Укус Змея, стр. 54
Хилый лесок за железнодорожной насыпью сменила панорама полей. Насыпь сделалась круче, поезд помчался по гребню высокого земляного вала.
Что помешает Охотнику выпрыгнуть и метнуть «лимонку» под колеса экспресса? Навыков у него хватит — грамотно сопоставит риски, метнет, избавится от гранаты без кольца и покатится по косогору. По такому крутому косогору, ой, да-алеко можно укатиться от эпицентра аварии. А потом рвануть через поле к дороге — вон, во-он она, дорога виднеется — и кто откажет чудом выжившему после аварии в просьбе подвезти до больницы?
Дорога за полем виднеется, а автосопровождения экспресса, обещанного Уполномоченным Ветераном, на ней, увы, не видать. Поди-ка, обеспечь сопровождение поезду, мчащемуся с такой скоростью...
— Змей, проснись! Задумался, как бы меня того-этого? Зря башку напрягаешь. Проваливай! Охотнику охота покувыркаться по травке.
— Кувыркайся... — Прыжок у Змея вышел нереально молниеносным. Опровергнув все школьные законы физики, он без подготовки — даже без намека! — бросился на Охотника торпедой. Стоял, сутулый, уронив руки, на прямых ногах, дышал ровно, и будто не сам прыгнул, а какая-то сила швырнула его головой вперед. Быть может, то была сила не покорившейся очевидному воли?
Макушка Змея врезалась в подбородок Охотника, пальцы Змея поймали кулак с «лимонкой», сковали, обжали кулак террориста крепко-накрепко. Змей буквально вышиб Охотника в проем с мелкими остатками стекол по краям и вылетел вместе с ним. Их вместе перевернуло в воздухе, припечатало к траве, и они клубком покатились вниз по крутому склону. Их кости хрустели, ломаясь в унисон, их жилы рвались одновременно, их души рука об руку покидали бренную плоть. Рука Змея продолжала держать руку Охотника и после смерти обоих. Пальцы Змея и кулак Охотника разжались не скоро, и все-таки они разжались, и внизу под горкой, на изрядном расстоянии от железнодорожных путей, уносящемуся на Север экспрессу как будто салютовал залп тяжелых орудий, и под весенней синевой неба распустился огненно-оранжевый веер...
2006 год, весна
Секретные файлы
Запись последняя
Как будто в насмешку всю неделю (все ночи) наверху было тихо, а во второй половине дня, в воскресенье, ка-а-ак грянуло! Так музычка грянула, что люстра затряслась. И немудрено, что звонки в прихожей я не сразу услышала.
Я ожидала эти звонки. Я вновь ждала в гости гонца от автора, симпатичного мне Игоря Палыча.
Опять у автора появились какие-то его авторские (или семейные) дела (или делишки), и снова Игорь Палыч любезно согласился ко мне заскочить.
На сей раз к его визиту я подготовилась по полной программе: в квартире суперопрятно; журнальный столик сервирован интеллигентно (правда, чашки разные, но и это в какой-то мере признак интеллигентности, если вы понимаете, о чем я); хозяйка в меру нарядна, причесана, с аккуратными ногтями и (самое главное) на каблучках. Все, короче, о'кей, и вот зазвенел, прорвался сквозь технотранс-аккорды звонок.
Я цок-цок-цок на каблучках в прихожую и опять на те же грабли! Учит меня жизнь, учит, а я опять щелкнула замками, и дверь нараспашку, не заглянув в «глазок», не поинтересовавшись: «Кто там?»
А там...
Нет, только не это! Точнее, не этот!
Лучше бы этот приперся, не дожидаясь вечера (еще не вечер), этот, который «того-этого», как его... вспомнила — Михал Фомич. По крайней мере к его визиту я морально готова. И материально, разумеется. Для мента-дойщика (царька микрорайона) в прихожей на тумбочке лежит конвертик с семью купюрами по 10 баксов каждая (зажрись, сволочь!), а вот к появлению Мастера Гриши я не готова, ну совершенно!
Сюрприз, мать-перемать!
Гриша стоит за порогом, весь из себя такой благоухающий парикмахерской, в модной новой куртке, с тортиком, перевязанным розовой ленточкой. Я дверь нараспашку, вся из себя тоже такая красивая, и он от моей наведенной (два часа ее наводила) красоты сразу скис. Отелло хренов!
— Ты кого-то ждешь? — спросил Мастер, изучая меня нехорошим взглядом ревнивого мавра и прям чернея лицом, как тот Отелло.
