из корчмы, где они живут. Сколько ты можешь мне дать?

Я накопила немного денег, чтобы купить ему новую форму. У меня было девяносто восемь франков. Они лежали в комоде под ночными рубашками.

— Дай мне все, что у тебя есть, — сказал он, и я побежала за деньгами.

Он сунул ассигнации в карман, потом вынул и пересчитал, сказав:

— Я должен тебе девяносто восемь франков. — Потом обнял меня за плечи и прижал к себе.

— Ты увидишь, что я втолкую им там, в Париже… Нужно, чтобы они поручили мне командование всей нашей итальянской армией. Это необходимо!

— Когда ты уезжаешь?

— Как только освобожу моих офицеров. Пиши мне чаще! Пиши в Военное министерство, а там мне будут пересылать письмо в действующую армию. Не огорчайся!

— У меня будет много дела. Мне необходимо вышить букву «Б» на всем моем приданом.

Он одобрительно кивнул.

— «Б», «Б», всюду буква «Б», моя дорогая генеральша Буонапарт!

Потом он отвязал свою лошадь, которая опять была привязана к калитке, что очень не нравилось Этьену, и поскакал в город.

Маленький всадник на тихой дороге, обсаженной сиренью, имел жалкий вид и выглядел таким одиноким!

Глава 6

Париж, год спустя

(Я убежала из дома)

Нет ничего хуже, как убегать из дома. Уже две ночи я не сплю в постели. У меня болит спина, так как я уже четверо суток еду в дилижансе. В дилижансах такие ужасные рессоры! Кроме того, у меня нет денег, чтобы оплатить обратную дорогу. Но мне они и не нужны, так как убежав, невозможно возвратиться.

Два часа назад я приехала в Париж, Наступали сумерки, и все дома казались мне одинаковыми. Серые дома по обе стороны улицы, перед домами нет садиков. Дома, дома и только дома.

Я не имела ни малейшего представления, как велик Париж. Я единственная в дилижансе впервые ехала в Париж. Пыхтящий толстяк м-сье Бланк, который сел в наш дилижанс где-то в середине пути и ехал в Париж по делам, проводил меня до фиакра. Я показала кучеру адрес сестры Мари. Кучер взял мои последние деньги и сердился, потому что мне было нечего дать ему на чай. Адрес был правильный, и родственники Мари — Клапены, по счастью, были дома. Они живут во дворе дома на улице Бак.

Я не представляю себе, где находится эта улица Бак, по-видимому, недалеко от Тюильри, так как мы видели дворец, и я сразу узнала его по картинам. Я щипала себя за руку, чтобы удостовериться, что я не сплю. Я действительно в Париже, я действительно вижу Тюильри и я… убежала из дома.

Сестра Мари, м-м Клапен, была очень мила ко мне. Она была очень смущена и беспрестанно вытирала руки передником. Ведь я дочь хозяев Мари! Я объяснила ей, что приехала в Париж ненадолго, по делу и так как у меня мало денег, то Мари сказала, что может быть… Тут м-м Клапен поняла, перестала вытирать руки и сказала, что я могу провести у них эту ночь. Она накормила меня, так как я сказала, что очень голодна. Хлеб, который она мне дала, был черствый и невкусный. Во Франции так подорожали продукты!

Я сказала, что не знаю, сколько времени останусь в Париже, может быть, мне придется переночевать еще одну ночь.

В это время возвратился с работы м-сье Клапен и обьяснил мне, что раньше в этом доме жили аристократы, но после Революции дом переделали на маленькие квартиры и поселили семьи рабочих. Вот им и досталась эта квартирка. У них была куча детей. На полу возились три малыша, двое других вернулись с улицы и потребовали кушать. В кухне во время ужина было так тесно, что можно было подумать, что мы находимся в цыганском шатре.

После ужина м-м Клапен сказала, что пойдет с мужем погулять перед сном, а так как я оставалась дома, то мне поручили приглядеть за детьми, которых тут же уложили спать. Их разложили по двое в каждую постель. Самого маленького уложили в люльку на кухне. М-м Клапен надела шляпу со страусовым, почти вылезшим пером. М-сье Клапен попудрил волосы, и они ушли.

Я чувствовала себя такой одинокой в этом чужом городе! Я засунула руки в мой саквояж, чтобы ощутить знакомые, привычные вещи и не чувствовать себя такой одинокой. Нащупав мой дневник, я открыла его и перечитала последние страницы. А сейчас я постараюсь записать все, что произошло и что толкнуло меня на эту поездку. На шкафу в кухне я нашла старое гусиное перо, рядом с высохшей чернильницей.

Со времени моей последней записи прошел год. Но в жизни женщины, находящейся вдали от мужа, вернее, невесты вдали от жениха, почти ничего не происходит.

Этьен дал мне муслин для носовых платков, батист для ночных сорочек и полотно для простынь. Я вышивала на всех предметах моего приданого букву «Б», красиво украшенную разными завитушками, я колола пальцы за этим вышиваньем. Я часто навещала м-м Летицию в ее кухне-гостиной, я бывала у Жюли и Жозефа в их очаровательной маленькой вилле.

Но м-м Летиция только и говорила, что о падении курса денег, о дороговизне жизни и о том, что Наполеон давно не присылает ей денег. Жюли и Жозеф переглядывались и что-то говорили друг другу глазами, чего не понять было постороннему, хохотали, и производили впечатление счастливой пары, которой гости даже мешают. Но я все-таки ездила к ним довольно часто, потому что Жюли всегда хотела знать, что пишет мне Наполеон, а я имела случай прочесть письма Наполеона Жозефу.

К сожалению, мы видели, что Наполеону в Париже не повезло. Уже год, как он приехал в Париж со своими офицерами и Луи. Он взял с собой толстяка Луи в последний момент, чтобы разгрузить м-м Летицию хотя бы от одной лишней заботы.

В Военном министерстве был ужасный скандал, потому что Наполеон не выполнил приказа и не поехал в Вандею. Наполеон разыскал свои планы и стал доказывать, что необходимо вести наступательную войну.

Тогда его послали в итальянские войска, но не главнокомандующим, а рядовым генералом, послали, просто чтобы избавиться от него. А когда он приехал туда, генералы, служившие в этих войсках, не хотели принять его в свой круг и категорически воспротивились его вмешательству. Потом он подцепил малярию и вернулся в Париж желтый, худой и в совершенно обтрепавшейся форме.