Жесткий контакт, стр. 67
– Странно, что ты так и не понял самого главного. – Правый кулак ротмистра стиснул трость, ноготь большого пальца уперся в край львиной морды. – Я рискнул, дал тебе шанс, а ты... – Левая рука Евграфа Игоревича легла поверх трости. – Ты пришел ко мне, ты, неуловимый Сын Белого Кахуны, совсем-совсем рядом, сидишь напротив, я слышу твое дыхание, для меня это главное, ведь я... – Большой палец сдвинул серебряный набалдашник, спрятанная под деревянной отделкой трости пружина вытолкнула в скрытую до поры под львиной головой щель завиток спускового крючка. – Я «ТКАЧ»!
Левая ладонь Карпова развернула трость резиновым набалдашником в сторону гостя, указательный палец правой руки надавил на спусковой крючок, и свинцовая пуля, пробив эластичную резину, попала точно в грудь пришельцу из Белого Леса, другу младых лет Алексу Таможину.
Свинцовый челнок прошил грудную клетку Истинно Чистого точно в том месте, где у обычных людей красуется ЗНАК.
Конец,
всё, приехали. Поезд прижался боком к платформе и стоит, отдыхает, а я иду, хромаю по Москве, по территории Ленинградского вокзала.
Специфический запашок питерских странностей затаился за спиной в складках железнодорожного белья. Впереди Москва. Городок простой и понятный. Город кнута и пряника. В центре города Лобное место, где секли кнутом, рядышком Василий Блаженный, похожий на расписной пряник. Кнутом били реально, пряником позволяли любоваться. В Москве все просто и незамысловато, как мычание холопа на лобном месте, закатывающего глаза и благоговейно взирающего на маковки куполов Блаженного. Вранье, что «Москва слезам не верит». Здесь всему верят, всем и во все, город такой – доверчивый. И в сем доверчивом городище мне предстоит провести день, ибо нужный нам с Фенечкой поезд уходит ночью с Курского вокзала. Правда, не исключен вариант, при котором мы никуда не уедем из города холмов, столицы слез, ой не исключен...
О сюрреализме града белых ночей мне напомнил здоровенный негр в тамбуре за пять минут до прибытия. Мавр пытался общаться с проводником на языке Шекспира и Байрона. Язык у мавра был хорошо подвешен, и он выстраивал исключительно изящные вопросительные предложения, абсолютно непонятные служащему железной дороги. Я пожалел негра и, возможно, не столь красиво, как кучерявый, но зато на понятном черному английском объяснил, где в столице находится главная достопримечательность – мумия вождя племени угнетенных и обездоленных. Словосочетание «главная достопримечательность» не мое, именно так об этом спрашивал негр, который заметно оживился, найдя понимание в лице хромого военного с котенком на руках. Вопросы из мясистых уст африканца посыпались градом: «Милостивый сэр, не объясните ли вы, отчего северная столица вашей Родины называется Санкт-Петербургом, а ее область Ленинградской? Вокзал, на который мы прибываем, назван в честь области? В Москве тоже стреляет пушка в полдень?»
Мистика, право слово, но едва мы с негром ступили на московский перрон, как характер его вопросов, сленг и интонации кардинальнейшим образом изменились: «Сэр, десять долларов за стакан чая в поезде – это так принято? Что есть русское слово: «чьерножопый»? Почему у вас до сих пор говорят: «пахать, как негр»? Что, у вас тоже было черное рабство?»
В чем-то дикий попался негр, в чем-то неотесанный, как принято говорить – «темный», однако воспитанный. Как только заулюлюкала в моем кармане трубка мобильника, любознательный мавр спешно попрощался и слился со смуглой вокзальной толпой.
Я включил мобильник еще в поезде. Нажал на кнопку с красным кружочком и сунул телефон в карман кителя. Я допускал вероятность скорого звонка объекта, ждал его звонка и дождался.
«Алло, ты один?»
Я сразу узнал его голос и сразу понял, о чем он спрашивает. В Москве меня никто не встречал, я один в пестрой толпе... ой, прости, Фенечка, конечно, мы вместе, конечно, я с тобой, но мы ему, бяке, про тебя не скажем, ладно?
«Да, один», – произнес я сухо.
«Алло, ты где?»
Хороший вопрос. Очень хочется ответить в рифму.
