Жесткий контакт, стр. 29
Фатима сипло вздохнула, открыла рот, собираясь крикнуть... По зубам ударил кулак, утяжеленный гранатой. Женщина закашлялась, лизнула разбитые губы, прикрыла глаза...
...Пробки в ушах таяли двумя льдинками. Очаги боли будоражили тело, действуя как электроды во время сеанса шокотерапии. Кровь на щеке запеклась. Боевая машина «Фатима» самовосстанавливалась...
«...Свести эмоции к нулю, – приказала себе особистка. – Сосредоточиться. Я погибла как офицер, но я еще жива физически. Чего я хочу? Проще признаться в том, чего я не хочу. Я не хочу за пять лет превратиться в старуху, работая по двадцать часов в сутки на буровой! Я не хочу до конца жизни прозябать на колхозных грядках! Я не хочу в солдатский бордель! Я хочу жить полной жизнью, пускай и рискуя каждый день, каждую минуту, каждую секунду... Спокойно! Прежде всего – успокоиться, свести эмоции к нулю...»
Шаман – Белый Кахуна и Сонечка Таможня разговаривали. Прикрыв глаза, Фатима слушала их быстрые, отрывистые речи. Шаман вкрадчивым, спокойным голосом успокаивал девушку, говорил, что, удерживая заложницу, они имеют реальные шансы бежать из столицы. Сонечка плакала и пускаться в бега категорически отказывалась.
Фатима улыбнулась разбитыми губами. Дождалась паузы в диалоге бойца с девушкой и произнесла торопливо:
– Сонечка с тобой не пойдет. Она беременна. От тебя, от чистого. Она...
Фатима радовалась, что успела сказать самое главное прежде, чем новый удар по губам заставил ее замолчать. Облизнув языком краешек сломанного зуба, Фатима открыла отдохнувшие глаза.
Она, связанная, сидела, привалившись спиной к ногам Шамана. Сонечку Фатима не видела. Вероятно, девушка прижалась к стенке, спряталась за плечами мужчины. Пленница-особистка... бывшая особистка, Шаман и Соня Таможня в глубине холла. Зрение почти восстановилось, красная пелена исчезла, и Фатима сосредоточилась на ранее упущенных деталях. Посреди засыпанного штукатуркой пространства лежит мертвый урка Псих. Возле выбитой двери валяется ее, Фатимы, прозрачная сумочка с пудреницей-передатчиком, а за пустым дверным проемом безлюдный коридор. Полковника вместе с подчиненными на этаже нет. О чем договорились полковник с Шаманом?
– Соня, это правда? Она правду сказала? Ты беременна?
– Да, правда, да...
– Отчего же я узнаю об этом последний, Соня?
– Ей Марик, Марик сказал! Больше никто не знал! Они Марика, гады...
– Какая разница, кто ей сказал? Отчего я...
– Прости, не сердись, я...
– Пойдем со мной, Соня. Обещаю, ты... вы, ты и ребенок...
– Прости! Я не могу. Ты не знаешь – ребенок от полноценного чистого большая редкость! Считается, что ребенок от чистого...
– Вы все сумасшедшие! ЗНАК, он чего? На мозги влияет?! Какая, к черту, разница, от чистого ребенок, от нечис...
– Есть! Есть разница! Меня перевезут в санаторий на полный пансион. За мной и за ребенком будут ухаживать врачи. Я устала от...
– Понятно! Ты использовала меня, как...
– А если да?!! Я устала! Мне надоели эти чертовы слезки, крокодилы, монахи, мне все надое...
– Молчи! Достаточно. И так все ясно. Вставай, сука!
Шаман дернул Фатиму за волосы. Подняться с заведенными за спину руками, со сжатыми ремешком юбки коленями оказалось непросто, но Фатима встала.
– Прощай, Соня. Родится парень, назови его Александром... Прощай!
– Куда ты пойдешь?
– Постараюсь вырваться из Москвы.
– А дальше?
– Не знаю... Даже если бы знал, тебе бы не сказал, извини... Пойдем, сука! Перебирай как-нибудь ногами! Старайся!
Фатима Рустемовна старалась. Мелко перебирала ногами, очень старалась наступить каблучком на прозрачную сумочку, раздавить на всякий случай пудреницу со скрытым микрофоном. Наступила, раздавила, поскользнулась...
– Не падать! – Шаман сжал ее волосы в кулаке, обернулся, последний раз взглянул на зареванное личико Сони. – Получится, уговори силачей похоронить Психа по-человечески... Не падать, сука! Пошли!