— Вот именно: «кого-то»! — завелась я с полоборота. — «Кого-то», а не тебя! Откуда у тебя этот адрес? На фига без звонка приперся? Позвонил, видите ли, мне в последний раз откуда-то с соревнований, откуда его пинком за допинг, пьяный в хлам позвонил, скоро, мол, приеду, и вот, видите ли, приехал! Явился, не запылился! Хорошо еще, что трезвый! А мне, видишь ли, некогда сегодня с тобой...
— У тебя музыка в комнате играет! — оборвал мою оборотистую речь нежданный гостюшка. Сказал про музыку тоном обвинителя на суде и еще более суровым тоном заявил: — У тебя там, в комнате, мужчина!
— Ну и фигли с того, если даже...
Он меня и слушать не стал! Он меня оттеснил грудью в глубь прихожей (я чуть было не споткнулась, едва не упала!), и перестал меня видеть (как будто я вещь какая-то!), и поперся (как айсберг на «Титаник») в комнату. В грязных ботинках!
— Ты! — Я, естественно, за ним поскакала. — Ты, спортсмен фигов! Ты чего себе позволяешь, хамло?!
— Кого ты ждешь? — Глаза у Гриши блеснули двумя холодными огоньками (как на ринге), изучая интеллигентно сервированный на две персоны стол. Мою последнюю реплику он вроде как и не слышал. — Признавайся, для кого закуски?
— Слушай, ты! — Я уперла руки в боки, по типу хабалки рыночной, и заорала: — А ну пошел вон! Мы с тобой видимся раз в полгода самое частое, и вдруг ты являешься без предупреждения и права качаешь, как будто я...
— Марго!!! — Он та-ак гаркнул! В ушах заложило. Я даже присела от неожиданности. — Марго! — гаркнул второй раз, слава богу, потише, и продолжил уже нормально: — Я пришел сделать тебе предложение. Со сборной я завязал, ухожу в профессионалы. Начинаю новую жизнь и хочу, чтобы ты стала моей женой. Как можно быстрее. Давай наконец поженимся, а?
— Наконец, говоришь?.. Отлично! Вот и отлично! Давай наконец закончим комедию! Нет! Ясно?.. Повторяю: нет! Ни руки, ни сердца, ни тела, ни души я тебе не отдам! Свободен, мачо. Гуляй отсюда со своим тортиком, профессионал.
— Марго, ты не поняла: я хочу, чтобы мы серьезно поженились. В церкви обвенчались, свадьбу сыграли. Я с твоей мамой говорил, она согласна.
— Вот и женись на моей маме! Ты в качестве отчима по-любому лучше ее нынешнего обезьяна.
— Дура, у тебя нормальный отчим.
— Сам дурак! Иди давай! Двигай отсюда. Я человека жду.
— У тебя есть другой?
— Да, — соврала я. — Есть у меня жених! Есть!
— Кто? — Глазки у Мастера потухли, словно он пропустил прямой в челюсть.
Нет, ну придурок, правда? Думает, я обязана за каким-то фигом со школьной скамьи и до сих пор хранить ему верность. За каким, спрашивается, фигом?
А скажи я честно, что нету у меня человека, который готов взять в жены, за которого я готова выйти, и?.. И придется таскать дальше по жизни чемодан без ручки по имени Гриша.
— Маргарита, кто он? Я его знаю? Кто он? Скажи?
— Спецагент ФСБ по кличке Змей, доволен? — сымпровизировала я, как самой показалось, очень удачно.
— Прикалываешься? — В глазах под неоднократно рассекреченными на ринге бровями вспыхнули угольки надежды.
— Дурак! — поспешила я затушить угольки. — Такими вещами не шутят! — По принципу Станиславского я сама поверила в сказку. — Он, знаешь, чего?.. Змей сейчас придет и... И вышвырнет тебя отсюда к чертовой бабушке! Так что лучше ты давай сам проваливай...
Ай! Сморозила глупость! Идиотка! Кто меня за язык тянул говорить «вышвырнет»? Ай, как меня Станиславский попутал, ай...
Увы, слово не воробей...
Увы, у Мастера сразу же мозговые полушария сползли (переместились, как у героя мультфильма) в кулаки.
— Сейчас, ты сказала, придет он? — уточнил Гриша и освободил руки от тортика, поставил коробку, перетянутую пошлой розовой лентой, на край интеллигентно сервированного столика. — Вышвырнет, ты сказала? Добро! Поглядим, кто кого вышвырнет, — и Григорий многообещающе улыбнулся. Нехорошо так улыбнулся. Как коммунист на похоронах Березовского...