«Ало-оу! Отзовись. Ты ведь меня ищешь, правда? Ну, что же ты? Я сам объявился, а ты молчишь. Ты где?»
Удерживать одновременно «Мотороллу», Фенечку, инвалидную палку и «дипломат», я вам доложу – задачка непростая. Впору вспомнить о многоруких индийских божках и позавидовать. Плюс ко всему вокруг гомонит вокзальная и около нее публика. Я вздохнул и решил ответить коротко. И, как подмывало, в рифму: «Где-где, в Караганде!»
Объект не понял пошловатого юмора. За минувшие сутки мои шутки оценивались редко и по крайне низкому курсу. Исключение – хохма про татуировку на ноге гражданина Козлова.
«Врешь. Я полагаю, ты уже в Златоглавой или ...»
Далее я не расслышал. Меня пихнула баба с клеенчатым баулом через плечо, и я более заботился о Фенечке, чем о вопросе объекта. Трубка сместилась, царапнув ухо, я ее поправил и спросил: «Чего тебе надо?» Объект засмеялся: «Ха-ху-у!.. А ты как думаешь? Ночью звонил Музе Михайловне и только что ей перезванивал. Никто не отвечает. Смею предположить, что бабушка сейчас коченеет в морге. А нимфетка Светочка живая и здоровая. Ей я тоже звонил только что. Голосок грустненький, но бодренький у девки. Так хотелось с ней пококетничать, еле сдержался, ограничился тем, что услыхал ее милое «алло» и отключился... Молчишь?.. Ну-ну. А ведь ты должен был Светочку...» Я его перебил: «Заткнись! Говори, чего надо?!» Трубка вновь засмеялась: «У-ха-а!.. Так заткнуться или говорить? Выбирай, братец! Выбор за тобой, мой миленький. Или я заткнусь, или приду с повинной и сообщу кому следует...» Он взял многозначительную паузу, предвкушая мою реакцию: «Если ты решил сдаться, знай – тебя ждет...» Теперь он меня перебил: «А тебя? А Светочку чего ждет?» Я кисло улыбнулся: «Шантажируешь, да? Говори конкретно: чего хочешь?» Он сказал: «Встретиться для начала. С глазу на глаз. На Голгофе. Приходи один. И не тащи за собой «хвосты», пожалей Свету. Я все продумал, учти. Если планируешь меня кончить при встрече, так и знай – на известный нам обоим телефонный номер автоматически поступит записанное мною сообщение о тебе и твоей любимой девочке. Жду к девяти». Я взглянул на часы: «Не успею». Он уточнил: «К девяти вечера. Я, понимаешь, нахожусь сейчас в Подмосковье. Пока доберусь до столицы, пока подготовлюсь к нашей с тобою встрече, как раз и вечер нагрянет. Жди на Голгофе с девяти, я к тебе подойду». И в трубке запикало, противно и нудно. Заходя в метро, я сунул телефон-трубку в карман и улыбнулся довольный – время есть, я легко все успею, что задумал на тот случай, ежели придется остаться в Москве навсегда.
Выходит, не зря на подъезде к столице я вспоминал Лобное место. Сие место посередине Москвы – Третьего Рима именовалось Голгофой в те стародавние времена, когда не был еще срыт холм на Красной площади под Лобным местом. Под местом, где, согласно старинной церковной легенде, лежит «лоб», то есть череп Адама. Да-да! Некоторые из наших с вами предков всерьез считали, что и Спаситель был распят на Красной площади... Впрочем, я отвлекаюсь на пустяки...
Все! Более никаких лирических отступлений! Хватит смаковать ассоциации, пора работать. Вперед!.. То есть вниз. В смысле – вперед и вниз по эскалатору!
Стоя на ступеньке самодвижущейся лестницы, я придумал сценарий сегодняшнего дня, разбил его на пять основных эпизодов, и вот что у меня получилось, вот что мне предстояло сделать:
1. провериться,
2. прибарахлиться,
3. приготовиться,
4. произвести, заложить и пристроить,
5. поздороваться.
Я примерно подсчитал бюджет предстоящего действа, с удоволетворением отметил, что денег у меня достаточно, прикинул хронометраж каждого из эпизодов, приготовился импровизировать по мере необходимости, глубоко вздохнул, на выдохе освободился от лишних мыслей и начал действовать.