«Жалко, я не слышала, жаль, была не в себе, когда Шаман диктовал условия полковнику, – переживала Фатима, стиснув обломки зубов и сосредоточившись на равновесии. – С вероятностью девяносто процентов Шаман потребовал предоставить машину, чтобы покинуть город, и обещал отпустить заложницу за пределами Кольцевой автодороги. Полковник уже распорядился о контрмерах по стандартному варианту, и Шаман обречен... был бы обречен, если бы я... Ну же! Пора хотя бы в уме назвать вещи своими именами. Если бы я не решилась сейчас на предательство... Эх, полковник, напрасно ты принял игру Шамана, думаешь, что спасаешь, а на самом деле вынуждаешь меня...»
– Быстрее, сука! – Шаман втолкнул Фатиму в кабинку лифта. Кулаком с гранатой без кольца стукнул по кнопке первого этажа.
Фатима вильнула бедрами, изогнулась змеей, согнула колени и, оставив в руке Шамана клок волос, освободив голову, ударилась лбом о красную кнопку «стоп». Лифт послушно остановился между этажами.
– Ах ты, су...
– Бей! Ударь меня, убей, но прежде дай сказать! Я тоже хочу жить! Не меньше твоего! Я провалила операцию! Я попаду под трибунал, а та жизнь, что ждет меня после трибунала, – хуже смерти! Я решила! Пусть думают, что я заложница, я ухожу вместе с тобой! Поверь мне, умоляю!
– Врешь, стерва...
– Я не вру, поверь! Ты ничем не рискуешь. Ты можешь в любой момент разжать пальцы, граната взорвется, и мы оба погибнем. Ты не первый, кто берет заложника. Без моей помощи тебе конец, поверь! Доверься мне, и мы вдвоем уйдем в Дикие Земли. Один ты не дойдешь, а я помогу, и мы вместе вырвемся на волю, где нет никакой другой власти, кроме...
– Достаточно! Ты, сука, убила Психа. Он... Он, можно сказать, был моим другом, а ты... Пусть без статьи и приговора, но я – зэк! Я не верю ментам! Пока не был зэком, верил, но вы, цветные, меня подставили, я попал в тюрьму и...
– При чем здесь менты!? Я особистка! Я... я была особисткой. Я БЫЛА! У меня все в прошлом, пойми же ты! Особист либо становится победителем, либо...
– Либо предателем? – Шаман ухватился пальцами за ее подбородок, повернул голову женщины так, чтобы лучше видеть раскосые черные глаза. – Ты хочешь, чтобы я поверил предателю?
– Да, – произнесла женщина, с вызовом глядя в лицо мужчины.
– Ответь ты по-другому... – Он отпустил ее подбородок, тыльной стороной ладони стер сгустки запекшейся крови на ее щеке. – Ладно... Если весь мир сошел с ума, почему я должен сохранять здравый рассудок?.. Ладно. Командуй, особистка. Что нам дальше делать? Как себя вести? Распоряжайся. Спасай нас, нечистая...
Два,
то есть четырнадцать часов, и если быть точным – 14.08. Я только что дочитал до конца пятую главу первой части, потянулся за сигаретами и услышал деликатное «экхе-кхе», покашливание Витаса. Взглянув на часы, поднимаю глаза и сквозь лобовое стекло вижу, как в парадную интересующего нас дома заходит гражданин весьма и весьма экзотической внешности. Гражданин моего примерно возраста и роста, с длинными, выжженными сединой волосами до плеч, с бородой-лопатой. Босые стопы и ороговевшие пятки бородато-волосатого просвечивают грязно-белым сквозь ремешки сандалий. Короткие светлые шорты обтягивают тугой зад. На голой икре правой ноги цветная татуировка – огнедышащий дракон с перепончатыми крыльями. Верхняя часть тела маргинала частично спрятана под свободного кроя черной футболкой. На черном фоне пылают кроваво-красным аппликации. На груди руна Соулу, на спине руна Тейваз. Из коротких рукавов футболки торчат на редкость мускулистые руки. Гражданин держит спину удивительно прямо, шагает уверенно, печатает шаг. Подстриги его, переодень, и язык не повернется назвать сего гордеца «гражданином», цивильная одежда легко превратит его в «господина», самого настоящего, из тех, кого остерегаются обсчитывать официанты.
Двери парадной захлопываются за черной с красным спиной колоритного бородача. В стеклянном квадрате дверного окошка отразилась и исчезла руна воина Тейваз. Непосвященный в жизни не догадается, что вертикальная красная стрелка на самом деле древний как мир символ скандинавского бога войны Тиву.